В паутине сладкой лжи (СИ) - Шевцова Каролина

— Пускай им все воздастся. Пускай они все помучаются. Господи, пускай…

Ткань медленно мокла от слез.

Она с интересом изучала привычки и повадки врага. Его слабости. Его желания. Запоминала и впитывала каждое сказанное им слово, зубрила, как школьный урок.

Сначала приходилось сжимать зубы каждый раз при встрече с ним. Контролировать все, что говоришь. Было не просто, но Тина справилась, компенсируя вынужденную сдержанность днем откровенностью ночью. Почти под утро, мучаясь бессонницей, она шептала страшные слова, уставившись в стену, откуда зияла дыра в обоях. Внутри тонкая каемка другого цвета, еще глубже — краска. Такое уродство и специально не сделать. Словно загипнотизированная Тина смотрела в темно-синее обойное пятно и шептала имя того, кто испортил всю ее жизнь.

Трудно понять, в какой момент наивная девочка стала обозленной, сломанной женщиной, но она точно знала, кто именно обрезал ее крылья.

Стены слушали молча. Других собеседников у нее не было. Она не пыталась найти здесь друзей, оправдать свои действия, начать жить как прежде. Только заработать на лечение папы, все остальное было не важно. Ради этого она слушала странные приказы Виктора, усомнившись лишь однажды.

— Мне не нравится это платье, — за невозможностью увидеть себя со стороны, Тина крутилась на месте и пыталась рассмотреть, как на ней смотрится странный, совершенно безумный наряд.

— Серьезно? А что еще тебе не нравится?

Пришлось приложить усилия, чтобы смолчать. Ах, как же хотелось бросить давно зревшее: «Все, мне не нравится все!». Подписывать нужные документы это одно, но рядиться в непонятные одежды и терпеть унижения… Нет такой цены для этого. И она бы давно отказалась. Она ведь пыталась, много раз про себя и один вслух, но в ответ получила язвительный вопрос:

— А твоя семья обрадуется, узнав, что их Ляля оказалась в тюрьме? Думаешь, зять спустит все, что ты сделала? Думаешь, он поверит тебе?

— Думаю, моей семье без разницы, где я. А вот вашей покажется любопытным, чем это вы занимались последнее время.

— Даже так? Какие милые угрозы, госпожа Скобеева. Ну, раз ты такая смелая, то расскажи, как ты покроешь лечение отца? У тебя вроде как была цель или тебе стало наплевать на все, что бедный папа сделал для сиротки?

— Я…мне… — она размышляла над тем, что лучше, промолчать или выдать давно зревший в голове перечень претензий. Тина скользнула взглядом по горлышкам винных бутылок, аккуратно расставленных вдоль стены. Что бы она ни сказала сейчас, первое, о чем следовало думать — последствия. Она не Андрей и думает наперед. Можно схватить первую попавшуюся стекляшку и со всей силы оглушить очкарика, гордо удалившись из ресторана. Пускай даже в этом платье. Но чертовы последствия. От них не убежать и не скрыться…

— Тина, ты тянешь время.

Оторвав взгляд от стены, она бросила, едва разжимая зубы:

— Пойдем.

Банкетный зал, в котором Гринберг отмечал день рождения, пугал баснословной роскошью. Трудно осознать, сколько денег потрачено, еще сложнее — зачем все это одному закомплексованному мальчику. Максим ей не понравился сразу. Вне зависимости от красивых, несомненно дорогих костюмов, широких жестов и остроумных замечаний, мужчина вызывал раздражение. В нем все было ладно и в то же время…бессмысленно. Каждый раз, обращаясь к нему, Тина словно уговаривала себя произнести: Максим Карлович. Именно с отчеством, потому что так оно звучало особенно нелепо. В то время как Андрея она называла только по имени. Ощущая, как по груди разливается тепло, стоило ей произнести царапающее горло слово: Ан-дрей.

Ей не было противно, когда он целовал ее. Даже наоборот. Тепло, томительно, остро, не смотря на то, что в голове крутилась одна только мысль:

«Тебе не должно это нравиться».

Но нравилось.

Тина остро чувствовала момент, когда его взгляд из насмешливого становился другим, непонятным, волнующим. Тьма в глазах разливалась океаном, грозя затопить любого, кто встанет на пути, но почему-то никогда не трогала Тину. С ней он старался быть нежным. Даже когда злился.

Потом случилась эта ужасная драка с Гринбергом. Тина схватила Андрея за плечо и тут же отлетела назад — он даже не заметил, что сделал ей больно. Все закончилось также быстро и неожиданно, как и началось. Обидчик ушел, и девушка осталась один на один со спасителем, хотя предпочла бы, поменять их местами. Никакая шальная напористость Гринберга и рядом не стояла с молчаливым угрюмым Воронцовым.

Первому она могла противостоять, второму — никогда.

— Вы чуть было не убили его, — тихо прошептала Тина.

Андрей молча разглядывал испачканные руки — то ли краска, то ли кровь. Медленно, осторожно растягивая слова, он произнес.

— Я еле остановился. Я мог бы зайти и дальше, но тогда было бы поздно.

— Зачем?

— Не знаю, просто сошел с ума, когда увидел его с тобой.

— Бросьте, как-нибудь бы обошлось. Вы и сами когда-то приставали ко мне, и смотрите, жива. Или думаете, с тех пор никто не пытался последовать вашему примеру? Но, как видите, как-то справляюсь.

Андрей внимательно посмотрел на Тину. Острый взгляд пронзил больнее кинжала, и на секунду ей показалось, что он все знает. Она облегченно выдохнула. Облизала пересохшие губы, в ожидании тяжелого разговора.

— Он не имел права тебя трогать.

— Со свиным рылом да в калашный ряд, — хмыкнула Тина, но договорить не успела. Ее перебил Андрей.

— При чем здесь это?! Он просто не имел права! Не должен был вести себя так…развязно. Это все не для него!

— А для кого же тогда? — В голове стучало тысяча возможных реплик и колкостей о том, что не ему говорить о ней в том тоне, на который вдруг перешел Воронцов. Это было так же нелепо, как кормить бездомную собаку безвкусной ватой, а после удивляться, что соседи стали делать также.

— Для меня, Тина. Только я могу танцевать с тобой. Пригласить тебя впервые и впервые получить твое согласие, как уже было раньше.

— Вы говорите так, будто я принадлежу вам. — Она спиной чувствовала стену, один большой шаг и удастся выскочить за дверь, подальше от этого нелепого разговора. Но вдруг пальцы Андрея ухватили ее за плечо:

— А ты и принадлежишь. Ты мой ассистент, моя правая рука, мой помощник. Ты моя — Алевтина Скобеева. Полностью моя, понимаешь?!

Тина медленно, абсолютно не ощущая веса собственного тела, опустилась на диван и только потом поняла, что Андрей ее больше не держит. Он отошел в сторону и сжал виски руками, словно пытался усмирить боль. И ведь ему было больно, она это видела, она чувствовала.

— У вас кровь, — Замечание было глупым, но все лучше тишины.

— Ты очень наблюдательна.

На секунду показалось, что он улыбнулся. Но уже в следующий миг в кабинете снова повисла привычная морось недосказанности. Тина побарабанила пальцами по коленям, раздумывая о том, что же делать дальше. Странно, но сбежать сейчас, казалось неправильным. Еще худшей идеей было остаться с Андреем. Они оба молчали, каждый думал о своем, пока наконец не раздался ее нарочито веселый голос:

— Вам не кажется, что цвет стен не подходит обстановке? Я бы их перекрасила. В желтый, для начала.

— Что? — Брови Воронцова удивленно поползли вверх.

— Цвет. Комнате не хватает сочности. Будь все желтым, нам бы было уютно и тепло, как маленьким цыплятам. Вы так не думаете?

— Я думаю, что ты немного сумасшедшая. Но мне это нравится.

Тон, каким он это сказал, заставил ее замолчать и обидеться. Она подтянула ноги к груди и, обхватив колени руками, опустила голову вниз.

— Тина, — тихий, хриплый голос раздался где-то у самого уха. Она молча покачала головой, так и не подняв лица, — Тиии-наааа. Иногда ты ведешь себя так, что мне хочется тебя спасти. А иногда, кажется, что единственный, от кого тебя нужно спасать, это я сам. Скажи мне, чего ты хочешь?

Она молчала. Через несколько минут, когда Андрей почти было потерял терпение, девушка всхлипнула и, поспешно вытерев слезы, прошептала: