Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае - Барякина Эльвира Валерьевна

Сердце Ады не выдержало.

Пыхтящий кули втащил коробку в комнату, постоял, надеясь на чаевые.

– Иди-иди! – замахала на него Ада.

Закрыв люк, она принялась распаковывать коробку. Безумие – потратить почти все накопления на игрушку, безумие – привезти ее в «Дом надежды». А вдруг украдут? Замок побольше привесить?

С великой бережностью Ада поставила пластинку. Взяла подушку с Карлосом Гарделем, обняла ее, как любимого мужчину.

No es que esté arrepentido de haberte querido tanto, lo que me apena es tu olvido y tu traición me sume en amargo llanto. [42]

Боже, храни танго! Храни Аргентину, ее поэтов и музыкантов – это прекрасно! Если на свете есть танго, то можно пережить все.

Даниэль Бернар больше не появлялся в доме Уайеров, непрошеные гости съехали, и жизнь Ады потекла спокойно – как загнанный в трубы ручей, никому не мешающий на поверхности.

Она отказалась водить Бриттани в Китайский город и вообще приструнила девчонку: оказалось, это совсем не трудно. Скажешь ей удивленным тоном: «Эй, мисс, ты же умная барышня – ты забыла?» Бриттани была готова на все, лишь бы не запятнать свою репутацию.

Клим приходил и тут же исчезал, оставив после себя беспорядок и запах оскорбительно дорогого одеколона. Где шлялся? Почему не хотел расставаться с Адой? Зачем будто случайно, на ходу, обнимал за талию? Смешил? Поздравлял с днем рождения и дарил розы? Они до сих пор стояли на столе – с поникшими, будто подстреленными головками.

Лестница заскрипела под чьими-то шагами. Ада испуганно бросила подушку, выключила «Виктролу» и накрыла ее одеялом.

Клим вошел, и Ада сразу поняла, что он пьян. Ничего не замечая, прошел к своей постели, сел, обхватив голову. Ада взяла книгу, раскрыла на середине, но глаза не видели строк.

– Ада, – тихо позвал Клим, – мы все наркоманы.

– Что?

– Мы живем от трубки до трубки. Только у нас это называется не опиум, а любовь. Когда в первый раз пробуешь вдохнуть, кажется, все держишь под контролем: захочешь – бросишь в любой момент.

Ада затаила дыхание.

– Но попробуй бросить, – глухо продолжал Клим, – скрутит – мало не покажется. И самое страшное – тебе надо увеличивать дозу, а это невозможно. И бросить никак…

Он встал, подошел к самовару, налил себе воды. Выпил, стуча зубами о край стакана.

– Сегодня читаю газету: какой-то студент застрелился от любви. Завидую: мне бы так… Ан нет, смелости не хватает.

Ада не верила своим ушам – чтоб Клим говорил такие вещи? «Он актер», – вспомнились слова Марты.

Он сел рядом и принялся гладить ее по волосам. Ада ждала страшного.

– Хочешь, все тебе расскажу?

Глаза у него блестели. Внезапно он ткнулся растрепанной головой ей в плечо.

– Полечи меня, Ада. Я, как напьюсь, совсем дурной – она не отпускает меня.

– «Она»? Кто «она»?

– Жена моя… Я сегодня был у нее.

Кожа его была горяча, щетина колола руку.

– Нина консульскими делами занимается – паспорта разные, документы… А я как дурак…

Бессмысленные подробности чужой страсти.

– Отстаньте вы от меня! – отодвинулась Ада.

Клим выпрямился, будто враз протрезвел:

– Извини.

Подобрал с полу шляпу и выбрался из комнаты. Ада захлопнула за ним люк, повалилась на одеяло. Придавленный край занавески натянулся, гвоздь вылетел из стены, и ее с головой накрыло пыльной тканью.

Как это унизительно, когда кто-то любит так сильно – и не тебя.

Глава 29

1

Счастье пришло к Феликсу Родионову – будто с неба в руки упало. Коллор сдержал обещание: представил его начальству рассказал о подвиге – о том, как русский кадет в одиночку всю шайку дона Фернандо арестовал.

Феликса приняли на службу. Жалованье – 105 долларов в месяц:

еда – 28,

стирка – 2,

одежда – 23,

лавочка – 15,

прочее – 25.

Двенадцать долларов уходило на комнату в бординг-хаусе полячки Катажины. У хозяйки раньше имелся любовник, но он уехал в метрополию и оставил ей дом, чтобы она сдавала комнаты. Катажина потихоньку торговала краденым барахлом. Когда Феликс узнал об этом, она потащила его в постель, а потом всю ночь не давала уснуть: ласкалась и шептала что-то по-польски.

Коллор потребовал, чтобы Феликса сразу перевели в детективы и отдали ему под начало.

– Слушай меня, брат, – говорил он, прихлебывая пиво из бутылки, – записывайся на курсы по-китайскому – за это полагается надбавка к жалованью. И за сыскную работу тоже.

Феликс боготворил Коллора. В жизни он не встречал такого человека: бессребреник, чистая душа. У него даже любовницы не было – не считал нужным заводить.

Сидя в пивной, Коллор провожал взглядом автомобили:

– Мы тут как собаки работаем, а они разъезжают в тысячных шубах. Глянь, глянь, какая! Губы намазала – думает, ей все позволено.

Феликс кивал: его тоже выводили из себя богатые шлюхи.

– Никому, брат, не доверяй, – поучал его Коллор. – В полиции все поголовно сволочи: пьют, гуляют, а потом берут взятки от уголовников, чтобы покрыть долги. А если ты не берешь – так у тебя с головой не в порядке: контузия после войны или еще что. Но особенно берегись цветных – эти всегда сговорятся за твоей спиной.

Начальство соглашалось с Коллором. Хью Уайер прямо говорил, что преступность в Международном поселении будет процветать до тех пор, пока в полиции работают цветные. Но как обойтись без них? Больше двух третей личного состава – китайцы и сикхи. И во Французской концессии та же картина, только у них вместо сикхов – тонкинийцы.

– Узкоглазые обвиняют белых людей: мы их закабалили, – ворчал Коллор. – А кто пытает арестованных? Мы по морде пару раз съездим, и все. А ты зайди в китайский полицейский участок – они там шкуру живьем снимают. По уши будут жить в грязи и свинстве, а начни их вытаскивать, тут же вой поднимут: караул, это наши традиции! За всю историю ни черта путного не создали, кроме боевых искусств.

Уильям Фэйербэйн, офицер с соседнего участка, придумал целую систему, как с помощью японской борьбы джиу-джитсу и китайского ушу противостоять уличным бандитам. Начальство посмотрело на его успехи и велело всем детективам записываться к нему на курсы.

Феликс научился стрельбе с бедра и рукопашному бою. Дважды ему удавалось выбить нож у самого Фэйербэйна. Коллор, наблюдавший за схваткой, сказал:

– Ты, брат, далеко пойдешь.

Его похвала была лучше всякой награды. Феликс, сам того не замечая, подражал Коллору: мыл руки, носил серый плащ и кепку. Мотоцикл бы купить, но с каких шишей? Разве что мотоциклетные очки. Феликс записал их в графу «одежда» и вычеркнул оттуда запланированные подштанники.

По окончании рабочего дня он выходил на улицу и свистом подзывал рикшу, на услуги которого тратилось семь долларов из графы «прочее». Парень этот ни слова не знал по-английски, но чутьем угадывал, куда «мастер» приказывает себя везти. Феликс велел ему не брать других седоков, сидеть у забора и ждать, когда позовут. Так у него появился слуга. Он отдал ему свою одежду, которую носил еще в кадетские времена.

– Самый нарядный рикша в городе, – смеялись полицейские. – Японские ботинки, французские штаны, американский френч и соломенная шляпа.

Феликс заботился о рикше, как Коллор заботился о нем, – не опускаясь до панибратства. Он даже не знал, как зовут его слугу, – тот всегда откликался на свист. Веселые глаза, крепкие руки, черные, коротко стриженные волосы. Так хотелось думать о нем: «Предан, как пес», – но на ум шли слова Коллора: «Никогда не доверяй китайцам».

Службой Феликс был доволен, а опасность лишь подзадоривала его. Налеты на опиекурильни назначались на два, на три часа ночи. Однажды засаду устроили на пристани в бочках, а там – дождевая вода и тьма комаров. Потом вся команда ходила с соплями и распухшими мордами.