Письма Филиппа - Павел Юрьевич Фёдоров

– Во времени возникают связи и соединение их в цикл порождают проблему связей и цикла, и их взаимодействий. Связи внутри цикла располагаются по согласию, либо по несогласию.

– Согласие или несогласие отнюдь не противоречат друг другу и не взаимоисключают друг друга, их объединяет выбор.

– И какой есть выбор у меня?

– Жили два брата, они были очень привязаны друг к другу. И вот один из них стал управляющим системы, принципы существования которой ты мне только что изложил, а второй – никем, он за всю свою жизнь написал всего лишь, в сущности-то, несколько страниц…. Физику времени он описал, он просто открыл для человека сущность времени! Ты ждал меня и очень боялся этой нашей неизбежной встречи. А чего ты так боишься? Наказания? А за что тебя наказывать-то, только за то, что ты прожил жизнь свою? Но за это не наказывают, за это награждают. Есть только одна награда в жизни – это будущее. Сначала от него отвернулся брат, которого он очень любил, а потом его предала жена, которую оно тоже очень любил. Он умер не от того, что был болен, а потому что остался один. У него хватило сил только чтобы закончить свой труд, и из тех, кто был рядом с ним ему никто не захотел помочь, а наоборот, отвернулись от него. У кого из двух братьев есть будущее, кто награждён?

– А мистический опыт, ведь я…!?

–Зачем твой мистический опыт Мне?! – Пол содрогнулся под ногами старика от голоса Михаила, как будто чья-то тень, разом выйдя из-под земли накрыла библиотеку, или даже весь мир. Старик весь сжался от ужаса, прикрывая глаза рукой. – Ты родился как человек, так проживи жизнь свою, как человек!

– Значит…, это конец?

– Конец? Конец может быть только в одном случае – если было начало. Иерофант предложил тебе власть и книгу и ты с радостью взял их. А зачем? А лишь потому, чтобы стать управляющим, только управляющим и больше ничем. Так что я тебе могу предложить ещё, кроме твоего выбора? Ничего.

– Ты считаешь, что мой труд по управлению системой менее важен, чем труд брата?

– Вспомни свой диалог с Мастером?

– Когда…, который? – старик весь напрягся.

–Я напомню тебе:

«Предай господу путь свой и уповай на него, и он совершит…. Ты же сам говоришь, Амати, что скрипка – как живой человек…. И если дух твой чист и господь сам идёт перед тобой, то святое омовение в купели только сделает её голос чище и сильнее, ибо вдохнёт в неё промысел божий. Отчего же ты упорствуешь?

– Я делаю доброе дело. И чтобы проверить, угодно ли оно богу, не надо портить скрипку…

– Я не понял тебя, сын мой. Разве что-либо доброе можно испортить омовением в святой воде?

– Она хоть и святая, но всё-таки вода.

– Что?

– Скрипка, говорю, размокнет. Пропадёт инструмент…

– А может быть, ты совсем другого боишься? Может быть, ты боишься, что святое причастие изгонит голоса бесовские из твоей скрипки? Голос чрева диаволова пропадёт? Этого испугался? Вельзевула кары боишься? А суда господнего не боишься?

– Тьма невежества затмила ваш разум, святой отец. Мои скрипки играют в папской капелле в храме святого Петра!

– Его преосвященство, епископ Мантуанский повелел тебе явиться к святой исповеди, а до этого пусть скрипки будут неприкосновенны…

– Эта скрипка заказана для инфанта испанского.

– И обещано тебе за неё одиннадцать тысяч пиастров…

– Возьмите! Мне не нужно за неё ни одного байокко! Вручите этот дар епископу, пусть в своём доме он убедится, что греха в ней не более, чем в любом дереве, а ясной души…

– Я думаю, что его преосвященство согласится только на окропление скрипки святой водой. Ритуал омовения будет совершён и так…

– Хорошо! Хорошо! Кропите! Омывайте! Делайте что хотите, только оставьте в покое!

– Гордыня овладевает твоим сердцем, сын мой.

– Уйдите, святой отец. Я вам и так отдал самое дорогое. Больше у меня все равно ничего нет…

– А зачем вы отдали им эту несравненную скрипку?

– Мальчик мой, запомни: когда за человеком бежит пёс, надо бросить ему кость…».

Питаясь одними костями сотворить что ни будь чудесное невозможно, а будущее неизбежно.

Михаил встал из кресла, подошёл к маленькому шкафчику, открыл его и взял с верхней полки небольшую книгу, безошибочно одним движением открыл её на нужной странице, как будто на закладке, прочитал: «Однажды вечером, перед сумерками, я рассеянно читала книгу в кабинете Александры Михайловны. Она сидела за фортепьяно, импровизируя на тему одного любимейшего ею мотива итальянской музыки. Когда она перешла наконец в чистую мелодию арии, я, увлёкшись музыкою, которая проникла мне в сердце, начала робко, вполголоса, напевать этот мотив про себя. Скоро увлёкшись совсем, я встала с места и подошла к фортепьяно; Александра Михайловна, как бы угадав меня, перешла в аккомпанемент и с любовью следила за каждой нотой моего голоса. Казалось, она была поражена богатством его. До сих пор я никогда при ней не пела, да и сама едва знала, есть ли у меня какие—ни будь средства. Теперь мы вдруг одушевились обе. Я всё более и более возвышала голос; во мне возбуждалась энергия, страсть, разжигаемая ещё более радостным изумлением Александры Михайловны, которое я угадывала в каждом такте её аккомпанемента. Наконец пение кончилось так удачно, с таким одушевлением, с такою силою, что она в восторге схватила мои руки и радостно взглянула на меня.

– Аннета! да у тебя чудный голос, – сказала она. – Боже мой! Как же это я не заметила!

– Я сама только сейчас заметила, – отвечала я вне себя от радости.

– Да благословит же тебя бог, моё милое, бесценное дитя! Благодари его за этот дар. Кто знает… Ах, боже мой, боже мой!

Она была так растрогана неожиданностью, в таком исступлении от радости, что не знала, что мне сказать, как приголубить меня. Это была одна из тех минут откровения, взаимной симпатии, сближения, которых уже давно не было с нами. Через час как будто праздник настал в доме. Немедленно послали за Б. В ожидании его мы наудачу раскрыли другую музыку, которая мне была знакомее, и начали новую арию. В этот раз я дрожала от робости. Мне не хотелось неудачей разрушить первое впечатление. Но скоро мой же голос ободрил и поддержал меня. Я сама всё более и более изумлялась его силе, и в этот вторичный опыт рассеяно было всякое сомнение.»

– Что это?

–А это то, что положено в основании структуры системы архитектором, именно