Опустошенный жених. Женская маскулинность. Аналитическая психология - Мэрион Вудман

У Лин, также сосредоточенной на соотношении маскулинной и женственной энергии, совершился совсем иной, чем у Джейн, внутренний теневой брак. В результате душевно-телесной работы она привнесла в свою женственную плоть новую жизнь, по тогда ее позитивный материнский комплекс стал слишком строгим и сгладил ее творческую маскулинность. Таким образом произошло внутреннее теневое бракосочетание между матерью и импотентом-анимусом. Ей приснился сон, в котором, по ее словам, «был призыв к восстановлению целого нового слоя бессознательного».

Муж моей подруги Сью находится в госпитале, готовясь к трансплантации сердца. Его врачи-иностранцы, и с ними трудно общаться, однако я поняла, что они совсем не уверены в том, что он выживет. Сью берет на себя свою долю ответственности за его болезнь. Я лишь плачу и плачу.

Давая ассоциации к сновидению, Лин снова зарыдала.

«Сью - плохая мать. Когда она встретились с Давидом семь лет назад, он был в университете инициатором всех инноваций. За свои идеи и способность к их воплощению он пользовался заслуженным уважением. Сью совершила духовное странствие, работая над своим телом. Она убеждена, что социальные институты разрушают людей, что идеи и слова не дают выхода внутренней истине. В своей фантазии она воображает Утопию, где и она, и Давид, два одиноких первопроходца, воплощают само совершенство. Он отказался от своей должности и не может найти новую. Он не берет на себя ни за что никакой ответственности. Сыо не может видеть, что разбила ему сердце, что он любил университет, любил мыслить и произносить вслух свои мысли. Она не может видеть, что его уничтожила ее фантазия. Если я что-то скажу, она будет считать, что я «святее Папы Римского. Это настоящая власть».

«Я ничего не знаю об этих врачах-иностранцах. Я не могу с ними общаться, поскольку они не разговаривают хорошо по-английски, но я знаю, что у них нет уверенности в том, что трансплантация пройдет нормально».

«Что для меня это значит? Сью - моя тень. Я должна видеть, как я бессознательно предаю свою маскулинность. Как моя тень разрушает душу моего внутреннего мужчины? Как она вытаскивает из его работы самое главное и затыкает ему рот? Я рыдаю из-за своей тени, из-за се бессознательной разрушительной силы. Ее можно восстановить лишь в состоянии человеческой любви. Эта любовь родилась в скорби, которую мы переживаем, потому что злая ведьма бессознательно изуродовала наше тело, и мы увековечили это уродство в себе, в тех, кого любим, и в Земле. Мать-ведьма не настолько сильна, чтобы взять на себя ответственность за уродство и гибель других, но в данном случае эго сна сталкивается с разбитым сердцем маскулинности».

Перед тем как Лин приснился этот сон, она в течение нескольких лет работала над интеграцией образа своей стремящейся к власти матери, в особенности над ее сексуальной установкой, которая, по ее мнению, повлияла на импотенцию мужа. Выбравшись из этого тупика, она тотчас столкнулась с такой же матерью-ведьмой в установке по отношению к собственной творческой маскулинности.

Во время работы над сном внимание Лин было по-прежнему сконцентрировано на душевно-телесной сфере. Она открывала свое тело Софии вместе с любовью, которую ей удалось освободить от проклятья злой ведьмы. Она неохотно говорила вслух о том, что происходило с ее телом. Она не представляла себе, что подвергается гиперкомпенсации, надевая шоры на своего Эроса (близость) и не видя, как сужение сознания воздействует па се Логос (способность к анализу). Разделяя их, не позволяя телу превратиться в Слово, она тем самым извлекала из маскулинности сердце. С «иностранными врачами трудно общаться»; таким образом, эго сна не может понять, что, собственно, происходит.

Кажется, в сновидении предполагается, что после довольно дли тельной работы по излечению своей женственности, которое продолжается до сих пор (в сновидении тело представлено образом Сью), Лин необходимо обратить внимание на то, что происходит с ее маскулинностью. Возможно, ей необходимо найти способ дать голос новому сердцу и окружающему ее миру. Как многие женщины, Лии не любит проговаривать вслух, доводя до уровня окончательного осознания действующую в ней энергию бессознательного, даже несмотря па признание в этом страхе существования древнего расщепления между душой и телом.

Мотив трансплантации сердца нередко встречается в современных снах. Предполагает ли он, что при таком резком переходе от злой матери-ведьмы к Софии старое сердце в состоянии его выдержать? Требует ли этот переход от личной власти над дочерью к открытому сердцу, через которое протекает любовь, пересадки нового сердца? Будет ли обладать это сердце силой, достаточной для наполнения новым отношением к любви? Сознавая этот переход в сфере женственности, сможет ли теперь маскулинность осветить это сознание новым звучанием: «Слово стало телом». Возможно, первый шаг будет заключаться в том, чтобы научить наших «иностранных врачей» лучше говорить по-английски, имея в виду, что следует научиться говорить вслух о процедуре трансплантации гораздо яснее для более полного ее осознания. Когда ведьма-мать сможет выпустить на свободу открыто заявляющего о себе носителя нового, тогда, наконец, невеста сделает первые стежки вышивки на своем свадебном платье.

Пагубная сторона энергии ведьмы находит довольно жестокое воплощение в произведении Д.Г. Лоуренса «Радуга». Хотя это описание леденящей энергии бессознательной женственности сделано мужчиной, женщины слушают приведенный ниже отрывок с понимающим блеском в глазах:

Какое-то время она стояла, затопленная лунным светом. Она представляла себя лучом сияющей энергии. И боялась самой себя. Взглянув на него, на его теневое, нереальное, призрачное присутствие, она вдруг почувствовала, как ее тянет к нему. Ей захотелось увлечь его с собой, схватить и разорвать его на куски. В кистях его рук и запястий чувствовалась огромная твердость и сила, похожая на твердость клинка. Он был позади, подобно тени, которую она хотела рассеять, разрушить, как разрушает темноту лунный свет, покончить с ним, что-то с ним сотворив. Она смотрела на него, и взгляд ее становился ясным и одухотворенным. Она его соблазняла.

А присущее ему упрямство заставило его обнять и втянуть ее в область тени. Она подчинилась: позволила ему попытаться сделать то, что он мог. Он растянулся, прислонившись к скирде соломы, держа ее в руках. Торчащие из скирды соломинки жалили его сотнями острых, обжигающих уколов. Однако он упрямо не выпускал ее из своих объятий. И тогда очень робко его руки стали двигаться по ней, по соленой небольшой сверкающей поверхности ее тела. Если бы он только смог окутать ее сверкающее, холодное, обжигающее солью тело гибкой сталью своих рук, обнять ее, захватить ее, повалить ее, наслаждаться ею до сумасшествия. Он проявлял деликатную настойчивость, но при этом направлял всю свою энергию, чтобы ее окружить, чтобы обладать ею. И всегда она пылала и сверкала и была тверда и мертва, как кристалл соли. Хотя все его тело было пылающее и растравленное солью, будто пораженное и разъедаемое сильным ядом, он по-прежнему упрямо думал, что в конце концов сможет совладать с нею. Даже впадая в безумие, он искал губами ее губы, несмотря на то, что это походило на встречу лицом к лицу со смертельным ужасом. Она ему поддалась, и он изо всех сил навалился на нее, его душа не прекращала стонать.

Она его поцеловала, и он почувствовал, каким жестким был ее поцелуй, каким жестким и диким и обжигающе-растравляющим, как сам лунный свет. Он качался, вкладывая всю силу, чтобы отвечать на ее поцелуй, чтобы его продолжать, оставаясь в слиянии поцелуя. Но твердо и настойчиво она на него взобралась, холодная, как луна, и обжигающая, как едкая соль. И пока постепенно его теплая мягкая сталь уступала и поддавалась все больше и больше, она становилась все более свирепой, растравляющей, наносящей порчу и разрушение, наподобие самой жесткой разъедающей соли, окружающей последний оплот его существования, разрушающей его, несущей ему в поцелуе гибель. А ее душа, затвердевшая в победном триумфе, вместе с его душой растворились в агонии и самоуничтожении. Так она и держала его там, употребленную и уничтоженную свою жертву. Она испытывала восторг: его больше не существовало.

Энергия Медузы, которая может охватить женщину и заставить се «увлечь с собой» мужчину, «схватить и разорвать его на куски», - это энергия, которая может охватить ее собственную маскулинность, сделав ее импотентной, «употребленной и уничтоженной жертвой».

Мужчины с полным основанием могут связывать эту холодную, свирепую, разъедающую часть темной стороны женственности с соблазном зла и разрушением плоти. Попав в ловушку Медузы, мужская анима оказывается заключенной в мрачной пещере. Душа мужчины «растворяется в агонии и самоуничтожении». То же самое справедливо в отношении женской души и ее творческого духа.