Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью - Лев Прозоров

В саге о сожжении Ньяля и его сыновей с глубоким сожалением, как о прискорбном физическом недостатке достойного и почтенного человека, заглавного героя, отмечается: «но у него не было бороды»[73]. Ненавидящая Ньяля Халльгерд — только она и никто другой — называет его безбородым: «Вы с Ньялем друг другу подходите — у тебя все ногти вросли, а он — безбородый», «Кто же нам отомстит? Не безбородый ли?», «Почему он не навозит навозу на свой подбородок, чтобы быть КАК ВСЕ МУЖЧИНЫ (выделено мною. — Л. П.)?», «Мы зовём его безбородым, а его сыновей — навознобородыми»[74]. На эти оскорбления сыновья Ньяля отвечают убийством родича Халльгерд. Действие саги происходит во второй половине X в.

Итак, бритая голова была признаком полного падения и обнищания, унизительным и постыдным, «безбородый» — смертельным оскорблением наряду с «навознобородый» — для скандинавов X–XI вв.

Сразу следует заметить, что сведений об обычаях в области причёски у шведов, с которыми обычно отождествляют русов норманнисты, у нас далеко не так много. Разве что изображения на вывезенных из Сигтуны Корсунских вратах новгородского Софийского собора, где мы видим либо бородачей с прикрывающими уши волосами, либо гололицых юношей с волосами, убранными в косы, либо, наконец, чисто выбритых клириков католической церкви[75]. Также в одной из шведских баллад герой побеждает противника, схватив его за бороду[76].

Кроме того, в Швеции почитали Одина, Тора и Фрейра как верховных богов[77], а следовательно, и подражали их облику. Во-вторых, культ волос был не только общескандинавским, но даже и общегерманским. Ещё у Светония Калигула, рядя галлов — рабов в германцев для инсценировки триумфа над последними, приказывает им ОТПУСТИТЬ ДЛИННЫЕ ВОЛОСЫ[78], при том что стандартным эпитетом Галлии в римской литературе было comata — косматая[79]. Вандалами правил королевский род Хаздингов — буквально «Женсковолосых», «Длинноволосых»[80]. У франков в VI в. длинные волосы — признак королевского достоинства, их остригают в знак унижения и отречения от престола (Григорий Турский)[81]. В средневековой «Песни о Роланде» постоянно упоминается выпущенная поверх доспехов борода и седые кудри императора Карла, его «полк бородачей», в «Нимской телеге» вассал Карла, Гильом, убивает схватившего его за бороду мавра[82]. Павел Диакон упоминает длинные бороды лангобардов, от которых, собственно, и происходит название племени[83]. Сохранилась статуя шваба языческих времён с длинной бородой и девятью косами[84]. В «Песни о Нибелунтах» Зигфрид побеждает противника, схватив за бороду[85]. В германской средневековой «Песни о Гудруне» говорится: «Престарелые витязи Вате и Фруте являлись ко двору с длинными седыми локонами, перевитыми золотом, и все находили, что они поистине смотрелись заслуженными доблестными рыцарями (!)». Тот же Вате далее появляется «с длинной окладистой бородой». Отец заглавного героя «Сказания о Вольфдитрихе», король Гугдитрих, обладал «длинными вьющимися белокурыми волосами, падавшими ему на плечи и доходившими до пояса». Воспитателю Вольфдитриха, герцогу Берхтунгу, враги сулят «по волоску выдрать всю бороду»[86] и т. д. Примечательно, что один из величайших представителей германского племени вошёл в мировую историю под прозвищем Барбароссы. Вряд ли возможно, чтобы обычаи шведов были бы исключением из общегерманского правила — во всяком случае, никаких указаний на это не сохранилось.

Итак, в скандинавской и шире — в скандо-германской традиции длинные ухоженные волосы и внушительная борода составляли необходимую принадлежность свободного и, особенно, знатного человека. Не только обритие бороды, но даже прикосновение к ней было смертельным оскорблением. Бритая голова была знаком крайнего убожества и позора, слово «безбородый» — поводом для кровной мести.

Очевидно, что обычаи русов не только не совпадали со скандинавскими — непосредственно вытекавшими из этнического культа, — но и прямо противоречили им.

Обычно, комментируя внешность Святослава, исследователи предполагают «связь с обычаями степняков» (Сюзюмов, Иванов), «тюркскую причёску» (Петрухин), «облик не южнорусский, но печенежский» (Членов)[87].

Если бы это было так, то выглядело бы весьма странно. Мы установили, что облик Святослава был не исключением, а правилом среди руссов, и говорить надо не о единичном случае подражания чужому обычаю, а о всенародном перенимании его. Контакты же тюрок и скандинавов (которыми номаннисты считают руссов) не были ни долгими, ни плотными в середине Х века. Никаких условий для перенимания у совершенно чужого народа обычая, к тому же позорного с точки зрения скандинавов, мы не видим.

Однако каким же был внешний облик восточноевропейских тюрок первого тысячелетия новой эры? Какую, конкретнее, причёску они носили? Это, как правило, коса — одна (на половецких идолах[88], на ободе хазарского жертвенного ковша[89], в византийских описаниях авар[90]) или несколько (лука хазарского седла[91]). Сам Петрухин пишет: «Косы — этнический признак средневековых тюрок. Особая же причёска — распущенные волосы — призвана подчеркнуть исключительность статуса правителя»[92]. О какой «тюркской причёске» Святослава может, в свете этого, идти речь? Что до лиц половецких и хазарских идолов — они или полностью безволосы, или снабжены, наряду с усами, и бородкой.

Но, может быть, это действительно специфически печенежский облик? О причёске печенегов — буде она действительно отличалась от общетюркской — у нас нет никаких данных, но как выглядело лицо печенега, известно: Абу-Дулеф в X в. говорит о длинных бородах и усах печенегов[93]. Эпос родственных печенегам огузов «Китаби дадам Коркут», заглавный герой которого почти тёзка Куркутэ-Кури, убийцы Святослава, часто упоминает длинные бороды героев: «Тебе не понравится сеина моей бородищи? Души многих белобородых и чернобородых джигитов я забирал!», «Твой белоборододый отец», «За бороду Бейрека схватился»[94] и т. д.

Единственный источник, из которого можно было бы сделать вывод о подобии облика Святослава и тюрок, — это цитата из Прокопия Кесарийского о внешности приверженцев одной из «цирковых партий» Константинополя. Эта внешность определялась как «подражание массагетам или гуннам» и заключалась в ношении особой одежды и причёски: оголённые щёки и подбородок, подстриженная кругом голова с пучком волос на затылке[95].

Кажется, почти полное соответствие внешности Святослава налицо. Однако существуют два важных «но»: во-первых, слишком большой временной разрыв между этим свидетельством и «Историей» Льва Диакона, практически такой же отделяет Святослава от первых запорожцев, прямую преемственность с которыми исследователи обычно отрицают. Во-вторых, неясно, какой именно народ следует здесь понимать под «массагетами или гуннами»? Интересно, что у самого Прокопия это парное упоминание встречается ещё раз в описании славян и антов: эти народы ведут «массагетский образ жизни» и имеют «гуннские нравы»[96]. Обычно эти слова считаются книжной, ничего не значащей риторикой. Однако в свете вышеприведённых данных можно предположить, что это — указание на конкретные черты облика славян. Примечательно, что подражавшая «гуннам и массагетам» партия именовалась венетами, что полностью созвучно названию славян «венеты»[97]. Возможно, созвучие и стало причиной столь необычного выбора примера для подражания.

В целом, рассмотрев обычаи средневековых тюрок, смело можно заключить: причёска Святослава и русов IX–XI вв. вообще не могла быть тюркским заимствованием хотя бы потому, что тюрки такой причёски не носили! Зато есть указания на то что пободный облик могли иметь славяне VI в. Посмотрим, насколько распространенно было у славян в целом бритьё бород и голов.

У русского читателя в массе сложился образ древнего славянина с волосами едва ли не до плеч, перехваченными выше бровей тесёмкой, с бородой лопатой и т. д. В ряде исторических романов — Б. Васильев «Вещий Олег», Ю. Никитин «Иигнар и Ольха» — бородатые славяне противопоставлены безбородым бритоголовым русам. Те же стереотипы подвигли Герасимова на придание реконструированному облику Ярослава Мудрого бородки «а-ля Иван Грозный». Как мы помним, это оказалось ошибкой. Здесь видно, как стереотипы вненаучного происхождения влияют на вполне солидных учёных.