Таинства любви (новеллы и беседы о любви) - Петр Киле

С его точки зрения, у девушки был один, самый естественный для ее возраста “недостаток”: это молодость. Преимущество, которое так же трудно оспаривать, как и утверждать. А она ему показалась из тех, которые пытаются утверждать. И с билетом она подскочила к нему, явно рассчитывая на обаяние молодости. Разве можно ей отказать? Он потому и дерзил, что девушка, правда, понимала иначе: как своеобразное ухаживание человека в годах. Она наконец при ярком свете люстр разглядела своего нечаянного спутника - в первую минуту приняла его за юношу, за ровню, но теперь была готова посчитать стариком.

Вообще в нем была какая-то странность, не отталкивающая, а, наоборот, вызывающая любопытство и интерес. “Кто такой?” - тотчас хотелось спросить, и девушка потому, видимо, продолжала выказывать особую ласковую обходительность, что пыталась поскорее понять, кто он и почему такой. И когда они уселись на свои места, невольно держась вместе, она взглянула на него тем вопросительно-любопытным взглядом, какой он нередко замечал не только у женщин, но и мужчин.

- Вам любопытно знать, кто я? - он продолжал дерзить.

- А вам разве не хочется знать, кто я? - отпарировала она достойно, как ей казалось.

- Впереди у нас целый вечер. Я еще узнаю о вас все или почти все, - снисходительно и задумчиво произнес он.

- Как это?

- Каждым вопросом, каждым словом вы говорите мне о себе. А кроме того - глаза...

- Чьи глаза?

- Мои. И ваши... да, ваши молодые, еще не очень выразительные, глаза. Красивые - чего же больше? Но ведь еще нужна и душа?!

- Значит, вы полагаете, у меня нет души?

- Вам лучше знать.

- Нет, кто же вы все-таки? - рассмеялась она, не думая обижаться, а проявляя, так сказать, спортивный интерес.

Шел спектакль по пьесе, которая называлась так: “Взрослая дочь молодого человека”. В ней моложавые отцы предавались воспоминаниям о былой юности - не о целине или строительстве Братской ГЭС, а о том, как они боролись за узкие брюки и джазовый оркестрик, в конце концов победили, но это была, скорее, пиррова победа - строить жизнь на одних заимствованиях нельзя, что очевидно.

- Это про вас? - прозвучал вдруг насмешливый голос соседки.

Стенин сердито покачал головой.

- Нет. Все было иначе... Без саксофонов, без модных штучек и завихрений... Это всего лишь комические пассажи на задворках истории... нэпманов моды. Освобождение от догматизма прошлого, конечно, расширило наш кругозор, нам пришлось как бы снова начать с азов, чтобы подняться до вершин мировой культуры. Мы еще не догнали Америку, - хотя исторически мы давно впереди, - мы еще не догнали себя - тех, какими могли бы быть, длжны уже быть...

Сказав это в антракте, Стенин хотел уйти и непременно ушел бы, будь он один. Но оставить девушку или предложить уйти вместе он не решился, да и разговорились они так, словно хорошо и давно знакомы. Зал был неполный, зрители хлопали из вежливости, да и то чуть оживились лишь к концу спектакля.

Вышли на улицу. Над городом сияла светлая беззвездная ночь. Мимо них изредка проносились машины, медленно и сонно проплывали трамваи, троллейбусы. Михаил Стенин уже давно не гулял в белые ночи и предложил девушке пройтись пешком.

Долго шли молча.

- Мне почему-то кажется, - искоса взглядывая на своего спутника, заговорила наконец девушка, светловолосая, синеглазая, в бело-синем модного фасона платье, спокойная в своих движениях, несмотря на живость нрава или просто свободу здорового жизнерадостного существа, - что я вас давно знаю.

- Откуда?

- Кажется, - уточнила она. - Ведь я ничуть не сомневаюсь, что встретились мы впервые. И, расставшись сейчас, может статься, уже не увидимся больше...

Голос ее звучал задушевно, словно ей было жаль чего-то.

- Почему же? - возразил он. - Почему же нам не увидеться?

- А вы хотите? - с сомнением спросила она.

Ведь все время он совсем не набивался в знакомые, не занимал ее и не старался как-то заинтересовать собой.

- Я-то да, - отвечал он. - А вы?

- Я не знаю. Но у меня такое чувство, будто вы в чем-то не уверены - может быть, во мне? Или в себе? То есть, я хочу сказать, в необходимости нашей встречи. Ведь мы по-настоящему не познакомились.

- Нет, нет, тут вы не правы, - опять возразил он. - Мы не только познакомились, но и успели даже немного подружиться. Вот почему вам кажется, что вы знаете меня давно... И я вас тоже давно и хорошо знаю.

- Вот как! Это приятно. А я вот себя совсем не знаю. Интересно, что вы обо мне думаете?

- Я отвечу на этот вопрос... вскоре, как мы расстанемся... Мне нужно время, чтобы впечатления дня, ощущение от нашей встречи сложились в нечто целое, стройное. Вот когда для меня определится ваш образ, тогда я смогу ответить на ваш вопрос.

- Это что, намек, чтобы я дала телефон? - лукаво улыбнулась девушка.

- Нет, - Стенин даже отвернулся от нее, - звонить я не стану. Если хотите, звоните вы. Мой номер легко запомнить, - и он назвал его.

Девушка машинально повторила и рассмеялась:

- Ну нет! Я тоже не буду звонить.

- Как хотите.

И он, повернувшись, собрался уже уходить, поскольку они стояли возле ее дома.

- Послушайте! - окликнула она негромко, последовав за ним. - Ну, что вы - как ребенок. Вы человек свободный?

- Да. Самый свободный на свете.

- Я тоже, можно сказать... Стало быть, ничто не мешает нам встретиться хотя бы еще один раз...

Он предложил увидеться на следующий день на Марсовом поле.

- Почему на Марсовом поле?

- Теперь там цветет сирень, - сказал он. - А я уже и не помню, когда последний раз видел сирень.

Он был неожидан для нее в каждом слове. Никто из ее знакомых не предложил бы пойти специально полюбоваться цветущей сиренью.

- Договорились, - она протянула ему руку. - Меня зовут Марина.

Он назвал себя.

- Стенин? - переспросила она. - Что-то знакомое... Мы не учились в одной школе?

- Когда я ходил в школу, вас еще и на свете не было, - простодушно улыбнулся он.

- Ах да! - рассмеялась она и вмиг исчезла в подъезде дома, хорошо знакомого Стенину, как все здания и улицы вокруг - от Литейного до Смольного. Здесь он родился и вырос.

Стенин отправился в свою сторону быстрым шагом, похожим на бег, весьма довольный неожиданным приключением.

II

Марине Лазакович исполнился двадцать один год, но уже давно, в семнадцать, она вполне обрела тот внешне привлекательный и полный образ молодой девушки, который вызывает у нас невольное восхищение,  и какие-то опасения, и словно досаду, а то и глупую колкость, разумеется, в зависимости от нашего умонастроения и поведения юного, сильного существа, созданного, казалось, лишь для любви и счастья.

То она кажется нам стройным красивым животным, чем-то вроде ласковой лани, то большим, но еще слабым ребенком, склонным к утонченным фантазиям, к слезам от сущих, на наш взгляд, пустяков... Каждый из нас, может быть, и ошибается в чем-то, но все мы - едва ли. Перед нами действительно особое существо, и оно по-своему совершенно. Здесь та же тайна детства и юности, нежность девичества, предшествующего женской судьбе... Это особенное существо в особенный его возраст - как деревце ранней весной, куст или трава, пробивающаяся иногда и сквозь асфальт...

Итак, Марина была молодой девушкой в лучшей ее поре, о чем она помнила, уже боясь (без всякого на то основания), как бы ей не остаться старой девой. Прежде она довольно старательно занималась в школе, теперь так же прилежно училась и в институте, где в группе своей выделялась тем, что была ленинградкой, когда большинство составляли приезжие, и считалось, - может быть, именно оттого, - что вне института идет у нее своя, интересная, особая жизнь.

Она так и держалась, - общительно, ровно, без панибратства; одета была, как правило, в юбку прямого покроя, с каким-нибудь современным изыском в виде складок или пуговиц на боку... Все в ней было продолговатое - и лицо, и бедра, и ноги, вроде бы крупные, но с тонкой, изящной щиколоткой, которую успел разглядеть Стенин. Пожалуй, классический тип, отдаленно похожий на “Спящую Венеру” Тициана, еще подумал он.

Придя домой, Марина, скинув только туфли, вошла к себе, но так и не переодевшись, появилась на кухне, где приготовили чай... К столу не села, а все прохаживалась, решая для себя какой-то вопрос... Ни отец, ни мать, оба еще относительно молодые, может быть, потому как-то осторожно и ревниво воспринимающие жизнь дочери, не добившись от нее ничего, смущенно молчали.

Зазвонил телефон, Марина сняла трубку:

- Славик! Ну вот, по твоей милости я познакомилась с одним... человеком, и завтра у меня с ним свидание.

Слышно было - Славик рассмеялся.

- Я не шучу, - продолжала Марина, улыбнувшись.