Рука в перчатке - Рекс Стаут

Резким движением Дол выхватила из сумочки пистолет. И сказала, глядя Мартину в лицо:

— Смотри, Мартин. Стрелять из этой штуки я умею. Долго тренировалась. Не думай, что не решусь. Я тебе показываю его, чтобы у тебя не возник соблазн поступить со мной, как со Сторсом и Циммерманом. Если дойдет до этого, я тебя не убью, но раню. А ты, я знаю, не выносишь даже мысли о ранении. Поэтому не делай резких движений.

Мартин перевел взгляд с пистолета на ее лицо. Она привыкла видеть его глаза капризными, жалобными или насмешливыми, но теперь они стали отвратительными… как маленькие твердые галечки, спрессованные из страха и ненависти. Дол невольно содрогнулась, увидев, во что превратились глаза человека, которого, как она думала, хорошо знает. И голос у него был совсем незнакомый:

— Убери эту штуку. Убери, говорю тебе!

— Не вздумай даже пошевелиться. — Рука Дол, крепко сжимавшая пистолет, уперлась в скамейку. — Ты, кажется, собираешься вскочить и убежать, так вот знай: я буду стрелять. — Она заставила себя смотреть в его невыносимо противные глаза. — Закончу с Джэнет и перчатками. Не знаю, понял ты или нет, что их взяли из розария. Ты и близко к нему не подходил, думал, что если их найдут, то объяснишь, что они у тебя пропали из пиджака. Это было безопасней, чем искать их и пытаться от них избавиться. Ты был удивлен и расстроен, когда их нашли в арбузе. Я смотрела на тебя, когда ты услышал эту новость. Но я помню, как хорошо ты справился с собой. Поэтому и приняла меры предосторожности. Только пошевелись, и я нажму на спуск. Что касается Джэнет, то в субботу она уже знала, что ты убил ее отца. Она ведь видела, как ты прячешь перчатки. Я не хочу разбираться в ее чувствах, но ясно, что она от тебя без ума. Бог знает почему. Может, она не верит в отмщение, а может, просто жертвует дочерней любовью ради другой любви. Или рассчитывает в будущем бросить на весы свой рассказ, как она спасла тебя.

Не важно.

Итак, вчера днем я узнала, что ты убил Сторса. Сначала я догадывалась, но не верила, потому что не могла придумать веской причины для убийства. Знала, что должен быть мотив, но его не было. Все остальное было налицо: перчатки твои, время у тебя было, ведь никто не знал точно, когда ты оставил свое имение днем в субботу и пошел сюда. Разве что де Руде знал, но он предан тебе душой и телом. Но мотива для убийства не было, даже намека на него. Свет замерцал вчера днем, когда Сильвия сказала мне, что Стив Циммерман сделал ей предложение выйти за него замуж. Стив — твой самый близкий друг, он знал, как ты обожаешь Сильвию. И вдруг он захотел на ней жениться, только чтобы не женился ты. Но почему? Допустим, он был влюблен в Сильвию, но скрывал это из-за вашей дружбы. Почему вдруг такое страстное желание лишить тебя Сильвии? Не потому ли, что знал, что ты убил Сторса? Очень вероятно. Но как он узнал и зачем ты это сделал? Тогда я подумала, что совсем не обязательно полагать, что мысль сделать предложение Сильвии возникла у Циммермана внезапно. Он мог решить это и месяц назад, или неделю, или день. Он мог дожидаться подходящего момента, но мог решиться пойти и на другие шаги — например, поговорить с опекуном Сильвии. И он действительно ходил в то утро к Сторсу и разговаривал с ним. О чем-то не совсем обычном, судя по его замечаниям Сильвии, когда они встретились в коридоре у Сторса. И потом, его упорное нежелание раскрыть тему своего разговора со Сторсом. Видишь, как я вышла на мотив? Понимаешь, как предложение Стива, сделанное Сильвии, вывело меня на эту версию?

Ответа не последовало. Дол больше не смотрела в глаза Фольцу: ей было противно, но глаз с него она не спускала. Он наклонил голову, вцепился руками в край скамейки и раскачивался всем телом вверх-вниз, ритмично и без конца, как метроном.

— Прошлой ночью я все сопоставила, и все сошлось. Циммерман решил, что ты недостоин Сильвии, пошел к Сторсу, сказал ему об этом и объяснил почему. Он так убедил Сторса, что тот заявил Сильвии, что готов убить тебя собственными руками, хотя имени твоего не назвал. Хотел, наверное, сделать это вечером в Берчхевене. В моем офисе ты узнал, что Сильвия встретилась с Циммерманом, который выходил от Сторса очень взволнованный. И ты знал, что он рассказал ее опекуну… о чем бы ни шла речь. Когда ты, Лен и Сильвия приехали к тебе в имение в субботу, Циммерман уже дожидался тебя. Вы пошли с ним в твою комнату, и Стив подтвердил все твои опасения: он все рассказал Сторсу. Ты знал, что потерял Сильвию… и ее наследство. Иногда я задаюсь вопросом, что тебя влекло сильнее, полагаю, ты и сам не знаешь. Вот тебе и пришлось убить Сторса, что ты и сделал. Ты знал, что Циммерман сразу догадается, кто виновник, но рассчитывал, что друг детства не сможет тебя выдать и обречь на смерть на электрическом стуле. Не удивлюсь, если в тот вечер Циммерман предложил тебе избежать этой участи в обмен на отказ от Сильвии. Это логично. Ты согласился? Или отказался? Я не знаю.

Только вчера днем Циммерман предложил Сильвии руку и сердце, а ночью ты убил его.

Я собрала мозаику из фактов и наконец в два часа ночи решила пойти к Циммерману и выложить их ему, настоять, чтобы он сказал правду. Мне казалось, я смогу вынудить его. Когда я вошла в его комнату, он был мертв. Конечно, это подтвердило мои предположения, но я решилась действовать слишком поздно. А могла бы спасти Циммермана.

Была еще маленькая вероятность, что убил все-таки де Руде, страстно преданный тебе. Этой вероятностью я пренебрегла, после того как услышала утром его показания Шервуду. Очевидно, он не знал, что Циммерман убит. Не потому, что он сам так сказал, а потому, что рассказал, как Циммерман запер за ним дверь. Если бы он убил Циммермана, то уже знал бы, что мы нашли дверь открытой. Незачем ему было выдумывать такую нелепую ложь. Должно быть, он говорил правду, он на самом деле слышал, как щелкнул замок. Значит, ты должен был прятаться в комнате все то время, пока там был де Руде, слышал его разговор с Циммерманом, знал, что де Руде искал тебя и не нашел. Вот тут ты и придумал свою историю с содой и кухней. Может, ты и ходил на кухню, но совсем в другое время. В часы, о которых идет речь, ты прятался в комнате у Циммермана, ждал, когда он заснет, чтобы проскользнуть к постели и задушить его этим злосчастным шнуром. Полагаю, когда умер Циммерман, ты почувствовал себя в безопасности. Так ведь? Теперь, когда он умолк навеки, никто не должен был узнать мотив убийства. Ни первого, ни второго. А без мотива подозрения беспочвенны и доказательств нет. Ты на это рассчитывал? Так ведь?

Фольц замер. Его тело перестало двигаться, он сидел, опустив голову, не смотрел на Дол. Он не был в отчаянии, по тому, как вздымается его грудь, было видно, что он готовится действовать, ему не хватало воздуха, кислорода для бурлящей крови. Но он ничего не говорил и не двигался.

Дол пошевелилась, слегка подвинулась на скамейке. Ее левая рука держалась за край скамейки, так что он не мог ее видеть из-за складок юбки. Пальцы Дол побелели от напряжения, она ждала, что он перевернет скамейку. Сказала коротко и решительно, как только сумела:

— Не думай отмолчаться, Мартин. Прежде чем мы уйдем отсюда, ты мне выложишь кое-что. Я хочу знать, что сказал про тебя Циммерман Сторсу утром в субботу. Мне нужно знать. Вот это я и имела в виду, когда говорила о признании. Больше тебе ни в чем признаваться не надо, остальное я уже знаю. Так что он сказал?

Ни ответа, ни жеста.

— Давай, я все равно узнаю.

Ничего.

— Посмотри. — Голос у Дол осекся. — Ну ладно. Можешь не смотреть. У меня пистолет, в нем шесть патронов, а к тебе нет и тени сострадания. Даже не потому, что ты убийца, а из-за Сильвии. У меня к тебе жалости нет и не будет. Когда я вела тебя сюда, знала, что собираюсь сделать, и я это сделаю. Сейчас ты выложишь мне, что сказал Циммерман Сторсу. Если нет, я выстрелю в тебя. Стрелок я хороший и случайно не убью. Отсюда, где я сижу, легко попаду в ногу или в бедро. Конечно, сбегутся люди. Я расскажу Шервуду все, что знаю, все, что говорила тебе. Скажу, ты напал на меня и мне пришлось стрелять для самозащиты. Тогда он примется за тебя с Брисенденом и остальными. Они-то из тебя что угодно выбьют…

Наконец он шевельнулся, сделал судорожное движение и смотрел не на нее, а на пистолет. Потом его глаза сосредоточились на ее лице.

— Будь ты проклята! — Это была ярость, вызванная непреходящим страхом, беспомощным отчаянием, пронизавшим его кровь и плоть. — Ты не сделаешь этого!

— Нет, сделаю. Сиди смирно. — Теперь Дол была уверена, что сможет пойти на такое, была хладнокровна и уверена в себе. — Я знаю, ты боли боишься как черт ладана. Вот и сделаю тебе бо-бо. Пуля причиняет ужасную боль, если попадает в кость даже на излете. А я от тебя всего в шести футах. Считаю до двадцати. Но предупреждаю: не двигаться. Иначе — стреляю сразу. При счете «двадцать» — выстрелю. — Дол подняла пистолет. — Один… два… три… четыре…