Фальшивомонетчики. Экономическая диверсия нацистской Германии. Операция «Бернхард» 1941-1945 - Антони Пири

— Как идут дела с выявлением и ликвидацией нелегальной радиосети?

Чиновники улыбнулись:

— Никаких шагов в этом направлении не предпринималось.

— Тогда будьте готовы понести за это ответственность. Разве вы не понимаете, что речь идет о безопасности немецких солдат?

— Но эта информация не соответствует действительности. Мы оба готовы поклясться, что на словацкой территории не работает ни один нелегальный передатчик.

— То есть вы хотите сказать, что предоставленная мной информация является фальшивкой, а ее подтверждение не заслуживает доверия?

— Мы можем лишь повторить, что готовы поклясться, что здесь нет ни одного нелегально работающего передатчика.

Хольтену пришлось уехать ни с чем.

Он немедленно обратился к Шелленбергу, который сказал, что попытается помочь. С его помощью рапорт Хольтена попал к самому Гитлеру, которого настолько встревожила полученная информация, что он немедленно вызвал к себе в ставку посла Германии в Словакии Людина.

Людин был очень интересным человеком. В начале 30-х годов он со своим другом по фамилии Шерингер, оба офицеры рейхсвера, были уволены из армии за то, что состояли в партии Гитлера НСДАП. Шерингер воспринял это настолько болезненно, что стал коммунистом. Людин остался в НСДАП, посвятив делу нацистов весь свой опыт военного и необычайный дар к переговорам, который в конечном счете и определил его карьеру посла. Несмотря на политические разногласия, оба офицера сохранили прекрасные личные отношения. Именно по протекции Людина Шерингеру удалось вернуться на службу в армию.

В ставке фюрера Людину пришлось испытать несколько ужаснейших минут, пока фюрер осыпал его ядовитой бранью. Он дождался окончания грозы, а потом заявил, что ему очень жаль, но фюрера наглым образом ввели в заблуждение. В Словакии, которая является живым воплощением нового порядка в Европе, политическая обстановка спокойна. Люди там процветают, и поэтому население довольно режимом. А все домыслы о подпольном движении и возможном восстании — это просто сказки. Но фюрер отказывался верить в это. Информация пришла к нему от того же источника, что сообщал точные факты по результатам применения оружия «Фау». Поэтому здесь не могло быть никаких сомнений. Но Людин проигнорировал горькую правду и продолжал сам пребывать в мире иллюзий. Если бы и в других странах дела шли так же, как в Словакии, то у фюрера и его генералов никогда не возникало бы проблем с подпольем. Больше своими манерами, чем реальными фактами, Людину удалось завладеть вниманием аудитории. Он сумел переубедить Гитлера, Гиммлера и представителей высшего генералитета. Даже Шелленберг остался доволен результатами того совещания. Хольтен остался в меньшинстве. Изучив и проверив информацию, полученную от Мадьяросси, он убедился в том, что угроза была реальной и очень серьезной. Поэтому, понимая, что дело не терпит отлагательств, он попросил Мадьяросси попытаться найти выходы на руководителей словацкого подполья в надежде одним смелым ударом покончить со всем подпольем. Теперь оставалось только ждать и надеяться.

Чувство вины, которое Швенд испытывал после гибели Камбера, отвратило его от любых сделок с оружием, независимо от того, какие большие прибыли они сулили. Он решил сосредоточиться на торговле товарами массового потребления и одновременно готовиться к послевоенному периоду. Он все чаще и чаще ездил в Каунерталь, жители которого были тем больше рады его подаркам, чем большими становились их лишения. Он сумел заслужить любовь местного населения, которое стало его преданным сторонником. Кроме того, он постоянно внушал им надежду своими заявлениями:

— Теперь уже осталось недолго ждать, пока снова наступит мир.

И у него были все причины для того, чтобы рассчитывать на это. Лично для Швенда мир означал прекращение операции «Бернхард», и этот конец был уже не за горами.

Многие агенты испытывали чувство беспокойства. После очередной поездки по Средиземному морю N советовал:

— Лучше нам на какое-то время лечь на дно. В последнее время я отовсюду слышу только жалобы. В Танжере, Тунисе, в Касабланке люди недоумевают: «Как вам удается доставать так много фунтов стерлингов сейчас, когда союзники выигрывают войну?» Я попытался соврать, что перевожу вольфрам из Португалии в Англию, но эти арабы прекрасно знают обо всех перевозках и о том, что я говорю неправду. Думаю, на какое-то время необходимо лечь на дно, до тех пор, пока не удастся придумать вескую причину, по которой мы способны за одну поездку привозить такое количество фунтов стерлингов.

Швенд в ответ улыбнулся:

— Вы талантливый штурман, но совершенное дитя в торговле. Когда вас спрашивают, откуда деньги, вам следует отвечать просто: «Так вам нужны эти деньги или нет? Если нет, то давайте не будем отнимать друг у друга время. У меня масса других клиентов, которые с удовольствием их у меня купят».

Но под внешней беззаботностью Швенд скрывал собственную глубокую озабоченность. Ему поступали жалобы из Южной Америки. Ходили даже слухи о том, что Банк Англии отдал распоряжение о проверке некоторых банкнотов.

Сам Швенд теперь полагался только на сделанные за все это время денежные вложения. Только одна инвестиция оказалась бесприбыльной. Однажды Шпиц, тот самый коммерсант, который утонченно унизил агентов гестапо в Париже, обсуждал со Швендом проблему выгодного помещения капитала. Разговор перетек на тему о старых мастерах, полотна которых, по мнению Шпица, после войны должны были резко вырасти в цене. Невзначай Шпиц обмолвился о том, что его точку зрения разделяет и Алоиз Мидль. Швенд, который все еще не был полностью убежден, поскольку он практически ничего не понимал в искусстве, заявил:

— Хорошо, но вы готовы взять меня в долю при покупке полотен старых мастеров?

— В самое яблочко. Давайте сразу же отправимся к Мидлю. — Шпиц сделал телефонный звонок, после чего еще более воодушевился. — Нам повезло. Мидль сказал, что у него сейчас как раз есть для нас картина Рембрандта «Человек со шпагой».

Швенд, которого впечатлило такое название, спросил, сколько может стоить это полотно.

— Мидль сказал, что, поскольку мы с ним друзья, он готов уступить ее за один миллион двести тысяч рейхсмарок.

— Позвоните ему и скажите, что мы согласны.

Шпиц так и сделал, а потом, получив от Швенда шестьсот тысяч марок наличными и напутствие: «Привезите ее скорее», отправился заключать сделку.

Мадьяросси действовал в соответствии с полученными от Хольтена инструкциями. Он сумел войти в доверие к руководителям движения Сопротивления и вскоре был полностью в курсе планов восстания. Он обо всем подробно доложил Хольтену, при этом сделав одну оговорку-предупреждение — он пока не сумел познакомиться с главным вождем восстания. В качестве курьера он совершал частые поездки из штаба восстания в городе Банска-Бистрица в Братиславу и даже в Прагу. Так Хольтен оказался в затруднительном положении. Он чувствовал, как уходит время, но последняя неудача заставляла его выжидать, пока к нему в руки не попадет материал, неопровержимо доказывающий факт подготовки вооруженного выступления.

Когда Шпиц в очередной раз отправился в Амстердам для продажи фальшивых денег, он позвонил Мидлю.

— Вы помните наш разговор, когда я звонил вам из Италии? — спросил он.

— О той картине Рембрандта, которую вы со своим другом собираетесь купить? Только не говорите мне, что вы решили отказаться от сделки.

— Я привез деньги за нее. Кроме того, мне хотелось бы получить от вас инструкции по перевозке картины.

— Позвольте, я покажу вам ее перед тем, как расстаться с ней навсегда.

Шпиц пришел в восторг от полотна. Потом он спросил:

— Так вы сказали, картина стоит триста тысяч рейхсмарок?

Мидль буквально взорвался от ярости:

— Господин Шпиц, сейчас не время для ваших шуточек. Я ясно сказал, что цена картины пятьсот тысяч.

— Тогда сделка отменяется: я не рассчитывал на такую большую сумму.

— Но, герр Шпиц, мы же договорились на полмиллиона.

— Ничего подобного. Оставьте картину себе или отдайте ее за триста тысяч.

Мидлю пришлось быстро принимать решение. Он знал, что картина является подделкой, выполненной Ван Меегереном, но все равно это не было поводом для того, чтобы обрушить рынок. Он решил не уступать и заявил:

— Ну что ж, за то, что вы представили мне несколько клиентов, я сделаю для вас скидку. Специально для вас цена будет четыреста девяносто тысяч.

Начался долгий торг, и в конце концов Мидль согласился уступить «этот шедевр работы великого фламандского мастера» за триста девяносто тысяч рейхсмарок. Был выписан соответствующий счет, и картина отправилась к своему новому хозяину Швенду. Шпиц чувствовал, что он совершил хорошую сделку: стал совладельцем картины старого мастера и, кроме этого, получил чистую прибыль сто десять тысяч рейхсмарок наличными.