Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш

Добравшись до точки сбора, Кибби был вконец измучен паранойей: ему везде слышались насмешки, мнились косые взгляды, и он беспрестанно, во всеуслышание, отказывался от спиртного. Тем не менее окружающие, несмотря на то что он ограничивался сугубо апельсиновым соком и «кока-колой», либо игнорировали его, либо смотрели жалостливо. Те немногие, что отваживались с ним заговорить, спешили при первом же удобном случае прервать беседу.

А я-то думал, они мои друзья. «Заводные походники». Веселая команда.

А потом он увидел Люси — в длинном зеленом платье.

Она даже лучше, чем Мэри-Кейт и Эшли… По крайней мере не хуже…

Люси была ослепительно красива, но Кибби не смел к ней подойти: жалкая развалина, жирный красноглазый урод. Она заметила его в толпе и приблизилась сама — осторожно, неуверенно.

— Ну, как дела?

Ничего себе вопросики!.. Как с незнакомцем… Сомневается, я ли это…

Брайан Кибби выдавил кривую печальную усмешку.

— Да я… э-э… ничего. Выздоравливаю потихоньку. Процесс медленный, но верный…— промямлил он, мысленно застонав от убожества лжи.— Мы еще сыграем в бадминтон, когда я поправлюсь…

— Конечно, сыграем!

Люси фальшиво улыбнулась, мечтая провалиться сквозь землю. Подумать только, она считала это ничтожество интересным, даже привлекательным!.. На выручку пришел Ангус Хетэрхил — подлез бочком, откинул челку со лба и небрежно бросил:

— Ну чё, потанцуем?

— Извини, Брайан!— радостно шебетнула Люси и закружилась в объятиях Ангуса, оставив Кибби со стаканом апельсинового сока, который казался ему горше стрихнина.

Кибби злобно следил за счастливой парочкой — сперва они порхали в танце, затем уединились в уголке.

Ручищами-то, ручищами… так и облапал! А ей, вишь, нравится! Специально издевается надо мной…

Она такая же, как все!

Отчаявшись, Кибби покинул праздник и растворился в ночи. Бредя к выходу из зоосада по булыжной дорожке, он внезапно подпрыгнул от пронзительного скребущего крика — сердце чуть не лопнуло в груди. Крик распался на ритмичные резкие возгласы, к которым примешался глухой убойный рык. Запахло диким зверем. Кибби охнул и припустил бежать, насколько позволяла его грузная туша. Поймав на выходе сонное такси, он отправился домой, всю недолгую дорогу сетуя на медлительность водителя.

На следующее утро Кибби, превозмогая страшную дурноту, поехал в Бирмингем на конвент. Билет был куплен заранее. Кибби твердо решил встретиться с Яном, который наверняка там будет,— и объясниться начистоту. Увы, добравшись до места, он почувствовал себя так скверно, что не пошел на открытие, а целый день провалялся в номере на кровати, глядя в телевизор. Нечего было и думать, чтобы в таком состоянии показаться людям на глаза, а тем более выяснять отношения с Яном.

На следующий день Кибби прямиком отправился на вокзал и вернулся в Эдинбург. А ночью, изнывая от бессонницы в липкой кровати, заметил новую напасть: по всему телу выскочили красные прыщи.

Доктор Крэйгмайер, явившись по зову Джойс, не поверил своим глазам.

— Бирмингем, говоришь?— проворчал он, осматривая лежащего пластом Кибби. Тот утвердительно простонал. Доктор беспомощно развел руками: — Но ведь… насколько я могу судить, это комариные укусы!

Комариные укусы?! Откуда в Бирмингеме комары?

И тут Крэйгмайер, вглядываясь в лицо Кибби, заметил совершенно невообразимую вещь: на щеке у несчастного сам собой вздулся и лопнул кровяной сосудик! А Кибби сморщился и начал ожесточенно чесать свежую болячку.

Из бутылки шампанского вылетела пробка. Скиннер поднес к губам пенящееся горлышко и жадно отхлебнул: в горле пересохло от двух таблеток экстази. Толпа танцующих взорвалась радостными возгласами, когда он пустил бутылку по рукам.

Скиннер отлично проводил время на Ибице. По крайней мере на первый взгляд. Он практически не спал и отрывался по полной каждую ночь, да и днем, на пляже. Однако кое-что было ему непонятно. Почему, например, в клубе под названием «Космос», уже на рассвете, когда одурманенная, отвязанная толпа дружно дрыгалась в диком танце под ритмичный грохот группы «Фэтбой слим», у него из головы не шли образы чудиков в походных штормовках? И почему среди светлого моря улыбок, объятий и радости, среди гедонизма бесконечного праздника, купаясь в волнах экстази и чистой любви — да, любви!— он продолжал мысленно блуждать по дождливым набережным и задворкам Бирмингема? И уж совсем невозможно было понять, почему, запустив руку в шелковые трусики и сжимая упругие ягодицы сногсшибательно красивой девчонки из Суррея, чье гибкое тело змеей обвивалось вокруг него, прижимаясь к паху, а голодные губы бродили по лицу,— он думал не о ней, а о…

Нет.

Да.

Он думал о Брайане Кибби! О том, что сейчас происходит с этим слизняком!

Скиннер передернулся, словно не замечая царящего вокруг торжества красоты, и признал горькую правду: ему не хватало Кибби, он тяжело переживал даже краткую разлуку и страстно желал наблюдать — постоянно, воочию, с угрюмым удовольствием — за метаморфозами своего врага.

Конечно, Кибби не отвечал на прямые вопросы Скиннера о здоровье, убежденный в их злобной неискренности, однако отчаяние вынуждало его искать утешения у сослуживцев и поверять свои невзгоды кому-нибудь из них, как правило, Шеннон, с которой Скиннер по-прежнему был дружен, хотя их интимные встречи прекратились. Это давало возможность выведывать нужную информацию через нее.

Итак, Скиннер неотступно думал о Брайане Кибби. Он был как художник, пишущий вслепую: оставалось лишь гадать, какой след оставляет кисть на холсте. Чем обернулся для Кибби давешний ЛСД-марафон? Как повлияли на его здоровье сомнительные, смешанные со слабительным дорожки дешевого кокаина? А что насчет неосмотрительного, легкомысленного чередования крепких и слабых напитков? Или бесчисленных бутылок водки на легендарной вечеринке «Манумишн»? Или «коричневого» с фольги, во время морской прогулки на яхте? Убийственная вещь! У бедного Кибби, наверное, после первых же затяжек легкие слиплись!

Суббота и воскресенье — еще куда ни шло, два дня можно подождать, ибо наградой будет утро понедельника — и жалкий вид, а то и красноречивое отсутствие врага. Одна неделя — ладно, терпимо. Но две недели — это слишком долго! Скиннер сходил с ума. Он должен был знать, что происходит с Кибби!

Из всех гостей острова, наверное, только он с нетерпением ожидал отъезда.

23. Высокая планка

Она пробивалась через переполненный бар с озабоченным, даже несколько отсутствующим выражением лица, а он сидел у стойки на высоком стульчике и махал рукой, пытаясь привлечь ее внимание. Заметив его, Кей Бэллэнтайн даже замерла от изумления, так свежо и румяно смотрелся бывший жених.

— Ну ты смотри! И это после Ибицы-то!— воскликнула она, разглядывая его, пытаясь определить, замешана ли тут женщина. На миг в сердце ворохнулась досада: почему же ради нее он так не старался?

Скиннер с холодком думал, что Кей сильно сдала. Новые морщинки пролегли вокруг глаз — глубокие, незнакомые. Он вспомнил, как увидел ее впервые — на ярмарке в парке. Длинные черные волосы, красная пилотская курточка, знаменитая улыбка, темные нежные глаза…

Нет, врешь. Главное было не это. Тугая выпуклая задница — вот что притягивало как магнит. Идеальные ягодицы в облегающих джинсах. О, как они играли, когда она переминалась с ноги на ногу, целясь из воздушного ружья! Задница балерины, девушки из танцевальной труппы.

И вот теперь, два года спустя, встретившись с ней в переполненном баре «Бир», он вдруг понял, что нестерпимо хочет еще разок взглянуть на это сокровище. Желание увидеть задницу Кей было таким острым, что Скиннер забыл обо всем на свете и затеял дурацкую неуклюжую игру, целью которой было заставить бывшую невесту снять куртку.

— Сняла бы курточку, Кей,— предлагал он, коварно улыбаясь. Она отмахивалась и все говорила, говорила: про несложившиеся отношения с Ронни, про то, как он ушел в штопор, когда они потеряли ребенка, а она поначалу тоже расклеилась, но теперь старается встать на ноги, начать новую жизнь — вот, устроилась на работу, пусть и официанткой.

Встать на ноги… Какой еще, на хер, Ронни?.. Ребенка потеряла… Как это?

— В самом деле, сняла бы курточку!— настаивал он, почему-то задыхаясь.— Здесь же душно!

— Да нет, спасибо.— Она улыбнулась так, что ему сделалось стыдно, и шевельнулось сердце, очевидно, тронутое ее рассказом, и подумалось: какая она все-таки красивая!

Пожалуйста, сними куртку!..

Пожалуйста, пойди в туалет!..

Чтобы я смог критически осмотреть твою жопу, найти следы старости и провисания; чтобы полюбоваться собственным бессмертием на фоне твоего упадка. Мой новый взгляд на мир, новая привычка… Как там сказал Байрон, золотой поэт?