Основной закон-2 - Дмитрий Николаевич Матвеев

ответ она не получила ни виноватого вида, ни извинений, пусть даже формальных. Валерик просто кивнул, признавая её право узнать подробности.

- Тут много рассказывать не придётся. Помнишь, был разговор о том, как служба госбезопасности гонялась за человеком по фамилии Меркушин?

- Э-э-э… помню, - ответила Вера, несколько обескураженная таким заходом.

- Так вот: по случайности ты попала прямо в тайную операцию ГБ. Пришла бы на полчаса раньше или на полчаса позже, и ни с кем бы не встретилась, ничего бы не заметила. А так – засветилась перед конторой. Тот, кто стоял на лесенке в прихожей, наверняка устанавливал камеры и микрофоны. А во дворе был ещё один сотрудник, который должен был прикрывать техника на случай моего появления.

И гнев, и решительность у девушки куда-то подевались. Она поглядела на парня испуганными глазами:

- И что же теперь будет?

- Тебе – ничего. Главное, не светить свои способности, и тебя просто не заметят. Ты для них слишком мелкая цель.

- А тебе?

- Мне… мне тоже ничего не будет. Плохо только, что квартира теперь засвечена. Я надеялся сегодня с тобой посидеть, поговорить, чаю выпить. Рассказать о нескольких очень важных вещах. А теперь в квартире этого делать нельзя, если, конечно, не хочешь, чтобы ГБ тут же обо всём узнала.

- А ты не можешь как-нибудь на все эти микрофоны подействовать? Пусть они сгорят.

- Могу. Но тогда запросто может перегореть и техника, и проводка. Причем, не только у меня, но и у соседей. Так что придется гулять, пока я тебе всё не расскажу.

- Вот прямо всё-всё?

- Именно так. Я собирался отложить этот разговор до осени, но не получилось. Произошло несколько событий, в результате которых мне придётся резко изменить свою жизнь. И оставлять тебя в неизвестности я считаю неправильным.

Вера взяла парня за руку:

- Валер, ты меня пугаешь. Я побыла одна всего несколько дней, а мне уже стало плохо без тебя.

- Я это вижу. Именно поэтому мы с тобой сейчас разговариваем.

У Веры похолодело в груди:

- Ты собираешься меня бросить?

- В каком смысле?

Валерик воззрился на неё с таким удивлением, что девушка смутилась и бессвязно забормотала:

- Ну, я думала, что мы… что потом… а ты…

Тут же поняла, что говорит глупости, смутилась еще сильнее, покраснела и замолчала.

Валерик задумался. И не как обычно, на секунду-другую. Он молчал почти целую минуту. вызвав у Веры волну паники. Но прежде, чем эта паника выплеснулась наружу, начал говорить:

- Я тебя понимаю. Честное слово, понимаю. И твои чувства, и твоё состояние. Но сейчас давай попробуем обойтись без эмоций. Речь пойдет о вещах крайне важных и серьезных. После этого многое может перемениться. А уже потом появятся время и возможность для разговора о чувствах, отношениях и дальнейших планах.

Вера неуверенно кивнула, не понимая, чего можно ждать после такого вступления. Валерик же, ободренный достигнутым перемирием, немного помолчал, собираясь с мыслями и начал рассказывать:

- Прежде всего, Синявин – это не настоящая моя фамилия. Я живу по фальшивым документам и под чужим именем. Ты не думай, я никакого преступления не совершал. Я просто хотел спокойно жить, учиться, зарабатывать деньги, лечить людей. Но некоторые господа решили иначе, и мне пришлось убегать и прятаться.

- И кто же ты на самом деле?

Вера уже догадалась, трудно было не догадаться, но хотела услышать подтверждение от самого парня. И услышала:

- Моя фамилия Меркушин.

Он ненадолго отвернулся. А когда повернулся, Вера увидела перед собой совсем другого человека: взрослого, жесткого. Он совсем не походил на хорошо знакомого ей мальчика. Только глаза не изменились, остались прежними. Ей стало страшно. Чтобы не закричать, она зажала себе рот ладонью.

- Ты зря боишься, - улыбнулся Валерик.

Лучше бы он не улыбался. На мертвенно-неподвижном лице улыбка лишь добавляла страха. Валерик же продолжал говорить:

- Это моё настоящее лицо, ты имеешь право его знать. Потому что Валера Синявин очень скоро исчезнет и, думаю, никогда больше не появится.

Услышав это, девушка невольно вздрогнула. А незнакомый мужчина рядом с ней словно бы ничего не заметил:

- У меня есть шанс оставшуюся жизнь прожить самим собой. Знаешь ли, трудно это – всё время себя контролировать.

Вера набралась храбрости и, пересиливая страх, попросила:

- Можно вернуть Синявина? Хотя бы на сегодня?

Мужчина рядом с ней вздохнул:

- Можно.

Отвернулся, и через минуту повернулся обратно уже с другим лицом, став привычным и знакомым Валерой Синявиным.

- Пройдемся? – предложил он.

Вера после некоторых колебаний уцепилась за тактично подставленный локоть, и они неспешно зашагали по дорожке. Какое-то время шли молча. Мало-помалу, Верин страх, порожденный скорее неожиданностью признания, рассеивался. И спустя пару минут она даже решилась на вопрос:

- И сколько тебе на самом деле лет?

- Я не слишком стар, - усмехнулся Валерик. - Всего-то двадцать один год.

- И у тебя есть девушка?

С ответом на этот вопрос парень помедлил. Подумал, как следует, и честно сказал:

- Не знаю. Была. Мы почти поженились. По крайней мере, хотели это сделать. Сейчас она на грани между жизнью и смертью. Удастся её вылечить или нет, пока неизвестно. А еще неизвестно, сохранится ли в ней душа, или останется одно только тело. Шанс есть, но настолько мизерный, что я боюсь даже надеяться.

Веру, успокоившуюся и уже почти что принявшую перемены, раздирало двойственное чувство: с одной стороны, ей было безумно жаль неизвестную девушку. С другой – сводила с ума вдруг вспыхнувшая безумная надежда. А еще она не могла точно сказать: сможет ли она воспринять нового Валеру Меркушина так же, как доживающего последние дни Валеру Синявина. Где-то краешком сознания она понимала, что сейчас говорить об этом не стоит. И потому спросила совсем о другом:

- И где ты теперь будешь жить?

- Скорее всего, в Москве или в Подмосковье. Я, конечно, надеюсь на второе, но пока точно сказать не могу. Как только договорюсь с большим начальством и буду хоть сколько-то уверен в будущем, заведу себе телефон и позвоню. В любом случае, дам тебе знать. При желании, ты сможешь меня найти.

Медленно Вера и Валерик пересекли парк. Оба молчали. Один – потому, что сказал всё, что собирался. Другая – потому, что не знала, что со всем этим теперь делать. Они остановились