Память по женской линии - Татьяна Георгиевна Алфёрова

смазана, точно готовится заплакать, и на груди светлое пятнышко. Дефект, фотограф недоработал, может, закрепил плохо – почему жена выбрала этот снимок? Ну, раз выбрала, значит, надо ей. Какое жалобное у нее там, в рамке, выражение мордочки…

Как она? Сейчас ей больно, наверное. И страшно. А он ничем не может помочь своей маленькой жене, такой большой мужчина. Невозможно ждать! Игорь рассеянно бросил фотографию в детскую кроватку, что толку от немого снимка? Позвонил в роддом: самочувствие нормальное. Как же! Нормальное самочувствие, схватки, поди. Не поможешь. И напиться нельзя, нехорошо напиваться, когда она там мучается. Как вытерпеть до утра? Может, поехать туда, может, пока он едет к роддому, она уже?! Но зазвонил телефон.

У меня зазвонил телефон… Кто говорит? Ольга, подруга Ксюшина. Приезжай, Ольга, посидим на пару. Новостей подождем, вина выпьем. Коньяку то есть. После некоторой рюмки коньяка Ольга весьма похорошела: и на лицо, и на фигуру, и по манере общения. Ну просто до такой степени похорошела, что, не будь у него Ксюши, пожалуй, согрешил бы с Ольгой. Или хотя бы не будь Ксюша в роддоме. Интересно, согласилась бы Ольга? Чисто теоретически? Наверное, все-таки нет – подруги как-никак.

Повел гостью в детскую – показывать, хвастаться.

– Что это у тебя в кроватке фотография валяется? Да это же ваша свадебная!

Сейчас начнет Ксюшу потихоньку ругать: подруги, положение обязывает. Но Ольга, напротив, принялась хвалить:

– Хорошо как Ксюшка здесь получилась, лучше, чем в жизни! Даже не заметно, что у нее левый глаз поменьше правого будет. Жаль, что пятно на платье в глаза бросается!

Подруги, да. Фотографию из кроватки вынула, аккуратно поставила в большой комнате на полочку, изображением к стене. На диван перебралась от стола с рюмочками, с единственной тарелочкой колбасной нарезки, ногу на ногу высоко закинула, прилегла на валик дивана.

Тут Игорь на нее и набросился. Потому что это ее поведение выглядело ненавязчиво. Вот, если бы она залепила какую-нибудь пошлость или раздеваться начала: юбку там задирать, пуговицу на блузке расстегивать, душно, мол, – другое дело. А так что же: ненавязчиво, красиво. Набросился, и Ольга согласилась весьма активно, охотно и проворно.

Игорь трудился над Ольгой, отстраненно рассуждая про себя: пожалуй, если он сейчас в эдаком процессе, и жене легче рожать будет. Раньше была примета: для легких родов отворяли все двери, открывали шкафы, выдвигали ящики. А это – чем не примета? Отворить спальню? Не с чужим человеком, с подругой жены. Хорошо, что не напился – завтра свеженький в роддом поедет.

После бурного, но неизобретательного секса проводил Ольгу, та почему-то выглядела обиженной. Оставлять же подругу до утра было бы нехорошо. Да что там до утра – часа три, и вот оно, утро.

Ранним утром Ксюша родила здоровенького мальчика. Она очень старалась все делать правильно и не отвлекать сестричек попусту. Даже кричала тише, чем другие роженицы. Молока у молодой мамочки оказалось много, похоже, Игорь сделал все правильно в ночь перед родами. А когда – уже дома – Ксюше приснился сон про мужа и подругу Ольгу, не поверила: глупость, полная глупость. И стали они жить втроем. Ксюша, Игорь и сын Никитка.

Изредка встречаются такие простые девочки. Особая раса. Девочки с мягкими губами, пухлыми щеками, непослушными прядками, застилающими лицо и фарфоровый лоб, мешающими разглядеть вечно удивленные глаза, – эти девочки похожи меж собой. Они частенько учатся на тройки, ими не интересуются мальчики, а колготки у них собираются гармошкой на щиколотке. В первом классе они приносят наборы открыток с изображением животных или цветов, а когда начинают показывать одноклассникам, часть открыток тотчас оседает по чужим партам, запрятанная в тетради, учебники, ранцы. Девочки не расстраиваются, они улыбаются этими невозможными мягкими губами и молчат. В летних лагерях соседки по комнате с удовольствием пользуются шампунем этих девочек, импортным и дорогим, беззастенчиво поедают их клубнику, оставленную на блюдце, а девочки улыбаются. В институтском общежитии такие девочки моют, обычно не слишком тщательно, посуду, забытую сокурсницами на столе, и продолжают невыносимо кротко улыбаться. Они вырастают, эти девочки. Но взрослых среди них почему-то не встречается.

Ксюша ухитрилась стать взрослой простой девочкой. Ее любили подруги и коллеги, а пуще всех – начальники; даже муж ее любил. Любовь была снисходительной: как еще прикажете любить простых девочек? Что-то с ними такое не то, глуповаты, что ли? Жизнь их особенно не задевает, они не замечают ничего внешнего. Так, Ксюша счастливо не заметила изменений в стране, что до перемен в семье, наверняка не скажешь.

Сын Никита подрастал согласно жизненной программе, почти не болел, что даже странно для ребенка, живущего в сыром петербургском климате, мало огорчал родителей, что совсем уж ни в какие ворота – шустрый мальчик-то. Игорь все чаще ездил в командировки – работа такая. Он делал карьеру и рос почти так же быстро, как Никита. В каждой командировке заводил плановую интрижку, в некоторых городах образовались постоянные подруги, но это как раз морока, постоянных подруг Игорь не любил. Обманывать жену было не стыдно, а привычно и комфортно. Странно было бы ее не обманывать, такую неревнивую, домашнюю, неконфликтную.

С подругой Ольгой разошлись, сперва Игорь, это у него происходило почти непроизвольно и стремительно, после – Ксюша. Игорь поначалу боялся, что Ольга насплетничает жене лишнего, зря боялся, Ксюша бы все равно не поверила.

Иной раз под настроение доверчивость и дефицит ревности жены казались обидными, но нельзя иметь все одновременно. Одним словом, Игорь свою семью любил и никогда не помышлял о другой, какие бы бурные романы ни разворачивались в параллельной жизни.

А Ксюша часто вспоминала о жене известного в сороковые – пятидесятые годы советского певца и актера, о том, как та беспокоилась, есть ли дрова на даче, когда певец с очередной любовницей отправлялся туда; боялась жена, что грешники замерзнут.

Ксюша давно перестала спрашивать мужа, чем тот занят в командировке или где-то еще: сам рассказывал, весьма красочно. Она хотела бы не знать, чем он занят, но знала всегда: по особенному блеску глаз Игоря, по приступам хорошего настроения; слишком хорошо знала его всего. И если плакала по этому поводу, то старалась, чтобы ни сын, ни муж не заметили.

Ксюша надеялась, что к сорока годам муж перебесится, в крайнем случае – к пятидесяти. А уж в самом крайнем случае настанет наконец время, когда женщины перестанут его интересовать вовсе. Ксюша ждала. Не сказать чтобы это легко ей давалось, особенно когда Игорь делал совершенные глупости и уезжал в отпуск