Десятилетия. Богатая и красивая - Рут Харрис

Эвелин пыталась не роптать. Ведь в конечном итоге Нат так много работал ради нее, ради них двоих – ради их будущего. Она винила сама себя: разве можно обижаться на то, что Нат уделяет больше внимания делам, чем жене? Она говорила себе, что если бы действительно была ему хорошей супругой, то гордилась бы его успехами, а не ревновала его к работе.

Потом однажды ее вдруг осенило: ее скука и обиды не имели никакого отношения к восемнадцатичасовому рабочему дню Ната. Ей нужно было то, в чем нуждается всякая женщина. Ей нужны были дети. Дети – это такое же свидетельство женского успеха, как деньги и власть – свидетельство успеха мужчины.

И вместо того, чтобы считать часы в сутках, Эвелин принялась считать дни в месяце.

В сентябре 1947 года Эвелин забеременела.

Она слишком долго ждала этого события и сперва подумала, что ошиблась в расчетах. Эвелин решила никому ни о чем не говорить на тот случай, если ее надежды не оправдаются. Она загибала пальцы, продолжая считать. В октябре месячные вновь не пришли, а в ноябре гинеколог Мартин Коллманн подтвердил, что она беременна.

После официального диагноза врача Эвелин позволила себе поверить в то, что все это правда: у нее действительно в конце концов будет ребенок. Хотя она никогда себе в этом не признавалась и, конечно, никогда не делилась своими опасениями с Натом, в ее жизни были минуты, когда ей казалось, что с ней что-то не так и что в ней есть некая ущербность, из-за которой у нее никогда не будет детей. Сейчас, когда все страхи рассеялись, Эвелин не терпелось рассказать Нату об этом радостном событии.

Когда Нат пришел домой, Эвелин дала ему спокойно принять душ и переодеться, смешала ему семь к одному ледяное мартини, как он любил, охладила стаканы, взбила подушки на диване, подогрела немного сырных палочек и достала полотняные коктейльные салфетки, которые им подарили на свадьбу. Она делала все медленно, не торопясь, наслаждаясь томлением, которое ей приносило ожидание того момента, когда она обо всем расскажет Нату и тот посмотрит на нее взглядом, полным любви, гордости и удивления. Эвелин держалась, сколько могла, и когда наконец поняла, что не может терпеть больше ни минуты, попросила:

– А ну-ка, отгадай!

Она почувствовала гордость от того, что ей удалось сказать это таким небрежным тоном. Кто бы мог подумать, что она такая хорошая актриса. Еще никогда в жизни она не ощущала себя такой важной и значительной.

– Ну и сколько раз я могу отгадывать? – спросил Нат.

– Как обычно – три, – ответила Эвелин. Ей нравилась их игра, и сейчас она вся сгорала от нетерпения услышать первую отгадку Ната.

– Ты беременна, – сказал Нат и, посчитав на пальцах, добавил: – Ребенок должен родиться в июне.

Она хотела удивить его, а все вышло наоборот. Кто был ошарашен, так это она сама.

– У тебя нет месячных с сентября. – уточнил Нат.

– Но как ты узнал? – Выходит, у нее не было от мужа никаких секретов?

– Я умею считать, – сказал Нат. – У тебя все как по часам. Каждые 29 дней. А кроме того, – добавил Нат с ухмылкой, – сейчас ты, как никогда, сексуальна.

Эвелин покраснела.

– Твои соски стали более чувствительными. Они твердеют, едва я к ним прикасаюсь. Твои груди увеличились и не вмещаются в бюстгальтер. И там ты быстрее становишься влажной.

– Нат!

Эвелин почувствовала, как ее щеки заливаются румянцем. Она не привыкла к такому языку. Их разговоры в постели были ласковы и нежны на детский манер. Они никогда не были столь открыто интимными. В ту минуту Эвелин ощутила, как у нее стали твердеть соски, а влагалище увлажнилось, хотя сейчас к ней никто не прикасался.

В тот вечер они так и не поужинали. Их любовные ласки были как-то по-новому чувственны и нежны. Эвелин никогда раньше не приходило в голову, что беременность не только может осуществить ее мечтания, но и придать новую окраску ее сексуальным ощущениям. Впервые в жизни Эвелин почувствовала себя настоящей женщиной.

На следующей неделе Нат предложил Эвелин не приходить в офис. Он вполне мог себе позволить нанять секретаря и хотел бы, чтобы она не волновалась и наслаждалась своей беременностью. Сейчас, когда Эвелин готовилась стать матерью, Нат хотел утвердиться как человек, содержащий семью. Он ненавидел свое собственное детство, лишенное родительской любви.

Сейчас, когда Эвелин была беременна, находиться дома, в Грейт Нек, доставляло ей большое удовольствие. В ожидании ребенка она не чувствовала себя одинокой, дни проходили очень быстро. Она составляла списки имен мальчиков и девочек, делала рождественские покупки и ждала, умиротворенная и счастливая, разрешения.

Прошел День Благодарения, а затем и Рождество. «Интересно, какими будут эти праздники на следующий год», – думали про себя Нат и Эвелин. К Дню Благодарения их ребенку исполнится пять месяцев, а к Рождеству – уже полгода. Их ребенок никогда не будет плакать по ночам или хныкать, как обычные дети. Он будет этаким чистеньким и улыбающимся розанчиком, сошедшим с обложки журнала. Первый ребенок сблизит их еще больше и будет даром судьбы, даром их бессмертной любви.

– Ты кого хочешь, мальчика или девочку? – спросила Эвелин, когда они возвращались от родителей с рождественских праздников.

– Мне все равно. У нас будет двое детей – и мальчик и девочка. А значит, этот вопрос не имеет сейчас для меня никакого значения. Я не прав?

Эвелин согласилась.

– Только я все же надеюсь, что сперва у нас будет мальчик.

– Если будет мальчик, мы будем любить его, если девочка – тоже будем любить ее, – сказал Нат, сняв одну руку с руля, и погладил жену по еще не очень большому животу.

– Ты когда-нибудь думал о том, что у нас могут быть двойняшки? – Эта мысль внезапно пронеслась в голове Эвелин.

– О, Господи! – воскликнул Нат и рассмеялся смехом самого счастливого в мире мужчины.

В ночь накануне Нового года шел сильный снег. Эвелин проснулась среди ночи, дрожа от холода. Она подумала, что забыла закрыть окна в доме. Когда она включила ночник и откинула одеяло, она вдруг увидела, что ее ночная рубашка вся в крови. Насквозь промокла и постель. Эвелин, не вставая, коснулась рукой Ната:

– Нат!

Ее била дрожь, пока Нат вызывал доктора Коллманна. Он старался не думать о том, что с ней произошло.

Доктор Коллманн задал только один вопрос. Его интересовал цвет крови.

– Она ярко-красная, – ответил Нат.

Доктор Коллманн сказал, чтобы срочно вызвали «скорую помощь» и что он сам их встретит на входе в больницу Нассау Каунти.

Эвелин положили на носилки, покрытые мягкой резиновой подстилкой. Кровь шла не переставая. «Скорая помощь» мчалась, разрезая воем сирены темноту и безмолвие снежной декабрьской ночи. Но Эвелин почти ничего не слышала. Она была в полузабытьи.