Кокон Кастанеды - Мария Брикер

– Я и говорю, болею я, – просвистела Елена Петровна и подумала, что этот хамский режиссер никуда не уйдет и так и будет трезвонить в дверь, пока она не откроет. Ему же хуже, решила Зотова, протопала в комнату, набросила халат и распахнула дверь.

– Ой, – сказал Иван Аркадьевич, – не думал, что все настолько запущено.

Елена Петровна в ответ шумно высморкалась, покашляла, сунула платок в карман и широким жестом разрешила режиссеру пройти в свои хоромы. Варламов протянул ей букет и шампанское и… ушел.

– Козел, – вздохнула Елена Петровна, отметив, что у нее снова прорезался голос.

Она захлопнула дверь и решила еще поплакать, легла на кровать и стала давить из себя слезу. Слеза никак не давилась: то ли она уже все выплакала до прихода урода Варламова, то ли розы такие красивые были – она не знала.

Снова позвонили в дверь.

«Да что же это такое! – возмутилась Зотова. – Почему в покое никак не оставят?»

На пороге стоял Варламов с большим пластиковым пакетом.

– Иди ложись в постель, я сейчас, – дал он указание, проследовал в кухню и начал там хозяйничать, как у себя дома.

Елена Петровна хмыкнула. Хам – он и в Африке хам. Впрочем, приказание «иди ложись в постель, я сейчас» звучало очень многообещающе, и Зотова вернулась в комнату, чтобы проверить, как поживает ее любимая двухкилограммовая гантель. Убедившись, что с гантелью все в порядке, Елена Петровна прилегла, как царица, на высокие подушки, изобразив на лице недоступность и недосягаемость.

Варламов вернулся с подносом, в носу защекотало от аромата корицы. Иван Аркадьевич приготовил для нее глинтвейн. Помимо кружки с горячим напитком, на подносе стояли тарелка с фруктами, баночка меда, малиновое варенье и прочие вкусности. Елена Петровна почувствовала себя счастливым Карлсоном и благосклонно разрешила Варламову заняться ее лечением. Доктор Айболит из Ивана Аркадьевича получился отменный, не прошло и получаса, как она почувствовала себя намного лучше, жесткий, колючий комок в груди рассосался, перестало болеть горло, и насморк куда-то испарился. Варламов укутал ее одеялом, нежно промокнул влажной хлопковой салфеткой лоб. Нестерпимо захотелось спать, сопротивляться Морфею не было никаких сил, глаза сами собой закрылись.

В дверь позвонили.

– Кто там еще? – застонала Елена Петровна.

– Лежи, я открою, – поднялся Варламов. – Но учти, если это твой поклонник какой-нибудь, то разговор у меня с ним будет короткий.

– Грозный какой, – рассмеялась Зотова. – А если там не один поклонник, а целая рота? – Варламов ничего не ответил, пошел открывать. – Накаркала, елки-моталки, – услышав в прихожей знакомые мужские голоса, расстроилась Елена Петровна.

С дружеским визитом к ней пожаловали Рыжов, Трофимов и Палыч. Первым в комнату влетел Трофимов с бутылкой гранатового сока и апельсином.

– Представляете, Елена Петровна, они все живы! – заорал Вениамин, поставил на тумбочку сок, уселся на ее кровать и протянул ей оранжевый цитрусовый. – Как вы себя чувствуете? – наконец догадался спросить он.

– Нормально я себя чувствую. Кто – они? – закатила глаза к потолку Елена Петровна.

– Дети, они все живы.

– Какие дети?

– Дети янтаря, правда, они уже не дети. Я нашел то дело о враче.

В комнату вошли Палыч с Рыжовым.

– Леночка Петровна, моя жена тут вам передала куриный бульон.

– Спасибо, Володя, – растроганно улыбнулась Зотова.

– А моя – пирожки с капустой и мясом, – сглотнул слюну Палыч.

Рыжов вытащил из пластикового пакета трехлитровую банку и поставил ее на тумбочку. Палыч выудил откуда-то из-за пазухи внушительный бумажный сверток.

– Боже мой, куда мне столько? Может, вы перекусите? Давайте, ребятки, не стесняйтесь.

– Некогда, мы с Палычем на минутку заскочили.

– А я один пирожок возьму, – зашуршал бумагой судмедэксперт.

– И я возьму, – потянулся к свертку Трофимов.

– Тогда и я, – сдался Рыжов, схватил пирог и целиком сунул его в рот. – Да, чуть не забыл, – пробурчал он с набитым ртом. – Не получается ничего у меня с маршрутом Москва – Смоленск. Не сходится. Чтобы успеть сесть в берлинский поезд, Цыплаковой нужно было ехать со средней скоростью 110 километров в час. Учитывая, что после Московской области дороги не очень хорошие, то часа два она должна была гнать свою тачку со скоростью не менее 140–150 километров в час. Это довольно тяжело, к тому же вы говорили, что Цыплакова правил никогда не нарушала.

– Начинается, – разозлилась Елена Петровна и с остервенением принялась чистить апельсин. – Володя, Цыплакова призналась в преступлении – раз. Ее опознала проводница – два. Проверь, пожалуйста, еще раз. Ты где-то ошибся в расчетах, – попросила она, раздраженно отложила очищенный цитрус на тумбочку, с трудом сдержавшись, чтобы не засветить апельсином в криминалиста.

– Да, брат, ты что-то ботву гонишь, – влез Трофимов, с аппетитом чавкая. – Даже если предположить, что проводница ввела следствие в заблуждение, то какой смысл Цыплаковой сознаваться в убийстве, которого она не совершала?

– А я знаю, зачем? Это ваши проблемы, а мое дело – экспертное заключение дать. Короче, я все сказал, – сообщил Вова, схватил еще один пирожок и затолкал его в рот.

– Что ты про детей говорил? – перевела тему Елена Петровна. – Ты с Трегубом пообщался?

– С Константином Аполлоновичем пообщаться не вышло, я его дело в архиве раскопал, потом нашел список пациентов и проверил: все они живы и здоровы по сей день. Доктор Лиманский, похоже, маг и волшебник.

– Лиманский? – спросил Варламов, который, как радушный хозяин, вошел в комнату с очередным подносом, на котором стояли три чашки кофе. – Случайно, не Марком его зовут?

– Макаром его зовут, – уточнил Трофимов, взял с подноса чашку и поблагодарил Варламова.

– Макар для иностранцев труднопроизносимо. Возможно, это он.

– Ты о чем, Иван Аркадьевич? – спросила Зотова.

– Марк Лиманский на днях скончался в одной из клиник Германии. Я в немецкой газете, которую ты мне подарила, прочитал об этом. Сердце у него больное было.

– А с чего это про него в газетах пишут? – спросил Трофимов.

– Пишут, потому что он известным человеком был. Марк Лиманский считался одним из лучших в мире специалистов по лечению онкологических заболеваний у детей. Работал в детской больнице при одном из монастырей Италии. Он продолжал работать, даже когда серьезно заболел. Лечил детей, пока не слег. Встал вопрос о срочной операции на сердце, и было принято решение его в одну из лучших клиник Германии перевезти. Но операцию Марк Лиманский не пережил, хотя врачи боролись за его жизнь до последнего, понимая, что все бесполезно. Когда грудную клетку вскрыли – впали в транс. Непонятно вообще, как Лиманский столько прожил, на ногах несколько инфарктов перенес. Удивительный человек был.

– Все ясно, Холмогоров ездил в Германию, чтобы встретиться с Лиманским, – заключила Зотова. – Монахиня, которая ехала в поезде, похоже, не случайно в Москву направлялась. Холмогоров тоже не случайно оказался с ней в соседнем купе. Что-то на душе у меня неспокойно как-то. Вень, почему ты с Трегубом до сих пор не переговорил?

– Потому что в больнице он, в тяжелом состоянии. Я с его дочерью Оксаной с утра по телефону беседовал.

– А с ним что случилось?

– Нефропатия.

– Тоже псих? – ужаснулась Зотова.

– Да не, – рассмеялся Трофимов, – Нефропатия – это почечная недостаточность, у Трегуба осложнения на фоне диабета развились. Он уже недели три в клинике.

– Вот почему Трегуб деньги не привез строителям, – предположил Рыжов.

– И не привезет, похоже. Врачи говорят, что он, скорее всего, помрет. Мне его дочка сказала, что Константину Аполлоновичу почку донорскую подобрать никак не могут.

– Как жизнь иной раз поворачивается! Мечтал уехать в деревню, дом перестраивал, не успел… – Елена Петровна печально вздохнула и вдруг резко села, уронив одеяло на пол. – Мать честная! Как ты сказал – пересадка почки? Диабет, шизофрения… Вот чью историю Елена Константиновна Цыплакова нам рассказала, – охнула Елена Петровна и снова повалилась на подушки. – Она рассказала историю своей сводной сестры, с которой ты, Веня, сегодня общался по телефону. Именно ее лечил от шизофрении доктор Соланчаков. Константин Аполлонович Трегуб – их отец. Вот почему Алена Цыплакова не имела детей… и ясно теперь, про какую плохую наследственность она говорила. Цыплакова, когда приехала в Москву, его разыскала, возможно, узнала что-то про сестру Оксану и отказалась рожать. Володя, ты прав, Цыплакова не могла успеть сесть в Смоленске на берлинский поезд, она и не собиралась туда садиться, в поезде ехала ее сестра Оксана Трегуб! Она Холмогорова и убила. Возможно, Алена с сестрой похожи, поэтому проводница указала на Цыплакову при опознании.

– Ни фига себе, – ошарашенно сказал Трофимов. – Я не понял, Елена Петровна: если Цыплакова не убивала мужа, то зачем она взяла вину за убийство на себя? Она что, дура?