Эфирное время - Полина Дашкова

— Сейчас попробую объяснить, — он откинулся на спинку кресла и закурил, — если камень мы не найдем, то ни копейки больше не получим. Верно?

— Допустим, — кивнул Мальцев и жадно втянул ноздрями табачный дым. Он бросил курить пару лет назад, но сейчас захотелось нестерпимо, — я возьму у тебя сигарету?

— Разволновались? — Красавченко понимающе улыбнулся. — Пожалуйста, курите на здоровье.

— У тебя что? «Мальборо»? Нет, для меня слишком крепко. Погоди, я сейчас, — он вскочил, бросился в соседний зал, к бару.

«Какая сволочь… какая опасная сволочь…» — Павел Владимирович бестолково уставился на бармена за стойкой, словно у него, а не у самого себя хотел спросить, сколько еще надо прожить лет на свете, чтобы не ошибаться в людях? Почему всегда кажется, что если ты нанял злодея и хорошо ему заплатил, то его злодейство будет работать на тебя, а не против тебя?

— Я могу вам помочь, сэр? — улыбнулся ему бармен.

— Пожалуйста, пачку сигарет, самых слабых.

Когда он расплачивался, отсчитывал тяжелые канадские монетки, руки его уже не дрожали, глаза стали спокойными.

«Тебе, Паша, пятьдесят четыре года. Ты доктор искусствоведения, ты много всякого дерьма повидал в жизни, потому что ты любишь драгоценные кристаллы, а они притягивают к себе, как магниты, и кровь, и дерьмо, и пули. Стыдно трусить перед этим ублюдком, у которого, кроме наглости и звериного напора, ничего нет».

К столу он вернулся спокойной, неспешной походкой — Курить ему расхотелось.

— Слушаю тебя, Толик, — произнес он, усаживаясь.

Красавченко сосредоточенно ковырял в зубах зубочисткой.

— Мы с вами должны использовать те возможности, которые открываются для нас в процессе операции. Для себя лично использовать, чтобы не оказаться потом в дураках.

— И какие же, по-твоему, нам с тобой открываются возможности?

— Пока только одна. Ее зовут Елизавета Беляева. Теперь вы поняли?

— Нет.

— Ну, это ведь так просто! — Он укоризненно покачал головой. — Вы же умный человек, Павел Владимирович. Беляева — это живой эфир, а знаете, сколько стоит живой эфир?

— Дорого стоит. Дальше что?

Красавченко несколько секунд молчал, держал таинственную паузу и наконец произнес, чуть понизив голос:

— У меня появилась возможность получить видеопленку, на которой образец чистоты и нравственности занимается грубым сексом с чужим мужчиной, изменяет мужу, причем с огромным удовольствием.

— И кто же этот счастливец? — Павел Владимирович покосился на белый воротничок его рубашки, испачканный пудрой и помадой.

— Я же говорил вам, что к этой даме нужен индивидуальный подход, — опять на его лице заиграла сытая блатная улыбочка, — сорок лет — это серьезно. Женщина способна на многое в этом критическом возрасте. Я говорил, а вы мне не верили, иронизировали. Ну, что вы на меня так смотрите? Баба есть баба, будь она хоть трижды гениальной и знаменитой.

— Ты хочешь сказать, что тебе все-таки удалось… — Павел Владимирович откашлялся, — или тебе помог твой препарат?

— Какая разница? Главное, все получилось, к нашему взаимному удовольствию. Нет, насчет препарата вы меня обижаете. Сначала все получилось, а потом уж мы с ней выпили по бокалу вина.

— Слушай, по-моему, это ты сумасшедший, а вовсе не наш заказчик.

— В таком случае, вам придется выбирать между двумя психами, — усмехнулся Красавченко, — причем выбирать сию минуту.

— Ты что, собираешься ее шантажировать? — Павел Владимирович залпом выпил воду. — Господи, какой пошлый ход! Сейчас только ленивый не пытается заработать на постельном компромате. Вряд ли этим кого-то удивишь и напугаешь. И потом, ты не учитываешь главного. Затащить в постель и заснять на пленку не так уж сложно. Допустим, ты справишься с этой задачей или уже справился. Но что дальше? Ты ведь понимаешь, чтобы запустить порнушку в эфир, надо обладать такими связями, такими деньгами и полномочиями, какие тебе, дорогой мой, не снились. А уж Беляева знает это еще лучше. Она не испугается.

— Кроме миллионов телезрителей, у Елизаветы Павловны есть еще семья. Не надо никаких особенных связей, чтобы подкинуть кассету ее мужу.

— Ладно, гений, допустим, тебе все удастся. И сколько ты сумеешь из нее вытянуть? У нее просто нет таких денег, ради которых стоит рисковать. Взяток она не берет. Да, получает неплохо, но если уж шантажировать, то лучше найти кого-нибудь побогаче.

— Правильно. И я уже выбрал. Наш заказчик человек очень богатый, но совершенно не умеет распоряжаться своими деньгами, не знает, куда их деть, тратит на глупые побрякушки. Так пусть лучше нам отдаст. — Красавченко весело подмигнул и закурил еще одну сигарету. — Не все, но хотя бы часть.

— Очень интересно, — криво усмехнулся Мальцев, — а при чем здесь Беляева?

— Ну я же сказал, Беляева — это прямой доступ к телеэфиру. Благодаря нашей нежной дружбе я получаю неограниченные возможности. Я успел понять, что заказчик тщательно скрывает свою страсть к драгоценным камням. Из этого я сделал вывод, что он скорее всего не банкир, не частный предприниматель, а крупный государственный чиновник. Я прав?

— Понятия не имею. — Павел Владимирович равнодушно пожал плечами и почувствовал, как под рубашкой между лопатками выступает ледяная испарина.

— Я прав, — улыбнулся Красавченко, — как всегда! Вы все никак не хотите меня дослушать, почему-то очень нервничаете, постоянно перебиваете.

— Не знаю, кто из нас нервничает, — криво усмехнулся Мальцев.

— Вот и я не знаю. Ну ладно, это не важно. Вы готовы меня спокойно выслушать?

— Я тебя очень внимательно слушаю.

— Зато, чтобы кассета с грубой эротикой в ее исполнении не попалась на глаза мужу и детям, Елизавета Павловна станет иногда выполнять мои просьбы. И первым я выступлю в эфире сам, мне есть что рассказать, биография моя достаточно интересна. Тему для разговора мы выберем любую, но я непременно вставлю в свой монолог несколько прозрачных намеков, которые наш заказчик отлично поймет. И если он не откликнется, то в следующем эфире я выдам уже более конкретную информацию о хобби государственного чиновника и о тех методах, которыми он пользуется для утоления свой страсти к драгоценным камням.

— Это замечательно! — Мальцев совершенно неожиданно рассмеялся, да так весело, что сам удивился. — Это просто класс? Ты действительно гений, Толик. Двойной шантаж? Только ничего у тебя не выйдет. Прости, дорогой, но я не верю, что Беляева в здравом уме, по доброй воле, согласилась с тобой, таким красивым, переспать. Если это произошло, то вовсе не так, как ты рассказал. Сначала ты добавил ей свою гадость в вино, а потом уж затащил в койку. Не думаю, что тебе удастся повторить это на «бис» и заснять на пленку. Ведь у тебя пока нет кассеты?

— Если честно, уже есть. Но это строго между нами.

— Стахановец, — хмыкнул Мальцев, — передовик-многостаночник, мать твою… Что же, она не заметила, как ты вытащил камеру, закрепил на штативе? Ты сначала выключил Беляеву, напоил ее своей дрянью, а потом включил камеру. Других вариантов нет. А это, дорогой мой, уже статья, и серьезная. Это тебе не старика-сторожа отравить. Там, понятно, кроме меня, свидетелей нет, а я, конечно, буду молчать. Но как только ты сунешься к Беляевой со своим шантажом, она просто подаст в суд, и тебя посадят.

— За что же? — Красавченко недоуменно вскинул брови. — За любовь? Ну да, я воспылал страстью к ней и не скрываю этого. Чувство мое оказалось взаимным, я счастлив и горд. Но я не виноват, что какая-то мразь засняла нас скрытой камерой. Что же делать, если мы живем в такое кошмарное, циничное время? Вообще, все, что касается Елизаветы Павловны, — это мои проблемы. От вас мне нужна информация о заказчике. Для того чтобы передать ему свои условия, мне надо с ним как-то связаться. Пока я могу сделать это только с вашей помощью.

— А я все гадаю, почему ты вдруг так щедро делишься со мной своими наполеоновскими планами.

— Короче, вы согласны мне помочь? — Красавченко взглянул на часы. — Времени мало, я должен успеть к перерыву между совещаниями. Я должен сегодня обязательно показаться на глаза Елизавете Павловне, а то она заскучает, забеспокоится. Я предлагаю вам пятнадцать процентов от каждой выплаты. Согласны?

— Сколько ты собираешься попросить у нашего заказчика?

— Для начала сто тысяч. Дальше видно будет.

— Ладно, уговорил. Идея, при всей ее гнусности, в общем не так и плоха. Как ты верно заметил, кто же откажется от живых денег? Но только не пятнадцать, а двадцать пять.

— Двадцать.

– Не мелочись. Жадным везет меньше.

— Двадцать пять, или выходи на заказчика сам.

— Черт с вами, договорились. Почему вы улыбаетесь?

— Так. Настроение хорошее с утра. Солнышко светит, небо голубое.