Ричард Длинные Руки – эрцгерцог - Гай Орловский

Пажи принесли на подносах изысканные блюда, я с трудом узнавал простую баранину или телятину, зажаренную в неведомых соусах и укутанную в душистые листья, а в довершение внесли жареного вепря.

Я напомнил осторожно:

— У вас там междоусобных стычек хватало…

Он вытащил нож, деловито отхватил себе левую ляжку кабана.

— Здесь не стычки, — сказал он счастливо. — Здесь настоящая полномасштабная война, слава Господу!.. Рыцарям есть, где показать удаль, добиться славы, блеснуть отвагой и удалью. Да и многие безземельные, чего греха таить, кое на что надеются.

— Как у вас с герцогом Готфридом?

Он ел быстро, с удовольствием, на меня взглянул с некоторой мудростью взрослого человека.

— Хотите взглянуть на отца глазами постороннего? Похвально желание объективности. Но я не буду объективен, так как всегда восхищался как благородством и рыцарственностью герцога Брабантского, так и его мудростью и умением управлять герцогством.

— Спасибо, — сказал я. — Вы просто не представляете, как я рад такое слышать…

Он взглянул с интересом, как я ем, поинтересовался:

— Боюсь ошибиться, но мне кажется, в вас говорят не только родственные чувства, сэр Ричард?

— Не только, — согласился я.

Он посмотрел на меня с вопросом в серьезных глазах, но я смолчал, старательно жевал мясо, в самом деле очень сочное и мягкое.

— Старый лев еще полон силы, — заметил он.

— Счастлив это слышать!

— Мы уже говорили с ним, — сказал он многозначительно, — насчет возрождения ордена Марешаля.

— И как он?

— Горит энтузиазмом, — ответил герцог счастливо. — Несколько столетий само существование ордена хранили в строжайшей тайне! Герцог Готфрид готов приложить все силы… Или вам это неинтересно?

Я бросил обглоданную кость на стол, один из пажей тут же ухватил ее на отскоке, как вышколенный пес, и унес из шатра.

Герцог жестом подозвал двух остальных и указал на блюдо с разрезанным кабаном.

— Отнесите стражам у костра.

Пажи исчезли с кабаном, на столе остались только кубки и кувшин. Я потер ладонью лоб.

— Очень интересно, уверяю вас. Просто устал, как собака. Вопрос возрождения ордена — вопрос решенный, нужно всего лишь воплотить в жизнь. Вы это сделаете, не сомневаюсь. А вот мои задачи куда менее прозрачные даже для меня… Они там, за горизонтом, а приходится решать сегодняшние. Скажу откровенно, сэр Ульрих, я хотел прояснить ситуацию насчет личных взаимоотношений…

Он в удивлении вскинул красиво изломанные брови.

— Между нами?

— Между вами и графом Ришаром, — ответил я честно. — Не слишком ли задевает вашу честь находиться под его командованием?

Он помрачнел, кивнул.

— Задевает. Если честно, задевает сильно. Как вы уже заметили, я стараюсь не ходить на совещания, которые он собирает, иначе будет урон моей чести. Однако его решения разумны, я его распоряжения выполняю… в целом. Для этого мне пришлось, правда, не то чтобы смирить себя, этого от меня никто не дождется, однако напоминаю себе, командуете вторжением вы, сэр Ричард, а не какой-то граф Ришар или кто-то еще!.. Ваше настоящее происхождение для нас все еще тайна. Возможно, вы сын императора? Потому никому не зазорно выполнять ваши приказы и повеления. А граф Ришар… он лучший из ваших полководцев. Я велел даже записать рассказы о его блистательных победах при Олбени, Гастирксе, у Черной Речки, Проливе и прочих войнах, где он отличился где с малым отрядом, где с большими массами войск. И перечитываю в редкие минуты досуга. Он хорош. Однако на пирах буду претендовать на более высокое место по праву титула!

Я сказал поспешно:

— Да, сэр Ульрих, да, конечно. Это я и хотел выяснить. Мне, как вы понимаете, главное — единство и сплоченность нашего крестоносного войска. Чтоб никаких заметных трений и раздоров.

Он хмуро улыбнулся.

— Мудрые говорят, что не бывает согласия между полководцами, пока не найдут себе общего врага. У нас он есть, сэр Ричард.

Я поднялся.

— Дорогой герцог, скажу и вам то, что уже говорил другим: продвигайтесь вперед осторожно! Заводите себе сколько угодно врагов спереди, но не оставляйте сзади. Это значит, в каждом городе оставляйте крепкие гарнизоны! Конечно, предварительно построив ворота, укрепив стены… На этом благодарю за гостеприимство, я поражен роскошью и богатством вашего походного шатра. Не всякий король может поставить такой даже у себя в саду!..

Он довольно улыбался, вышел проводить меня до Зайчика и в знак особого дружеского расположения подержал стремя, когда я взбирался на арбогастра.

Мои всадники довольно улыбались, на признаки почтения или непочтения здесь обращают внимание очень ревниво.

Я вскинул руку в прощании:

— Еще раз спасибо за прием, дорогой сэр Ульрих!

Глава 3

На обратной дороге ко мне бросались с просьбами и требованиями, я всех отправил к Ришару, сам ввалился в шатер и рухнул в кресло. С герцогом Ульрихом все в порядке, можно было и не ездить. Похоже, это я сам себе ищу работу полегче, чтобы не думать о тягостном и опасном.

Маги Гандерсгейма! Вот о чем надо ломать голову в первую очередь. Именно они уничтожали предыдущие армии полководцев Сен-Мари, чтобы там сейчас ни говорил успокаивающе Сьюманс. Да так уничтожали, что те перестали сюда соваться, ограничившись только вялой обороной своих земель.

И что же, отступить?.. Предать идеалы этих чистых, благородных людей, что вогнали меня в краску, когда один за другим отказывались от земель и титулов, ибо пришли сюда ради торжества церкви и справедливости, а не хапания…

Это вообще пока что мир высоких идей. За мной пошли потому, что жаждут сделать мир лучше, а я пообещал, что это возможно. Сейчас как раз и есть самая высокая точка рыцарства! За высокие идеалы всеобщей справедливости рыцари и простые люди готовы сражаться и умереть.

Но человеку присуще все обгадить, снизить, опустить ниже для собственного комфорта. Когда произойдет этот отход от великих целей, когда человек предпочтет цели помельче, попроще, он начнет говорить, что великие идеалы — это да, конечно, здорово, но надежнее бороться за свою Родину, за Отечество. О других странах пусть заботятся те, кто живет там. Сейчас не до всеобщего блага, пусть каждый возделывает свой участок. А я буду, дескать, сражаться только за Отечество.

Третье великое падение нравственности произойдет, когда и Отечество отойдет на второй план, а драться начнут — мужчина не может не драться! — за улыбки дам. За оброненный платочек. А менестрели начнут воспевать уже не поиски Грааля для всеобщего счастья всего человечества, а ланиты и перси, а еще как тискают мозолистые груди светских львиц в тени грота и альтанок.