Севастопольская страда - Евгений Александрович Белогорский

Дальше — больше. Во время атаки пехоты, быстро выяснилось, что вместе с зенитками, русские перебросили на северную сторону обороны несколько гаубичных 152 и 122 мм батарей. Скрытые до поры до времени, они стали камнем преткновения для наступающей пехоты немцев. Имело руководимые наблюдателями, они быстро отсекли атакующие цепи пехоты от штурмовых орудий, сделав их легкой добычей для расчетов ПТР.

Несколько раз солдаты 25 пехотной дивизии генерал-майора Теттау пытались занять станцию Мекензевые горы, но все их атаки были отбиты. Советские войска прочно удерживали свои позиции и не отступили ни на шаг. Кроме этого, во время последней атаки, произошел трагический случай. Видя безрезультативность этого наступления, командир 32 пехотного полка полковник Толь отдал приказ об отходе на занимаемые позиции. Получив приказ командира, солдаты полка стали отступать и в этот момент попали под огонь советских гвардейских минометов, легендарных «катюш». Понесенные от этого потери исчислялись десятками, и полковник был смешен по приказу Манштейна.

Это день наступления принес командующему 11-й армией сплошные разочарования. Кроме конфуза с наступлением, Манштейн сделал для себя несколько неприятных открытий.

Во-первых, противник явно ждал наступления немецких войск в этом месте. Едва только артиллерия прекратила огонь по позициям врага, и пехота пошла на штурм укреплений, как русские быстро подтянули резервы.

Это было хорошо видно с наблюдательного пункта в «Орлином гнезде». После обстрела русских траншей и окопов из гаубиц и минометов, вместо разрозненных очагов сопротивления как это было вчера, немецкие солдаты наткнулись на хорошо насыщенную оборону противника и были вынуждены отступить.

Во-вторых, Манштейн и офицеры его штаба заметили такой факт. Если прежние дни русские артиллеристы вели свой огонь очень экономно, явно считая каждый свой снаряд и руководствуясь исключительно необходимостью действий. На этот же раз, они вели огонь ровно столько, сколько это было нужно для боя, не пытаясь сэкономить.

Подобные действия противника ясно говорили, что осажденная крепость явно получает помощь извне и провозглашенная блокада Севастополя, существует только на бумаге. Сделанные командующим открытия послужили основанием для неприятной беседы, произошедшей между ним и летчиками и моряками.

Лучший германский ум не пожелал слушать их жалкие объяснения, что русские корабли действуют в основном в ночное время суток, что не позволяет создать полную морскую блокаду осажденной крепости.

— Севастополь должен быть изолирован! В противном случае не мы перемелем его гарнизон, а он нас — гневно бросил Манштейн вытянувшимся в струнку военным.

Энергетическое воздействие начальства на подчиненных, всегда было действенным методом воздействия. Переполненные энтузиазма, ответственные за блокаду Севастополя офицеры приступили к работе и уже утром смогли порадовать генерала приятными новостями.

Первыми отличились моряки. Их стоявшие в Ялте торпедные катера, сумели потопить на подступах к Балаклаве две шхуны и баркас груженый боеприпасами и продовольствием. Конечно, куда более приятным известием было бы сообщение об уничтожении более крупного корабля, но и это обрадовало генерала. На безрыбье и рак рыба, а на безптичье и попа соловей.

Вслед за моряками о своей удаче доложили Манштейну и летчики. Согласно их победному донесению был поврежден и уничтожен крупный транспортный корабль русских, везший в Севастополь боеприпасы, людское пополнение и в этом было горькая доля правды.

Из-за разгильдяйства и безответственности некоторых товарищей из штаба адмирала Октябрьского, теплоход «Абхазия» был выпущен из Туапсе с большой задержкой, в результате, чего подошел в район Севастополя в светлое время суток. Более того, вместо двух кораблей прикрытия его сопровождал один сторожевик, что было грубым нарушением инструкции утвержденной членами Военного совета Крымфронта.

Первый раз, транспорт подвергся атаке четырех истребителей противника в районе мыса Форос. Однако благодаря своим зенитным установкам и пулеметам сторожевика, ему удалось отразить все атаки противника, без серьезного ущерба.

В результате грубой ошибки капитана, обнаруженная врагом «Абхазия» не попыталась укрыться в Балаклаве, а продолжила движение в Севастополь. На траверзе мыса Херсонес транспорт атаковала восьмерка «юнкерсов» вместе со звеном истребителей.

Благодаря вовремя поднятой в воздух авиации прикрытия, а также самоотверженной работе зенитных расчетов мыса Херсонес, противник не смог потопить «Абхазию». С многочисленными пробоинами и повреждениями она вошла в Камышовую бухту, где встала под разгрузку.

На добивание транспорта было брошено два десятка пикирующих бомбардировщика, но потопить корабль они так, и не смогли. Сначала сделать это им помешала дымовая завеса, которую согласно приказу генерала Рокоссовского ставили над любым транспортом, по тем или иным причинам, оказавшимся в Севастополе днем.

Затем гитлеровским стервятникам под удар было подставлено старое гидрографическое судно, потерявшее ход. Именно оно приняло на себя град бомб фашистов, и было ими потоплено, сохранив для осажденного города свыше 500 тонн боеприпасов и боевое пополнение численностью в бригаду.

Когда Мехлис узнал о случившемся, его гневу не было придела. В кратчайшие сроки было проведено расследование и все виновные в случившимся пошли под трибунал. Звания, награды и сроки летели подобно осенним листьям в ветреную погоду. Первый комиссар страны был безжалостен к нарушителям, впрочем, и он был вынужден считаться с военным временем. Лишившись званий и должностей, виновные сохранили жизни, ибо все приговоры были отложены на время войны.

Что касается адмирала Октябрьского, то он основательно поседел, когда Мехлис зачитал ему проект телеграммы к Верховному Главнокомандующему. Попади она на стол Сталина и бедному Филиппу Сергеевичу уже ничто бы не помогло.

— Ваше счастье, что для её отправки в Москву нужно две подписи; моя, и генерала Рокоссовского. Свою подпись я уже поставил, но вот командующий не согласен со мной. Он не видит вашей полной вины в произошедшем случае. Пока не видит, но если по недосмотру ваших подчиненных пострадает ещё один транспорт, я вам не завидую, Октябрьский — холодно произнес Мехлис и у адмирала, защемило сердце от предчувствия того, как ему будет плохо. С трудом сдерживаясь, чтобы не схватиться за ноющую грудь, пересохшими от волнения губами, Филипп Сергеевич пообещал своему мучителю, что контроль за отправкой транспортов в Севастополь будут удвоен, утроен, ужесточен одним словом.

— Я лично прослежу за тем, чтобы подобного безобразия не повторилось, товарищ Мехлис. Лично — заверил Октябрьский Первого комиссара и тот согласился не отправлять телеграмму в Москву, но тут же выкатил новые требования к флоту, составленные к этому времени