Лагерь живых - Николай Берг

— Ну почему ж? Я даже не буду говорить о тех случаях, когда санитары деньги вымогали специально, но и бальзамирование не только Ленину делали, да и у косметологов работы полно. Вот очередная несовершеннолетняя дура в приступе суицида хряпнется, скажем, с высоты, так чтоб ее расплющенную физию привести хоть в мало-мало надлежащий вид, поработать надо было много и усердно. Покойник красивым не бывает, смерть всегда несимпатична, это в кино да литературе навыдумывали красивостей… Ну ты ж воевал, видел сам…

— Да, нагляделся. И рваных, и горелых, и гнилых, и все сразу… Хорошо, в мирное время такого не бывает.

— Ну, еще как бывает. Автотравма — вполне себе огнестрельной соответствует. Впилятся молодые придурки на скорости в двести километров куда-нибудь — и ровно то же, что ты видел. И рваные и горелые…

— Пожалуй. А что за вымогательство?

— Это когда коллектив морга оборзеет в край или, скажем, отощает, а клиент простоват? Труп ведь можно поставить на голову — будет тогда лицо чугунно-синее, или положить лицом вниз — нос помнется, опять же лицо посинеет — ну и так далее. Потом показывают родственнику такого жуткого кадавра и толкуют — вот-де, разложение далеко зашло, работать много надо. Родственник в ужасе — ой-ой! Сделайте хоть что-нибудь, я заплачу! Ну и платили. Наши санитары из морга за зарплатой даже в кассу не ходили, не интересовали гроши. А морг у нас в институте, смешно говорить, какой был, никому не конкурент…

Нашу милую пасторальную беседу грубо прерывает Дарья. Ей надо готовить обед, а мы тут мешаем. Нас изгоняют из рая. Тем более жестко, что часть нашего разговора она слышала. И он ей явно не понравился.

Наверху Андрей начинает возиться с охотничьими винтовками, мне приходится по его настырному предложению чистить свой ТКБ[52]. Сидим, копаемся. Пахнет смазкой и металлом.

— Знакомца моего винтовка, — говорит задумчиво Андрей и усмехается, показывая мне величественного вида агрегат.

— А что он ее сдавать решил?

— Это не он. Вдова.

— Лихо.

— В верхних сферах вращался. А там пить много надо. Думали — пьян, а у него инсульт. Утром после банкета не проснулся. А хороший был человек. Я с ним разок на барскую охоту летал — зарекся потом.

— Что так?

Андрей опять усмехается.

— Мне, собственно, не по чину там быть, но знакомец меня рекомендовал как охотника-профи. Для настоящего сафари, дескать, такой нужен. И поехали. На сафари. Прибыли в очень северный городишко. Тем же вечером пришлось пить пиво. Сказали, что на троих будет девять литров. Мне это не очень понравилось — завтра на охоту лететь, а тут столько пива. Но мне говорят: «Донт, грубо говоря, ворри, лучше ты бе хеппи, потому как тут полный орднунг!» И ставят на стол канистру. Нормальную такую, белую, пластиковую, двадцатилитровую. Я удивился — вот же, говорю, русским языком написано: «20 Liters». Принимающий друг моего знакомца удивился очень. Он, оказывается, всегда считал этот жбан девятилитровым и платил соответственно. Не знаю, то ли торговцы там считать не умеют, то ли это из-за того, что принимающий был в городишке шишкой крупного калибра. Утром он не полетел — ноги от пива отекли сильно. Остальная часть компании полетела, потому что пила водку. Правда, они и подраться успели по пьяной лавочке. Зачинщика драки засунули в шкаф, где он благополучно проспал вылет, его потом уборщица выпустила. Утром встретились у вертолета. Багажа оказалось невиданно. Грузили, конечно, местные работяги, ну а начальство стояло, наблюдало и руководило. Впихнули в оранжевый вертолет два снегохода «Буран», сани-прицепы к ним же, американские ледобуры, вкатили мечту Козлевича — бочку с бензином, потом пошли ящики с консервами, колбасами, булками, прочей снедью, которой бы хватило не на девятерых на три дня, а на взвод спецназа на месяц, сумки, спальные мешки, какие-то вещи. Десяток винтовок и ружей, ящики с патронами. Еще что-то.

Ящик водки «Пшеничная», покрытой слоем пыли, — видно, из глубоких тайников, и еще один, если первый кончится, три двухлитровых бутыли со спиртом на тот случай, если и второй ящик кончится внезапно. Сверху водрузили эхолот и полезли сами. Командовавший всем этим действом Генеральный собственноручно выкинул из салона мэра городка, который что-то неправильное сказал, — и взлетели. Итого полетело семь человек высокого руководства, да я в придачу. Летим. Стали пить за успешную охоту. За лес. За лосей. За медведей. Вдруг куча вещей зашевелилась, и не успели все толком испугаться, как оттуда вылез начальник городской милиции — пришел проводить начальство, да сморило. Прилег отдохнуть на минутку в винтотрясе, а работяги, видно, не разглядели, ну и завалили всякой мягкой рухлядью. «Летим назад, — говорит, — мне на службу надо!» — «А штуку баксов за час полета оплатишь?» — «Не, вы че?» — «Тогда летим до точки. Вернешься через четыре часа». — «Ну ладно». Пьем дальше. Закусываем соответственно. Долетели до места, где сторожка и посадочная площадка. На двести пятьдесят километров ни одного дома вокруг.

Стали выгружаться — на этот раз без работяг. Тут и «егерь» местный толчется, мужик лет шестидесяти. На самом деле оказалось ему тридцать шесть. Милиционер походил, посмотрел и говорит: «А ну ее на хрен, службу. Я тут с вами останусь». И остался. Вертолет затрещал — и убыл. А мы с площадки, где десантировались, отправились в избушку. Опять стали пить. А водка, зараза, густая и не льется толком. Этак неохотно вылазиет из бутылки. Генеральный посмотрел и тоном знатока говорит: «Точно сейчас градусов тридцать. Холодно, однако. Пошли ловить рыбу!» Наделали бензобурами дырок во льду речки, «егерь» только глазами хлопал — у него на лунку в полутораметровом льду неделя ушла. А как посмотрел на эхолот в деле — совсем очумел. С этого момента вся его речь стала сугубо матерной, хотя и раньше чистотой не блистала. В общем, жрем, пьем. Чтоб не переводить ценный продукт, «егерю» дали спирт. Пьет, все нормально. «Я ж говорю, что не метиловый! А мне не верили». Это Генеральный опять в экспертах. С чего-то вдруг компании мяса захотелось свежего.

«Егерь» засуетился, как триста хомяков, и говорит: «У меня тут лось неподалеку. Я тут счас. Живым духом!» Милиционер хоть и пьян — а тут же прочкнулся. Профессионал, ничего не скажешь: «Эй, а чем это ты лося завалил? Топором, что ли? Ты ж потомственный алкоголик. Тебе ружье иметь запрещено!» «Егерь» заюлил и предпочел исчезнуть. Возвращается весь в снегу и злой как черт. «Сперли лося!» — «Кто спер, волки?» — «Какие там волки! Следы от вертолета!» Ну дела.

Прилетел хищный винтотряс и сожрал бедного лося, как сказочная птица Рухх. Милицанер ржет: «То-то мне вчера предлагали лосиную ногу купить! Вернусь — задам им встряску!» Тем временем «егерь» спалял куда-то по-быстрому и притащил аж две лосиные башки. Сварили из них какой-то национальный «хаш» — язык, мозги, губы и прочее. Я такого сроду не едал. Потом с утра поехали тетеревов стрелять. Мне, как охотнику-профи, выдали «Тигр» — охотничью версию винтовки Драгунова. Признаться, я с утра был немного не в себе после такой пьянки, и хорошо, что стрелять не пришлось — а то от тетерева бы только перья и ошметки остались бы. Ни одного не оказалось, хотя вчера «егерь» клялся и божился, что там на полянке их целых двадцать семь штук. Вернулись замерзшие и приступили к «егерю» с расспросами. Он удивился и говорит: «Какие, к черту, тетерева! Холод же собачий! Они все под снегом отсиживаются!» — «А чего нам не сказал, ездили зря черт знает куда!» — «Так я ж пьяный. А вы не спросили». Тогда Генеральный поехал за семгой, а остальные за хариусом. «Егерь» остался спирт переваривать. Поход без аборигена оказался неудачным — ухитрились один «Буран» в промоине утопить да и ледобуры поломали, начав сверлить лед на перекатах. Правда, и семгу и хариуса добыли.

Потом оказалось, что у милицанера полно по карманам пистолетных патронов. Устроили стрельбу по бутылкам, благо их уже набралось изрядно. Не знаю, то ли спьяну, то ли и впрямь стрелять они не умели, но попадали по бутылкам метров с трех, не дальше. С горя сходили в баню. Предбанник построить не успели, поэтому ритуал был по принципу «через дорогу раздевалка». Скидывали одежду на снегу, и в парную. Там пол ледяной, а выше не вздохнуть от жары. Помывшись, обратно на снег, одеваться. Сильное было впечатление и ощущения необычные. Опять жрем-пьем. Уже и спирт в дело пошел. Публика как может веселится. Запомнил, как Генеральный на озере кругами ездил — уснул на «Буране» сидя, вот машина по кругу и ездит. А сзади меня какие-то щелчки. Поворачиваюсь, а это одна из городских шишек из мелкашки по Генеральному лупит. «Ты чего, охренел?» — спрашиваю, а сам у него винтовку отнимаю. «Да ладно, — говорит, — я с него шапку хочу пулей сбить! Чего ты взъелся-то, думаешь, не попаду?» Вот так вот. А там дистанция — от ста метров до трехсот, это если дальнюю сторону круга брать, да и стрельба по бутылкам с трех метров в его исполнении меня не воодушевила… Хорошо еще, что мне в спину не попал… Наконец винтотряс прибыл. В городке запомнилось, как милицанер по прибытии узнал, что все в порядке, только вот за время его отсутствия обнесли отделение банка, чего в городе раньше не бывало. Но он это спокойно воспринял, железный человек…