Ядовитая боярыня - Дарья Иволгина

После Генриха страной правил Эдуард — почти ребенок, к тому же неизлечимо больной туберкулезом.

Король-дитя полностью находился в руках герцога Нортумберленда, лорда-управляющего двора и маршала Англии.

Нортумберленд был ревностным протестантом. В период его регентства при юном Эдуарде реформа церкви в Англии наконец была завершена. Если покойный король Генрих VIII провозгласил себя главной Церкви, то его слабосильный сын утвердил новый «Символ веры» и «Книгу общих молитв».

Отныне эти произведения определяли основы англиканской веры и легли в основание англиканской церковной службы. Вообще, чувствуя, что дни его сочтены, больной ребенок с головой погрузился в религиозную жизнь и дела церкви. Туберкулез пожирал его легкие, его кости начинали гнить, а ногти отслаивались с больных пальцев…

Несчастный подросток, умирая, все волновался: не окажется ли реформированная религия Англии в опасности после его смерти? Ведь на престол претендовала старшая из оставшихся в живых дочерей покойного Генриха — Мария. А Мария была ревностной католичкой…

Нортумберленд также был озабочен проблемой престолонаследия. Он не сомневался в том, что Мария Тюдор, сделавшись королевой, немедленно лишит его самого головы.

Шестого июля 1553 года, в разгар небывалой бури, погрузившей Лондон во тьму, молодой король умер. Стэнли Кроуфилд, естественно, не знал об этом, когда вместе с матросами находился в порту, спасая свой корабль — «Екатерину». Ураганный ветер носился среди судов, заставляя их биться бортами о причальную стенку и угрожая переломать их «ребра». Ветер свистел и завывал среди снастей и мачт. Несколько человек упали в воду, и их раздавило беспокойными бортами. Один корабль сорвался с якоря. Канаты натягивались и грозили лопнуть или перетереться.

Вокруг царила тьма, люди не слышали голосов друг друга. Кроуфилд орал, но не разбирал собственных слов. Кто-то сунул ему в руки бутыль с ромом; Кроуфилд глотнул, чтобы не замерзнуть, и передал бутыль другому — невидимому в темноте, за хлещущими струями ливня.

Последствия урагана были страшны, и работы по расчистке гавани и починке кораблей хватило на несколько недель. На сердце лежала тяжесть, и только спустя три дня протектор объявил о смерти молодого короля. Тогда лишь Кроуфилд понял, что предчувствие этой безвременной смерти охватило всех, кто видел жуткую бурю.

Нортумберленд вызвал в столицу обеих принцесс, старшую дочь Генриха католичку Марию и младшую — протестантку Елизавету. Но обе они были достойными отпрысками своего дальновидного родителя и не без оснований предположили, что Нортумберленд собирается взять их под стражу и тем самым обезопасить себя. Мария бежала на север, в Норфолк, где у нее было много сторонников среди католиков. Елизавета предусмотрительно осталась там, где была, — в Хэтфилде.

Девятого июля Нортумберленд пригласил в Лондон своего сына, Гилдфорда Дадли, и его жену, леди Джейн Грей. Тогда открылась еще одна успешная интрига, затеянная герцогом Нортумберлендом. Умирающий король Эдуард оставил завещание. И, согласно этому завещанию, королевская корона Англии переходила не его сестрам, но его кузине леди Джейн и ее супругу, Гилдфорду Дадли. Великодушный герцог Нортумберленд согласился довольствоваться ролью отца принца-консорта.

Ни Джейн Грей, ни ее муж, молодой повеса и кутила, не желали трона и власти. Да и сам этот брак был устроен против их воли.

Но герцог Нортумберленд воспринимал этих детей как свои пешки. Вокруг английского трона находилось тогда несколько совсем юных людей: Эдуард, Джейн, Гилдфорд… и рыжеволосая дочь Анны Болейн, принцесса Елизавета. Лорд-протектор вообразил себя самым хитрым и самым умным. Он решал судьбы девушек и юношей в соответствии с собственными замыслами.

И просчитался!

Гилдфорд и Джейн взошли на трон через несколько дней после смерти Эдуарда. Джейн плакала и боялась.

Боялась она не без оснований. Католичка Мария подняла королевские штандарты над замком Фрэмлингем. Она не намеревалась отдавать корону, принадлежащую ей по праву. Нортумберленд покинул Лондон и двинулся с войсками на север, чтобы захватить Марию. Тем временем совет уже провозгласил старшую дочь Генриха законной королевой, и герцог понял, что проиграл.

Честолюбивый лорд-протектор был казнен.

Свою ни в чем не повинную кузину, шестнадцатилетнюю Джейн Грэй, царствовавшую всего двенадцать дней, Мария Тюдор пощадила, понимая, что та была марионеткой в руках протектора.

Кроуфилд поднял паруса и вышел в море вскоре после отбытия Ченслера. На троне Англии сидела Мария Тюдор, которую назовут Марией Католичкой и Марией Кровавой. Коронационные торжества еще не состоялись — они были намечены на октябрь.

Рыжеволосый и белокожий, Стэнли Кроуфилд прятался от ярких лучей солнца, многократно усиленных гладью вод, под широкополой шляпой. И все равно нос у него обгорел и выделялся на лице, как обрубок моркови.

Впрочем, Кроуфилд относился к этому с похвальным безразличием. Он невозмутимо пыхал трубкой и размышлял о разных важных вещах, которые прохаживались у него в голове, точно лорды на прогулке, время от времени останавливаясь и приветствуя друг друга церемонными поклонами.

Думал он, например, о Марии Тюдор. Эта женщина, уже не очень молодая, заняла трон Англии, конечно, по праву. Но она католичка. Все нововведения в строй английской церкви будут ею уничтожены. Вместе с нововведениями погибнут люди. Много людей — Мария не потерпит протестантов ни в своем окружении, ни на сколько-нибудь значительных должностях. Естественно, это вызовет недовольство…

Нет уж. Лучше спокойно себе выйти в море и заниматься торговыми делами. Русские, конечно, тоже недолюбливают «лютеров», как у них именуются протестанты, но, по крайней мере, не сажают их на кол и не вешают. Они слишком заняты тем, чтобы вешать друг друга — причем, из-за религиозных и экономических разногласий куда менее болезненных.

Такова загадочная русская натура, попыхивая трубкой, делал вывод Стэнли Кроуфилд.

Как всякий моряк, он был немного философом и тяготел к обобщениям. Когда же речь заходила о чем-нибудь более конкретном, Кроуфилд тотчас из скептика превращался в романтика.

Конкретным был, например, его друг Флор из Новгорода. О, с Флором никогда не бывает скучно! Флор — как говорят русские — затейник. Кроуфилд собирался рассказать ему о затее Ченслера — пробраться на Дальний Восток. Торговля оживится еще больше, в чем нет сомнения. Вопрос в том, насколько русские это потерпят и насколько они сочтут выгоду обоюдной.

Да, странный народ, снова перешел к абстрактным обобщениям Кроуфилд, иногда отказывается от собственной выгоды, если усматривает в этом нечто «непотребное», а иногда, напротив, очертя голову бросается в рискованные авантюры — и прогорает. Но, в конце концов, Россия все равно остается богатой державой. Парадокс больших пространств. У людей, которые не видят из окна дома на окраине столицы границу собственного королевства, совершенно по-другому устроена голова. Для них «три дня пути» — это близко.

Размышления Кроуфилда прервал громкий крик: «Человек за бортом!»

Кроуфилд повернулся в ту сторону, куда указывал дозорный. Действительно, в волнах, среди ослепительных вспышек раздробленных солнечных лучей, покачивался предмет странных очертаний. Каким образом в нем был опознан человек, Кроуфилд не понял, однако допытываться не стал.

На воду спустили шлюпку, несколько человек во главе с самим Кроуфилдом направились к потерпевшему крушение. Глазам их предстало довольно странное зрелище: на старой просмоленной бочке, в которой еще что-то звонко плескало, распростерся человек лет сорока. Он был без сознания и, когда его перевернули и ухватили, чтобы втащить на борт, хрипло застонал, но в себя не пришел.

Его уложили и поднесли к губам флягу с водой. Несколько мгновений незнакомец оставался неподвижным, затем его губы распознали флягу, ожили и энергично зачмокали. Из горла вырвалось странное булькание. Кроуфилд рассматривал лицо выловленного из воды человека с некоторым сомнением.

Судя по одежде, это был простой матрос. Остроносый, с маленькими глазками, с редкими прямыми волосами, беспорядочно начавшими седеть, чужак производил впечатление довольно неприятное. Впрочем, Кроуфилд решил не судить о спасенном, пока тот сам как-нибудь не проявит себя. Предварительное мнение капитан оставил при себе.

Оказавшись на палубе, незнакомец некоторое время просто лежал, распростертый на досках. Потом он вдруг очнулся, подобрал под себя костлявые руки и ноги и быстро, как жук, пополз на четвереньках. Возле мачты он уселся, прижавшись к ней спиной, задрал голову и увидел Кроуфилда.

— Вижу, вы очнулись, — невозмутимо молвил Стэнли Кроуфилд. — Буду очень признателен вам, если вы назовете свое имя и расскажете обстоятельства вашего падения за борт. Возможно, остались еще потерпевшие крушение, которые нуждаются в помощи.