Уорхол - Мишель Нюридсани

отпускавшей его до самой смерти. Здесь он собрал огромное количество предметов, которые либо сваливал в кучу, либо ставил друг на друга, складывая гигантские пирамиды. Среди них попадались прекрасные редкие образцы, но основная масса не представляла ничего ценного: старинные машинки для чеканки монеток, боксерская груша, деревянная лошадка, старые рекламные листки, лампа от Тиффани соседствовала в этом беспорядке рядом с рисунками Магритта и Леонор Фини, литографиями Пикассо, Тулуз-Лотрека, Миро, картинами Ларри Риверса…

В это самое время в его жизнь вошел человек, влияние которого на формирование Уорхола безгранично и неоспоримо: Эмиль де Антонио[308], Уорхол запросто называл его «Де». Блестящий, увлекательный рассказчик, утонченный аристократ, он писал сценарии и снимал по ним фильмы, кроме того, он был, как говорили, «агентом художников». Эмиль сыграл и продолжал играть важную роль в становлении многих карьер, стал необходимым человеком в мире искусства. Круг его друзей включал некоторых художников, чьи слишком обходительные манеры вызывали любопытство, потому что они в действительности были гомосексуалистами: композитор Джон Кейдж и его друг, танцор Мерс Каннингем; Джаспер Джонс и Роберт Раушенберг, приходившие в ужас от мысли, что их гомосексуальность станет известна публике и это открытие может повлиять на их дальнейшую карьеру. Это была одна из причин, почему Джонс и Раушенберг бегали от Уорхола, как от чумы: его женственность была слишком явной… Уорхол сильно огорчался по этому поводу.

Зато «Де» и Уорхол по-настоящему уважали и ценили друг друга. В своей книге «ПОПизм» Уорхол воздал должное своему другу с первых же страниц, и в его словах благодарности нет никакой двусмысленности.

Де Антонио, в свою очередь, в фильме «Художники рисуют»[309] говорил: «Я познакомился с Уорхолом в 1958 году, благодаря Тине Фредерикс. Очень скоро мне стало понятно, что он знает ответы на все вопросы, которые я задавал. В первую нашу встречу он сказал: “Тина, скажите мне, вы знает все, как началась Первая мировая война?”».

Напомним, что Тина Фредерикс была тем самым художественным директором журнала Glamour, которая дала шанс Уорхолу, вчерашнему выпускнику питтсбургского института коммерческого искусства, показать себя как иллюстратора.

«Де» высказывал свое впечатление о нем одновременно в жестком и поощрительном тоне: «Уорхол был самым любопытным человеком и большим любителем подглядывать, какого я когда-либо знал. Его восхищали отношения Джонса – Раушенберга. Он сгорал от любопытства, желая узнать, кто, что и как делает. Он был невероятно умен, с острым чутьем и инстинктивным чувством. Однажды Сантаяна[310] определил ум как способность видеть вещи такими, каковы они есть, с первого взгляда. Уорхол обладал таким талантом».

По мнению Уорхола, «Де» приобрел известность в 1960-х годах благодаря фильмам о Никсоне и Маккарти, а по мнению Джин Стейн – за фильм под названием «В год свиньи». В 1950-х годах он был, как мы сейчас называем, агентом художников, но весьма своеобразным агентом: он работал только с друзьями, и преимущественно с друзьями-гомосексуалистами. Если он решал заняться ими, то сразу же вводил их в среду людей кино, издателей толстых журналов и владельцев крупных компаний. «Де» относился к коммерческому искусству как к настоящему, большому искусству, а к настоящему искусству – как к коммерческому. «Он повел себя таким образом, что весь нью-йоркский мир искусства стал разделять такой взгляд на вещи».

Хотя, как продолжает рассказывать Уорхол, он в то время был всего лишь рекламным иллюстратором, «коммерческим художником», «Де» ему говорил: «Не знаю почему, но ты, Энди, не станешь художником. У тебя идей больше, чем у любого из нас». Уорхол добавляет: «Я уже слышал это от других, но я не был уверен в себе. Я размышлял, какое я мог бы занять место в художественном мире. “Де” поддержал меня, и его открытое, искреннее отношение вселило в меня уверенность в собственные силы. После того, как я написал свои первые картины, “Де” самым естественным образом привел ко мне человека, который хотел взглянуть на них. Он всегда говорил то, что думал».

«Де», живя поблизости, часто заходил к Уорхолу вечером, чтобы выпить стаканчик вина и поговорить. Энди показывал ему свои «коммерческие» рисунки или иллюстрации, над которыми он работал. «Я любил слушать его рассказы, – говорил он. – У него был красивый, важный голос с точными интонациями и паузами, которые все были на своих местах (…). “Де” выпивал крепко, да и я не отставал».

Энди в самом деле сильно выпивал, как и его мать. Водка и коньяк. В своем дневнике (1976–1987) он часто писал: «Я был пьян», «Я напился»… 15 февраля 1978 года: «Мертвецки пьян, невозможно подняться с кровати». 8 июля 1978 года: «Напился почти до бесчувствия». 7 августа 1978 года: «Был пьян и зол». 21 сентября 1978 года: «Решительно пьян, пил “Столичную” не разбавляя». 25 сентября 1978 года: «После работы решили выпить». 30 сентября 1978 года: «Я был слегка пьян». 9 марта 1981 года: «Пьян совершенно». 24 декабря 1981 года: «Я вернулся очень усталым, налил себе немного коньяку, и к моменту выхода на встречу я был пьян». И так далее.

В 5 часов вечера звонил дверной звонок. Вошел «Де» и уселся прямо на полу. Уорхол подал ему стакан со скотчем, а сам вернулся туда, где его застал звонок «Де». У стены стояли две картины. Он переставил их поближе друг к другу. На одной из них была изображена бутылка кока-колы с подтеками и широкими, в манере экспрессионистов, изгибами; на второй – та же бутылка коки, но выполнена в очень строгом, лаконичном стиле, как было принято в рекламе. «Я ничего не сказал “Де”. Мне и не надо было этого делать. Он прекрасно понимал, что я хочу от него услышать», – рассказывал Уорхол. «Окинув беглым взглядом обе картины и повернувшись к Энди, “Де” начал: “Хорошо. Одна из них полное дерьмо, в ней намешано всего понемногу, а другая – замечательная, это наше общество, это – мы сами, это прекрасно и обнажено, первую ты должен уничтожить, а вторую выставить”».

Уорхол последовал совету, но частично. Лаконичную версию он показал в Stable Gallery, но другую сохранил. В итоге обе эти картины выставлялись рядом, но позже, на многих ретроспективах его работ. Уорхол никогда ничего не выбрасывал. Возможно, это дар предвидения…

«Этот вечер был для меня самым важным в моей жизни», – записал Уорхол. После этого случая уже нет смысла считать тех, кому он устраивал «очную ставку» с двумя поставленными рядом картинами, каждый раз спрашивая: «Какую вы предпочтете?»

Уорхол часто интересовался мнением других людей о том,