Конец фильма - Фридрих Незнанский

Людской поток вынес его с эскалатора на платформу. Почти сразу подкатил поезд, и пассажиры начали брать его штурмом. Денис с трудом пробился в середину салона, схватился за поручень, отмахнулся от злобного старика. Пот катился градом по его щекам, волосы взъерошились, рубашка съехала набок.

Закрылись двери, и состав тронулся.

Антон сидел на лавке на противоположной платформе, прикрыв глаза и сжимая рукой простреленное плечо. На нем была старая, поношенная одежда с чужого плеча, а проще говоря — лохмотья…

Грязнов его даже не узнал сразу. А когда узнал, было уже поздно.

— Остановите поезд! — закричал он. — Дерните кто-нибудь стоп-кран!

Но поезд уже въехал в тоннель.

На следующей станции Денис выбежал из вагона и бросился к противоположной платформе. Вскоре он уже был у той самой лавки, но вместо Антона обнаружил на ней женщину с двумя большими хозяйственными сумками. На стене, рядом с ее плечом, блестело красное пятнышко.

Грязнов провел по нему пальцем, и пятнышко приобрело форму полосы.

Женщина вздрогнула, отпрянула испуганно.

— Сидите-сидите… — успокоил ее Денис, оглядываясь. — Вы не видели случайно мужчину? Он был здесь буквально минут пять назад.

— Беленький такой?

— Можно и так сказать.

— Я дала ему анальгин. Уехал только что.

Упустил.

Впрочем, это мог быть и не Антон, мало ли на свете похожих людей.

Всю дорогу до прокуратуры Денис пытался себя в этом убедить, однако на каждой станции и даже на эскалаторе продолжал тупо вглядываться в незнакомые лица. И уже когда шел по коридору к кабинету покойного Лидского, понял окончательно — упустил.

…На спинке стула висел пиджак. Возникало ощущение, что Эдуард Николаевич только что вышел и сейчас вернется. Рабочий беспорядок на столе это ощущение только усиливал.

— Вам что? — оторвался от своих бумаг кряжистый мужчина.

Он вел дело Грязнова о вымогательстве трехсот тысяч долларов. Денис его видел прежде, Лидский их даже знакомил, вот только имя и фамилия вылетели из головы напрочь.

— Крамской, — оборвал его мучения мужчина.

— Грязнов… Вот показания по своему делу хочу дать…

— Завтра, все завтра. — Крамской с минуту смотрел сквозь Дениса, прежде чем узнал его. — И Эдуарда Николаевича не жди. Нет его больше. Машина сбила.

— Я знаю, это все при мне случилось.

— А в протоколах не указано. — Следователь несколько раз перевернул одну и ту же бумагу. — Как ты там оказался?

— Мы планировали встретиться вчера вечером. В десять, у его дома.

— Зачем?

— По делу.

— А куда исчез?

— За убийцей поехал.

— Так ты и там был? — Крамской опять завертел бумагами. — И где? И нету тебя! Хватит мне голову морочить!

— Все просто. Когда приехала опергруппа, я отошел в сторону, не хотел светиться.

— Ты всюду — и нигде тебя нет! — Следователь откинулся на спинку кресла. — Честно скажу, если бы Эдик не вмешался, я бы никогда тебя под подписку не выпустил. Сидел бы у меня как миленький.

— У вас еще будет возможность.

— Не сомневайся. Я тебе очную ставку устрою. Посмотрим, как ты там запоешь.

— Хрен с ней, со ставкой, вы личность установили?

— Не стой над душой. — Крамской взглядом указал на стул и поднял телефонную трубку: — Алло, это Крамской беспокоит. Что у нас там с пальчиками?.. Целый день буду у себя. Ну жду…

Денис положил перед ним портфель Лидского и бумажку, найденную в морге.

— Что это?

— Почерк узнаёте? Он сказал мне, что нашел что-то очень важное. Грязнов с мольбой смотрел на Крамского, а тот в свою очередь со всех сторон рассматривал бумажку. — Но при нем было только это дело и эта записка.

— Дело, между прочим, старое, из архива, — сказал следователь, изучив картонную обложку. — И Эдик его не вел.

— Я просмотрел, там нет ничего такого! Парень обвиняется в краже. Как его там?

— Веденский. — Крамской сверился с документом.

— И при чем здесь какой-то Веденский?

— Эдик просто так взял из архива старое, никому не нужное дело и пошел с тобой встречаться. Да мало ли зачем оно ему понадобилось?

— Он кого-то спугнул… И его сразу убили…

— Скорый ты какой! С этим еще разобраться надо.

— Ну конечно! Такое вот случайное дорожно-транспортное происшествие!

— Ты чего от меня хочешь?

— Элементарной помощи и понимания. Эдуард Николаевич был не только вашим другом, но и моим.

— Секунду… — Крамской встал из-за своего стола и подошел к столу Лидского: — Иди сюда…

Рваные края записки точно совпали с такими же рваными краями на листе перекидного календаря.

Рядом с календарем лежала шариковая ручка. Денис чиркнул ею по бумаге. Чернила оказались идентичными.

— Шестнадцатое июля, вчера… — задумчиво произнес Крамской. — Он торопился…

— Может, в сейфе что-нибудь оставил?

— У нас общий сейф… Нет там ничего…

— А в столе?

Грязнов попробовал открыть ящик, но он был заперт. Немного помедлив, Крамской вынул из кармана перочинный нож, вставил лезвие в зазор между ящиком и крышкой стола и с силой надавил на рукоять. Дерево хрустнуло, ящик открылся.

Денис вынул из него две толстые картонные папки — уголовные дела.

— …Гаврилюк Юрий Владимирович, семьдесят второго года рождения…прочел на обложке Крамской. — Статья за разбой. А это что? Вымогательство… Шиянов Александр Иванович, семидесятого года рождения. Что-нибудь тебе дает?

— Пока нет…

— Чаю хочешь?

— Хочу.

— Или покрепче?

— Или покрепче.

Крамской достал из сейфа початую бутылку коньяка, продул стаканы, наполнил их почти до краев.

— И пусть земля ему…

Они молча выпили.

— А денег я не брал, — занюхав рукавом, сказал Грязнов.

— Да знаю, — уже совсем по-дружески махнул рукой Крамской. Отпечатков нет, магнитофонная запись сфальсифицирована.

— Что, давят?

— Еще как. Ты приходи завтра утром, часам к десяти. Выведем этого жлоба депутатского на чистую воду.

— Кажется, он хлопнуть меня собирался.

— Это хорошо. Угроза убийства. Очень хорошо.

Седой в сопровождении нескольких угрожающего вида парней приближался к офису мадам Некрасовой.

— Вот он. — Самохин толкнул в бок Щербака.

Они сидели в новенькой «десятке» метрах в двадцати от входа в офис, на противоположной стороне улицы.

Щербак встрепенулся, поднял к глазам фотокамеру и быстро сделал несколько снимков.

Седой и его компания скрылись за дверью.

— Ты только не трепись. — Самохин плеснул кофе в термосную крышечку.

— А когда я трепался?

— Вообще никому ни слова, понял? В курсе только Грязнов.

— Старший? Младший?

— Догадайся с двух раз.

— Самодеятельностью, что ли, занимаемся?

— Не простой — художественной.

Не прошло и двух минут, как из дверей офиса выпорхнула Некрасова и, увидев, что к остановке подкатывает автобус, припустилась бежать, цокая тоненькими каблучками по тротуару.

Щербак снова щелкнул фотокамерой.

— Пленку береги, — сказал Самохин. — Я тебе не Рокфеллер.

— Чтобы Рокфеллером стать, надо за каждую копейку давиться, а ты девяносто пятым заправляешься. Вон у нее учись! Такая цыпа, а на автобусе!

— Проводим? — И Самохин завел двигатель.

Через пару остановок Некрасова вышла из автобуса, сверилась с какими-то записями, повертела головой, затем спросила что-то у прохожего. Прохожий задумался на секунду, после чего показал рукой в сторону высотных домов.

— Да она нас с тобой к Грязнову привезла! — удивленно воскликнул Самохин.

— К какому?

— Да ты чего, сам не видишь?

— А там, гляди! — Щербак смотрел совсем в другом направлении. — Пожар, что ли?

Из окна на шестом этаже валил черный густой дым, лопались стекла. Красные машины заполонили весь двор, пожарные суетливо раскатывали рукава брандспойтов. Из подъезда выбегали перепуганные жильцы и сливались с толпой зевак, которая с каждой секундой становилась все больше и больше.

— Вы Морозова не видели? — спрашивал Денис всех подряд. — Участкового нашего не видели?

— Здесь я, здесь!

Морозов был весь в саже, форменная рубашка насквозь пропиталась потом. Прикрываясь ладонью от солнца, он участливо наблюдал за тем, как пожарные пытаются попасть выдвижной лестницей в окно.

— Сергей Петрович, у меня тут…

— Представляешь, гадство какое! — перебил его Морозов. — Карякины из двадцать седьмой квартиры! Вот же семейка, мать их! Главное — девчонке нет еще и пятнадцати, а они и ее алкоголичкой сделали! Пьют и пьют, пьют и пьют!

— А чего тушить никак не начинают? — нетерпеливо спросил кто-то из толпы.

— Так дверь железная, едрить ее!

— А Карякины что, дома?