Отравленный трон - Селин Кирнан

«Сколько еще у меня времени? — думала она, глядя на отца. — Сколько еще ты будешь мне крепостью и другом?»

— Прекрати сочинять панихиды у себя в голове, — пробормотал он, и губы его изогнулись в улыбке. Он всегда так шутил, когда Винтер уходила в свои мысли. Но сегодня шутка получилась весьма двусмысленной, и он понял это, как только ее произнес.

— Ты хочешь есть, пап? — спросила она настолько ровным голосом, насколько только могла.

— Да! Я чертовски проголодался!

Рассмеявшись от радости, она похлопала его по ноге:

— Как насчет омлета, белого хлеба и хорошего кофе?

Он издал голодное рычание, и она спрыгнула с кровати и направилась к двери. Однако на полпути Винтер в голову пришла одна мысль, из-за которой она остановилась на пороге. Возможно, момент был не самый подходящий, но ужасная стычка, произошедшая прошлой ночью, не давала ей покоя, так что вопрос задать пришлось.

— Пап, — начала она, — насчет той… насчет…

— Не смей! — гневно выкрикнул отец, а глаза у него были огромные и испуганные. — Винтер, никогда больше не упоминай снова эту машину. Ты понимаешь? Ни по секрету, ни даже с глазу на глаз со мной. До тех пор, пока прошлая ночь сокрыта молчанием, ты в безопасности. Но, Вин, ты должна понять… Если когда-нибудь станет известно, что ты знаешь или пытаешься узнать больше положенного, Джонатон тебя убьет. А еще он убьет Рази… — Лоркан поймал глазами ее взгляд, и голос его стих почти до шепота, как будто стены, кровать или вороны на крыше могли подслушать их разговор и доложить о нем. — Он уже уничтожил Оливера. Он продолжает стирать память об Альбероне. Он разрушил все, чего он когда-либо хотел для бедного Рази. А ведь он любил их, милая. И до сих пор их любит. Но ты для него — ничто. Понимаешь? Он уничтожит тебя, вот так! — Отец, оскалившись, щелкнул пальцами. — И твоя гибель совершенно его не тронет. Поэтому прошу, не давай ему повода. Не дай ошибке, которую я совершил в юности, обернуться смертью единственного дорогого мне человека.

Она прикрыла глаза, но ничего не ответила. Он поднял голову с подушки.

— Винтер, — прошипел он. — Пожалуйста!

— А что, если король ошибся? Что, если…

— Мне все равно. Тебя он не обидит, я этого не допущу, — в ровном голосе отца звенела сталь, — пусть уничтожит все королевство, мне это безразлично. Пусть хоть самого себя сживет со свету, мне все равно, пока он не трогает тебя.

Винтер знала, что это была неправда: и то и другое разбило бы Лоркану сердце, — но она понимала, что он имеет в виду. В отличие от Джонатона, Лоркан не был готов пожертвовать той, кого любил, во имя королевства, каким бы удивительным, блистательным и великолепным оно ни было. Для Лоркана Винтер всегда была на первом месте. Он ни за что не пошел бы на то, ценой чему стала бы ее жизнь.

— Хорошо, папа, — сказала она мягко. — Мы никогда больше об этом не заговорим.

Он разжал стиснутые в кулаки пальцы и уронил голову обратно на подушку. Они улыбнулись друг другу. Затем девушка насупилась и наставила на него палец.

— Не вставай! — приказала она и вышла в коридор.

Из комнаты Рази выходили три служительницы ковша, а еще трое ожидали своей очереди войти. Над их тяжелыми ковшами поднимался легкий пар, клубившийся в лучах раннего солнца. Винтер нахмурилась. Слишком рано Рази собрался принимать ванну. Наверняка водогреи этому не обрадовались. Должно быть, все это время им приходилось постоянно оставаться на ногах, подогревая воду.

— Ну как, заканчиваем? — шепотом спросила одна из ожидавших служанок у тех, что уже вышли из покоев Рази, позвякивая пустыми ковшами о коромысло.

— Да, хвала Господу. Вы будете последними. Что за глупая прихоть — принимать ванну в такой час! Неужели ему сложно отправиться в купальню, как это делает весь двор?

Две из них заметили Винтер и молча склонили головы, когда она прошла мимо них. «Рази следует быть поосторожнее, — подумала она, — а не то люди начнут судачить, что он превращается в самодура». Ее другу было настолько несвойственно из прихоти поднимать прислугу на ноги, что, завернув за угол, девушка остановилась, раздумывая, не стоит ли его проведать, но потом передумала и направилась по галерее к главной лестнице.

В кухне царил шум и гам, и Марни огрызнулась на Винтер: мол, слишком зазнались, чтобы обедать вместе со всеми. Но она щедро уставила поднос съестным для девушки и Лоркана и плеснула в кофейник добрую порцию сливок.

— Марш отсюда! — рявкнула Марни и переключилась на бушующий позади нее галдеж.

Поднос был тяжелый, и Винтер шла медленно, тщательно удерживая равновесие. Дворец просыпался, коридоры постепенно начали заполнять утренние полчища пажей и служанок, а также каминных служек и золотарей. Винтер ловко прокладывала себе путь через эту толпу.

Она поднималась по задней лестнице и только-только свернула в переход поменьше, как вдруг две служанки, шедшие впереди со стопками чистого белья, побледнели и замерли на месте. Проходя мимо них, Винтер увидела, что они уставились на что-то впереди, в самом конце коридора. То, что они там увидели, привело их в ужас, и на ее глазах они медленно попятились назад, попытавшись исчезнуть в тенях глубокой ниши. Обе девушки выглядели жалко, а одна даже разразилась рыданиями, и слезы ручьями текли по ее щекам, капая на тщательно сложенные простыни, которые она держала.

Мерзкий и до ужаса знакомый запах долетел до ноздрей Винтер, а вместе с ним ее ледяной волной захлестнули воспоминания о вчерашних ужасных событиях. С дрожью, внезапно пробежавшей по телу, она вспомнила то, что ускользнуло от нее этим утром, и глаза ее наполнились слезами вины. Как? Как она могла забыть? Девушка прикусила губу, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание.

В конце коридора показались двое личных стражников Джонатона, которые медленно шли в ее сторону. Они примеряли свои шаги к шагам пленника, которого конвоировали, и его походка явно была для них слишком медленной. Кристофер Гаррон ковылял между ними, и, несмотря на все усилия, Винтер не смогла удержать вздох, вырвавшийся при виде его ужасного состояния.

Он шел со связанными перед собой руками, которые были ремнем притянуты к поясу. На ногах же были кожаные путы, из-за которых он шаркал, как дряхлый старик, которому причиняет боль каждое движение. Его лицо было покрыто страшными синяками, шею он держал прямо, откинув голову и щуря глаза против света. Он осторожно дышал приоткрытым ртом, поскольку нос у него был забит запекшейся кровью. Вся нижняя часть лица была покрыта пятнами крови, а длинные волосы превратились в спутанную массу, смешавшись с кровью из разбитой головы, сором и потом. Грязную одежду покрывали темные пятна.