Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор

- не надо было ничего объяснять. Священник сочувственно смотрел на него, затем нарушил молчание:

- Я каждый вечер прихожу на это место. А те, кто попадают сюда впервые, - эхма. - Отец Владимир не нашел нужного слова. - Красотища, правда? И каков контраст, заметили? Вот шли мы с вами - грязная улица, мат-перемат, помойка. И вдруг - это... - Священник опять не нашел нужного слова. - Может, вы смеяться будете... - Он посмотрел на Киреева.

- Не буду, - тихо ответил Михаил Прокофьевич.

- Мне от восторга своими словами говорить не хочется. В такие моменты слова святого Псалмопевца на ум приходят.

- А какие сейчас пришли?

- Сейчас? - Отец Владимир на секунду задумался, а потом торжественно продекламировал: "Глас Господень свершающий елени, и открыет дубравы, и в храме Его всякий глаголет славу". Скажите мне, Михаил, разве вот этот чудесный мир - не храм Господа?

- Отец Владимир, простите, я не очень силен в церковно- славянском. А как будет по-русски то, что вы сейчас сказали?

- По-русски будет не так красиво, но тоже не плохо. Это двадцать восьмой псалом. "Глас Господа разрешает от бремени ланей и обнажает леса, и во храме Его все возвещает о Его славе".

- Ну и память у вас.

- А у меня батюшка родной священником был. По псалтыри я и читать учился.

- Мы вроде с вами ровесники, где вы могли грамоту по псалтыри изучать?

- В Ровенской области. Я сам оттуда. В наших местах пустых храмов не было никогда, да и к священникам там отношение другое. - Отец Владимир умолк, видимо, вспомнив о чем-то невеселом. Потом словно очнулся: - Да, памятью меня Господь не обделил... Надо же, я ведь еще кое-что забыл вам показать. Пойдемте.

Но идти пришлось не более двадцати шагов. Священник показал на землю: "Видите?" В быстро наступающих сумерках не сразу разглядел Киреев среди молодой травы куст розы, огороженный крошечным частоколом из сухих веток.

- Это от коз, - пояснил отец Владимир.

- Вы посадили?

- В том-то и дело, что не знаю - кто. Понимаете, как красота на людей действует? Не в своем саду, а вот здесь взял добрый человек и посадил розу. Самое удивительное - сколько дней прошло, а еще никто не сломал куст. Больше того, коз своих стали от розы подальше привязывать. Представляете?

- С трудом.

- Вот и я тоже. Ну, ладно, если не боитесь простудиться, давайте присядем на траву. Мы проводим солнце, а я заодно расскажу вам об отце Егоре.

- О ком?

- Об отце Георгии Коссове, его в народе отцом Егором звали, а еще чекряковским батюшкой. Это его фотографию вам дали.

Они сели.

- Михаил, - нарушил молчание отец Владимир, - можно спросить вас?

- Конечно.

- Вы человек воцерковленный?

- Не знаю, что вам ответить. Темный я еще, - Киреев попытался отшутиться, но отец Вадим был серьезен.

- Темный? Не понимаю.

- Спросили бы вы меня - верую ли я в Бога...

- Веруете ли вы в Бога?

Киреев задумался:

- Я не знаю, что ответить. Вот вы меня на это место привели...

- А какая связь?

- Разве место это для вас не очень личное? Вы словно душу мне приоткрыли. Вот и я хочу быть перед вами искренним. - И Киреев стал рассказывать. О своей болезни, о страшной ночи в своей квартире, Арсении Гусеве, Лизе Бобровой, о том, что он чувствовал в пальновской церкви. Только о Боге говорить не хотелось.

Отец Владимир слушал, не перебивая, а когда Киреев закончил свой рассказ, произнес:

- Интересно, кто к вам мог подойти? Нашей старосты, Евдокии Алексеевны, сегодня на службе не было. У нее рак крови врачи определили. Тоже крест на ней вроде как поставили... Кто же это мог быть?

- И как же она выжила? - Киреева заинтересовало это, а не то, кто к нему подошел. Священник ответил коротко:

- Милость Божья, да отец Егор. Опять отец Егор. Кирееву уже не терпелось скорее узнать об этом человеке. А священник все размышлял вслух:

- Надежда Петровна? Она в Орел уехала к сестре... Говорите, сказала, что к отцу Егору идти надо? Удивительно. А коли так, идите.

- Куда идти? Отец Владимир порывисто встал.

- Хозяйка моя, небось, ругается. Пойдемте отужинаем. А после ужина спрашивайте, что хотите обо всем расскажу.

От ужина Киреев хотел отказаться, но, чтобы не обижать гостеприимных хозяев, съел немного вареной картошки с рыбой, выпил чая. После ужина пришла пора рассказывать отцу Владимиру. Было видно, что это доставляет ему удовольствие. Когда Киреев остался один в отведенной ему комнатке, он так и не смог уснуть. Слишком много впечатлений принес этот день. Встав с постели, Михаил Прокофьевич включил свет и полез в рюкзак. Сначала достал чистую тетрадь, ручку, затем пакет с иконой. Хотел развернуть. В дверь постучали.

- Миша, вы не спите? - это отец Владимир.

- Нет. Заходите, батюшка.

- Вы ведь икону мне так и не показали, - словно оправдываясь, сказал священник, входя в комнату.

- Не поверите, но я сам ее еще не видел. - Киреев показал на пакет. Несколько секунд - и он уже держал в руках икону.

Отец Владимир перекрестился. В комнате наступила тишина, и каждый из двух мужчин боялся ее нарушить.

- Одигитрия, - произнес наконец Киреев.

- Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Пречистая Дево. Ты нам помози, на Тебя надеемся, и Тобою хвалимся, Твои бо есмы рабы, да не постыдимся, - то ли молился, то ли отвечал священник.

Потом он поднял глаза на Михаила Прокофьевича:

- А вы знаете, как переводится это название - Одигитрия? Киреев знал, но ему хотелось сделать приятное этому хорошему человеку, и он соврал:

- Нет, не знаю.

- Путеводительница, - отец Владимир многозначительно поднял палец вверх. Вышло это у него несколько комично. - Вы понимаете, что все это - милость Божья?

- Что? - не сдавался Киреев.

- Как это - что? - начал горячиться отец Владимир. - Такая икона в вашем рюкзаке, женщина, которая дарит вам карточку отца Егора... Неужели не понятно? Потом неожиданно также быстро успокоился, посмотрел прямо в глаза своему гостю и тихо, но твердо сказал:

- Аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста...

Затем, будто стряхивая пелену с глаз, слегка мотнул головой и еще тише произнес:

- Перевести на русский?

Побледневший Киреев, глядя на священника расширившимися глазами, с трудом выдавил из себя:

- Не надо. Не все понятно, но не надо. Как это вы... как это сказано: не убоюся зла, яко Ты со мною еси?

- ... жезл Твой и палица Твоя... Вы по-прежнему хотите идти на Мценск?

- А Спас-Чекряк не на этой дороге находится? - с надеждой спросил Киреев. Он только отходил от потрясения, которое вызвали у него слова священника. Отец Владимир, обычно при всяком удобном случае вставлявший в свою речь слова из Писания, похоже, тоже был растерян. Будто кто-то взял и воспользовался им, как инструментом, для того, чтобы этот человек, о котором еще час назад он ничего не знал, услышал эти слова. Оба теперь говорили тихо и печально.

- Нет, совсем в другой стороне.

- И не на Белевской?

- На другой.

- У вас есть другие дороги? - улыбнулся Киреев.

- Шутите. По ней писатель Нилус и ехал когда-то к отцу Егору. Впрочем, вы правы. И тогда это была глушь, и сейчас. В Орловской губернии жителей нашего уезда дулебами звали - деревенщиной, одним словом. Редкие деревушки, унылые поля, глубокие овраги, рощицы - жалкие остатки былых лесов. Все - как сто лет назад... Ну так как - поедете к отцу Егору?

- А я из Спас-Чекряка выберусь куда-нибудь? Сами говорите - глухомань.

- А вы хотели Россию узнать, идя по автострадам? Вас Господь не в глухомань зовет, а к отцу Егору. Между прочим, Спас-Чекряка уже давно нет.

- Что же тогда есть и куда мне идти?

- Дойдете до деревни, которая называется Герасимова.

- Герасимовка?