33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере - Инго Шульце

«Борис Сергеевич?» — спросил большой и сунул сигарету в карман на груди. У него не было верхнего клыка. Маленький выловил пальцами «беломорину».

«Борис Сергеевич Альтман, совершенно верно. Благодарю».

«А что вам надо?»

«Познакомиться с ним. Они здесь живут?»

«А что?»

«Ну уж это не ваше дело».

Парни молчали. В глазах старшего появилось что-то загнанное, что-то трудноопределимое.

«Ну, допустим, он пригласил меня, так годится? Дела, понимаешь!»

Тот, что был с мешком, указал вдоль улицы. «Направо, перед последним домом свернете».

Антон высунул голову из окна.

«Направо, перед зеленым забором направо», — повторил маленький. Женщины остановились в дверях дома. Антон приложил два пальца к козырьку бейсболки. «Много не курите, ребята!»

Разросшаяся облепиха настолько покорежила деревянные заборы по обе стороны улицы, что в некоторых местах доски разошлись на ширину вытянутых рук. Мы поставили машину и дальше пошли пешком. Через сотню метров дорога вывела нас в чистое поле. Несмотря на сухую погоду, здесь было еще сыро. Антон, подхватив брюки выше колен, балансировал передо мной на дощечках, перекинутых через лужи. Оступившись, я тотчас же набрал болотной жижи в сандалии.

Тут мы увидали избу. На светлой, только что отлакированной дощечке прямо над дверью в центре было выжжено имя: АЛЬТМАН. Все остальное вокруг, казалось, было из того же трухлявого дерева, что и пень у входа, который, видимо, служил скамейкой. Мы услышали голоса — перебранка между родственниками.

На дранке крыши кое-где были прибиты жестяные заплаты. С покривившейся антенны свисал кабель и терялся неизвестно где. Окно было темным, наполовину закрытым матовым стеклом. На доске перед дверью стояли маленькие резиновые сапоги и валенки с галошами.

Из дома показался мальчишка лет десяти.

«Как дела? — спросил Антон. Внутри все стихло, как будто выключили радио. — Привет, старина!» Мальчишка вытащил рубаху из брюк и проигнорировал Антонову руку. О две палки, прибитые к коротким перекладинам, мы соскребли грязь с подошв и постучали.

«Можно?» — Антон чуть постоял на пороге и вошел. Пахло прогорклым жиром и чем-то кислым. Свет из окон, как балка, прорезал помещение. За столом сидели дети — две девочки, с торца — мальчик лет четырнадцати. Они чистили картошку над миской, край которой был чуть-чуть ниже, чем их головы. Никто не прекратил своей работы и не поднял головы.

«Родителей нет?» — Антон снова надел бейсболку. У меня за спиной захлопнулась дверь. Пол был застелен затоптанными половиками. Пластиковое ведро было доверху наполнено засохшими кусками хлеба и объедками.

«Вы пришли по поводу Лейпцига?» — спросил мальчик за столом, опустив нож и картофелину в миску.

«Да, Лейпцига», — сказал я.

Девочки бегло взглянули на нас.

«Милости просим!» — мальчик опустил рукава рубашки и сморщил лицо, застегивая верхнюю пуговку.

«Борис Сергеевич, — произнес он и пошел нам навстречу, протягивая руку. — Борис Сергеевич Альтман, очень приятно». Сначала он пожал руку Антону, потом мне. Девочки взяли миску со стола и исчезли за занавеской, отделявшей угол избы.

«Ничего не поделаешь», — ответил Альтман, когда мы заметили наши грязные следы. Он пошел к своему прежнему месту и стер ладонью капли воды со стола.

Антон и я расположились за столом друг против друга.

«Хотите чаю? — Альтман прикурил „беломорину" и откинулся назад. — Раньше были лучше». Он дунул в тлеющий конец папиросы, презрительно опустил уголки рта и плюнул в таз, стоявший у меня за спиной у стены.

«Что вы собираетесь нам продать?» — спросил я.

Одна из девочек, теперь уже сильно накрашенная, поставила перед нами самовар.

«Это Таня». У Альтмана не хватало зубов.

«О чем идет речь?» — спросил я еще раз.

Альтман курил и все рассматривал кончик своей папиросы. Отсутствие взрослых было загадкой.

«Он был тогда еще молод!» — Антон указал на постер с Ван Даммом, который был наклеен рядом со Шварценеггером, Аббой, Майклом Джексоном на голые неоштукатуренные бревна, взял „беломорину" и расстегнул куртку. На полочке у входа пирамидой громоздились консервные банки.

«Неплохо, неплохо, — похвалил Антон и одобрительно выпятил нижнюю губу. — Уютно, уютно».

«Наш гость прав, Денис?» — малыш, подтянув ноги, сидел в кресле за спиной у Антона.

«Конечно», — ответил он.

«А родители?» — спросил я.

Альтман бросил спички Антону, тот поймал их левой рукой. «В городе».

«А вы остались?»

«Мы уехали, из Питера уехали. Есть с нами будете?»

«Бифштекс с жареной картошкой», — сказал младший в кресле.

«Неплохо, бифштекс с жареной картошкой, — повторил Антон, передвинул спички по столу и кивнул мне. — Неплохо!»

«Мы все время едим жареную картошку, — сказал Альтман. — Так ведь, Танюша? Танюша! — Она расставила чашки и поставила заварочный чайник к самовару. — Хорошая девочка. Берите, пожалуйста!»

«Спасибо, Борис Сергеевич, большое спасибо». Антон налил немного заварки сначала мне, потом Альтману и, наконец, себе.

«Рябину я сам варил», — сказал Альтман, когда девочка поставила перед нами банки без крышек.

«Рябина, клюква, черника, вишня», — перечислила она, разложила ложечки и исчезла за занавеской. Дениса послали с объедками к кроликам.

«Классно, просто классно, — приговаривал Антон. Он размахивал ложкой, будто искал подходящее слово. — Прекрасно, как последний привет осени».

Альтман подставил свой стакан под кран самовара и налил кипятка.

Я уже почувствовал, что история у меня на крючке, и сделал удивленное лицо, когда Альтман на вопрос о школе только пожал плечами.

«И удается?»

«Ничего не удается без помощи милиции».

«Ну и парень! — ржал Антон. — Ничего не удается без помощи милиции!»

«Вы что, дружите?» — спросил я.

«Делаем свою работу», — сказал Альтман.

«Они вам помогают?»

«Мы — им, они — нам. — Он продолжал прихлебывать чай. — А вы что делаете?»

«Неважно».

И Антон принялся рассказывать о ресторане в Лейпциге, о своих поисках, о ценах, саблях и веерах из слоновой кости. Альтман ни о чем не спрашивал, казалось, он вообще не слушает. Когда Антон замолчал, он выкрикнул что-то, что, вероятно, относилось к девочкам. Потому что за занавеской они начали что-то распаковывать — ящик с инструментами или нечто в этом роде. Антон ел ложечкой варенье и прихлебывал чай. На меня он больше не смотрел. Вдруг дверь открылась.

«Марш отсюда!» — закричал Альтман.

Оба мальчишки, которых мы уже видели, исчезли. Только Денис с сияющим от счастья лицом ввалился в резиновых сапогах. Альтман вскочил. И тут же посыпались пустые пивные банки, покатились к стене и под стол.

«Свинья!» — Альтман стукнул его по лбу.

Денис снял сапоги, вынес их за дверь и размазал при этом шматки грязи голыми ногами. Только дверь за ним закрылась, появилась Таня из-за занавески.

«Невероятно, — пробормотал Антон и встал. — Невероятно!»

«Наша работа», — с гордостью сообщил Альтман, взял у Тани автомат и направил на меня.

«Невероятно… — выдохнул Антон. — Фантастика!»

«Немецкий это — „шмайсер", 38/40! — Альтман передал автомат Антону. Тот провел ладонью по стволу. — Девять миллиметров — с патронами никаких проблем».

«Однако это не имеет отношения к царской эпохе», — сказал я.

Альтман дернул головой. Я хотел его успокоить. Тут он вытащил пистолет из брюк и сунул мне под нос. «Хайль, Гитлер! — заорал он. — Говори: хайль, Гитлер! — или лучше: зиг, хайль! хайль, Гитлер! зиг, хайль! — Уголки его рта дергались. Он все больше распалялся: — Давай! Хайль, Гитлер! Хайль, Гитлер!»

«Девятимиллиметровый вальтер, обойма — шесть патронов, — сказал Антон с автоматом у бедра. — Подожди там!»

«Потяни за веревочку! — Голос Альтмана стал вдруг ласковым. — Давай».

Я встал, отодвинул стул и осторожно сделал первые шаги. Вытянутая рука Альтмана следовала за мной. Дверь была прикрыта. Не успел я еще дойти до нее, как что-то щелкнуло. Я вышел.

«Покупаете?» — спросил Денис. Он прижал кролика к траве, водрузил на него ящик и придавил камнями.

Я спросил, где другие мальчишки.

«Копают, ищут сокровища. — Он вытащил из сумки пустую банку из-под „Хольстена". — Ты знаешь, что это?»

Я кивнул. Вторая девочка, накрашенная, как и Таня, стояла в дверях и звала его.

«Что это у тебя?» — спросил я Дениса.

Что-то вроде родимого пятна было видно из-под расстегнутой пуговицы. Он раздвинул рубашку и выставил грудь. На уровне сердца был вытатуирован орден.

«Видел бы ты Тимура!»

«Кого?»

«Да Тимура. Сигареты есть?»

Я дал ему горсть.

«Ого! — заорал он и ждал, пока я не протянул ему свою ладонь. Тогда он хлопнул по ней своей ладонью. — Покупаете?»