Как потерять друзей & заставить всех тебя ненавидеть - Тоби Янг

В результате я с каждым днем все больше чувствовал себя чужаком. Иногда казалось, что во всем «Вэнити фэр» только мы с Крисом Лоуренсом понимали, что стоим немного выше всего того вздора, который издавали каждый день. Неужели для того мы грызли гранит науки в университете? Чтобы посвятить свою жизнь облагораживанию имиджа знаменитых людей? Мы любили пофантазировать, каким бы мог быть глянцевый журнал, рассказывающий правдиво об образе жизни богатых и знаменитых. Статьи про «пластику век» и «подтяжку яичек» будут перемежаться с фотографиями пьяных кинозвезд, спотыкающихся о пустые флаконы золофта[140] в то время, как они преследуют друзей своих детей вокруг плавательных бассейнов. Мы называли этот воображаемый журнал «Вэнишинг Хейр».[141]

Конечно, работа на «Конде наст» имела и положительные стороны. Чем дольше я оставался в «Вэнити фэр», тем больший смысл приобретала для меня аналогия Грейдона с первой комнатой. Иногда я действительно чувствовал себя так, словно оказался в секции для VIP-персон. Помню, как мы с Крисом обрадовались, узнав, что один из пишущих редакторов, которого мы время от времени видели в редакции, был сценаристом «Золотого глаза». (На тот момент мы еще не видели фильма.) Его звали Брюс Ферштейн, и он меньше всего походил на человека, вовлеченного в работу над фильмом о «Джеймсе Бонде». В целом евреи в «Конде наст» делились на две категории: те, кто подражал в одежде и манерах аристократическим кругам с восточного побережья, и те, кто упрямо отказывался приспосабливаться. Брюс Ферштейн, без сомнения, принадлежал ко второму лагерю. Внешне он напоминал Вуди Аллена. Создавалось впечатление, что, когда он учился в школе, его мать писала ему записки, чтобы освободить от занятий физкультурой.

Однако из всех голливудских заправил, появлявшихся в редакции, Брюс единственный, кто обращал внимание на нас с Крисом. К тому времени, когда мы набрались храбрости представиться ему, он работал над сценарием «Завтра никогда не умрет». Он рассказал нам историю одной из девушек Бонда из этого фильма. Продюсер Барбара Брокколи попросила его взять эту актрису пообедать в Лос-Анджелес. Мол, та никого не знает, поэтому Брокколи решила, что она может ему понравиться — как-никак модель. Брюс рассказал, что сначала он подумал, с ней будет слишком много возни, но к концу вечера ее сияющее простодушием личико совершенно покорило его. Пока он вез девушку в отель, его неожиданно охватило желание защитить ее, и он решил предостеречь красотку от всех сексуальных хищников из среды знаменитостей.

— Они могут показаться милыми и очаровательными, — сказал он. — Но для них ты лишь свежее мясо. И они съедят тебя заживо.

— Забавно, — взвизгнула она. — То же самое мне сказал Дэннис Родман!

Оказывается, она уже побывала на ленче с ведущим игроком «Чикаго Буллз» и автором книги «Такой плохой, каким мне хотелось быть».

Правда, иногда «Вэнити фэр» и в самом деле оправдывал мои ожидания. В определенные дни работа здесь напоминала постановку «Женщин», блестящей сатиры на светское общество Нью-Йорка от Клэр Бут Люк, бывшего заведующего редакцией журнала. Например, однажды в отделе по связям с общественностью я подслушал разговор двух женщин, сканирующих утренние статьи.

Первая женщина. Над Атлантикой разбился какой-то самолет. Погибло 256 человек.

Вторая женщина. Кто-нибудь важный?

Первая женщина. Не-а.

Не менее запоминающаяся сцена состоялась, когда Деррил Брентли, помощник из отдела по планированию вечеринок, по ошибке включил нелицеприятную для Грейдона заметку в «сборник слухов», ежедневный дайджест из сплетен, который каждое утро распространялся среди сотрудников. Когда Грейдон узнал об этом, он приказал Деррилу изъять все дайджесты до единого, удалить оскорбительную заметку и вновь распространить его. В результате все бросились в фойе, чтобы купить газетенку, которая и напечатала ту самую статью.

И наконец, последняя причина моих несложившихся отношений с «Вэнити фэр» — я никогда не относился слишком серьезно ни к самому журналу, ни к тому миру, в котором он существовал. Я не мог воспринимать «Конде наст» иначе, как комичное по сути учреждение, а тем более скрывать это от своих коллег. Абсурдным мне казалось не содержание журнала — будут ли носки «Аргайл» следующим хитом сезона? — а та абсолютная убежденность, с какой делались подобные прогнозы. Словно эта глянцевая братия была священнослужителями, которые обращаются за советом к дельфийским оракулам, а затем объявляют миру то, что тем открылось. Кто дал им право делать подобные заявления? Откуда они могут знать, что будет в моде, а что нет? Они полагали, что обладают особой чувствительностью к малейшим переменам в моде, «Zeigeist-радаром», — необходимым качеством для работы в «Конде наст», у меня же подобное шестое чувство отсутствовало напрочь. Но если говорить откровенно, я просто не верил, что оно существует в природе. Идея, что мода меняется по мановению невидимой руки, казалась мне обыкновенной абракадаброй, в чем-то похожей на веру примитивных обществ в то, что все перемены имеют божественное происхождение.

Прежде чем начать работать в «Вэнити фэр», я был далек от мысли, что они старательно отслеживают все течения и веяния, а потом откровенно делятся своими выводами. Я считал, что они просто отстаивают чьи-либо коммерческие интересы. Например, когда Анна Уинтур заявляла, что мода на меха возвращается, я знал, что она не пришла к этому после длительного и напряженного сеанса магии с кристальным шаром, она лишь говорила то, что хотели услышать меховщики, потому что только в этом случае они раскошелятся на рекламу в «Вог». Если кому-то из людей вроде Уинтур удается правильно предсказать какую-нибудь тенденцию, происходит это только потому, что они сами придают своим прогнозам такое значение, что поневоле становятся теми, кто воплощает в жизнь собственное пророчество. Разумеется, «Конде наст» вынуждено делать вид, что за этим кроется нечто большее. Если бы читатели «Вог» не верили в то, что Уинтур настроена на волну «духа времени», если бы они заподозрили, что она попросту находится в сговоре с индустрией моды, чтобы надуть их, ее слова перестали бы обладать авторитетом. Лишь благодаря вере в то, что эксперты-обозреватели «Конде наст» держат руку на пульсе, его журналы каждый месяц читают до 75 миллионов американцев. Но наверняка за закрытыми дверями, уединившись в своих кабинетах, эти глянцевые мошенники признавались себе в том, какое все это надувательство. Игра, разворачивающаяся на Мэдисон-авеню, мало чем отличалась от происходящего южнее Манхэттена «надувательства Мэйн-стрита Уолл-стритом».[142]

Но, проработав в «350» несколько месяцев, я понял, что ошибался. Эти люди оказались не столь циничными, как я себе представлял. Время от времени они действительно говорили то, что хотят услышать рекламодатели, и даже принимали взятки в виде дорогих вещей, но при этом по-прежнему были убеждены, что скорее улавливают тенденции, чем создают их. Словно подкупленные священнослужители, чье злоупотребление своим влиянием не означало утраты веры, они искренне верили во всю чепуху, которую навязывают другим. Создатели «глянцевых чудес» воспринимали и воспринимают свою деятельность как работу в национальном метеорологическом центре, где от них ожидают предсказаний о том, что же скрывается за горизонтом. Стоит ли говорить, что на самом деле процесс этот далеко не такой простой и объективный, как они его себе представляют. Своим появлением модные тенденции обязаны определенному поведению людей, но для этого необходимо, чтобы люди думали, будто тенденции уже существуют, а они лишь следуют им или их предугадывают. И журналы «Конде наст» настоящие мастера убеждать людей в том, что их прогнозы действительно основываются на чем-то реальном. И в каком-то смысле они правы. Им удается убедить других, потому что им удается убедить самих себя. Они из тех, кого называют истинными верующими. Как сказала Тина Браун: «Сай пуповиной связан с "духом времени"». Им кажется, что все перемены в области моды вызваны мистическими, почти сверхъестественными причинами. Они искренне полагают, что вкусы в обществе подчиняются изменчивой мелодии, которую выводит незримый волынщик.

Вера в существование невидимого дирижера, не важно, как они его называют — «дух времени», «коллективное бессознательное» или «народная воля», — это фундамент религии глянцевых журналов. Вот почему они так зачарованы всем, что происходит в мире моды. Я говорю не только об одежде, хотя, уверен, вряд ли кому-нибудь из них понравилось бы оказаться застигнутым в нарядах из прошлогодних коллекций, — я имею в виду все, что считается «самым последним писком», начиная от самых последних безделушек и заканчивая новейшими клубами. Они верят, что, одеваясь в стильные вещи, напевая популярные мелодии и обедая в самых модных ресторанах, они соприкасаются с чем-то значимым и великим. С их точки зрения «дух времени» — это мистическая непостижимая сущность, обладающая теми же качествами, что и сущность божественная. Она незрима и вездесуща, она обитает в нашем мире, но не является его частью. Но что самое важное, она указывает, как им следует себя вести, а как нет. Короче говоря, она является отдаленным эхом воли Всевышнего. Подчиняясь «духу времени», они обретают положение, схожее с тем, что обретают Божьи избранники в некоторых христианских сектах, — быть в моде значит пребывать в милости. Как ни кощунственно это может прозвучать, но механизм, который скрывается в «Конде наст» и порождает вокруг себя всеобщее волнение, в чем-то очень близко напоминает Бога в иудейско-христианской теологии.