Парижская жена - Пола Маклейн

— Никанор, — повторила я. — А что? Звучит.

— Звучит, но это не значит, что маленький негодник может рассчитывать больше, чем на год.

25

Я хотела дыню, по-настоящему хороший сыр, кофе, вкусный джем и вафли. Думая о них, я испытывала такой голод, что не могла спать.

— Вафли, — сказала я перед рассветом, обращаясь к спине спящего калачиком Эрнеста. — Хорошо бы их поесть, правда?

Но он никак не реагировал, и тогда я повторила просьбу громче, положив руку на его спину и ласково по ней похлопав.

— Ну зачем так кричать, — откликнулся он, скатываясь с кровати. — Они пропали.

— Кто?

Сидя на краешке толстого матраца, он почесывал колено.

— Нужные для очерка слова.

— Тогда прости, — извинилась я.

Я смотрела, как он одевается и идет на кухню. Через несколько минут до меня донесся аромат только что приготовленного кофе, от чего голод стал просто невыносимым. Я слышала, как он налил себе кофе и сел за стол на заскрипевший под ним стул. Тишина.

— Дорогой, — крикнула я из постели. — А как же вафли?

Он отодвинул со стоном стул.

— Ну, начинается.

Время нас поджимало. Ребенок должен был появиться на свет в конце октября, и мы намеревались отплыть в Канаду в последних числах августа. Тогда у нас было бы шесть или семь недель, чтобы найти жилье и подготовиться к рождению малыша. По мере приближения отъезда Эрнест все больше работал и пребывал в постоянной тревоге. Его охватила паника, что не хватит времени, чтобы написать оставшиеся миниатюры для Джейн Хип и «Литл ревю». Он работал одновременно над пятью новыми, каждая из которых посвящалась какому-то аспекту боя быков. Когда он возвращался домой из студии, ему было необходимо выпить несколько рюмок спиртного подряд, и только тогда он мог говорить со мной о работе — она продвигалась успешно, но забирала у него все силы.

— Я стараюсь, чтобы на бумаге все оставалось живым, — говорил он. — Поэтому сохраняю только само действие, отбрасывая оценки. Думаю не о своих чувствах, а о том, что действительно происходило.

Это было одно из его последних правил о том, как надо писать, — миниатюрам следовало подтвердить правильность этой мысли, и Эрнест из кожи вон лез, чтоб они удались. Я не сомневалась, что все получится и миниатюры будут превосходны, однако тяжело было видеть его таким измученным.

Он также в поте лица работал над корректурой для Боба Макэлмона. Даже после их нервного сосуществования в Испании Боб не отказался от своего предложения издать книгу Эрнеста в «Контэкт Эдишн». Ее предположительное название — «Три рассказа и десять стихотворений», и хотя Эрнеста возможность издания приводила в восторг, он боялся, что не успеет в срок закончить корректуру. Он трудился ночами при свечах и закончил работу, отправив верстку Макэлмону, когда пришло время паковать чемоданы.

Последовала серия печальных прощальных обедов — со Стрейтером, Паундом, их женами, Сильвией, Гертрудой и Алисой, — всем мы говорили, что вернемся через год, когда малыш сможет путешествовать.

— Помните — ни днем больше. Ссылка плохо действует на психику.

— Ведь это не совсем ссылка, разве не так? — возразил Эрнест.

— Тогда лимб,[9] — слегка изменил приговор Паунд.

— Слово помягче, но только в том случае, если не привлекать сюда Ветхий Завет.

Через десять дней мы отплыли в Канаду.

В Квебеке мы оказались в начале сентября, а ко времени переезда в Торонто получили ободряющие письма от Джона Боуна и Грега Кларка, товарища Эрнеста по репортерской работе, оба писали, что ждут нас. Казалось, что все складывается хорошо, но, когда 10 сентября Эрнест вышел на работу, он узнал, что не Боун будет его непосредственным руководителем, как ожидалось, а Гарри Хиндмарш, помощник главного редактора «Стар». После первой же встречи Эрнест понял, что у них будут сложные отношения. Хиндмарш был крупным человеком, тяжелым как физически, так и в словах и поступках, и любил демонстрировать свою власть.

— Он с ходу составил мнение обо мне, — сказал Эрнест, вернувшись в наш номер в гостинице «Селби». — Я не успел сказать и двух слов, а он уже решил, что я из себя что-то строю. — Нахмурившись, Эрнест мерил шагами комнату. — А что он собой представляет? Не будь он мужем дочери владельца газеты, мел бы сейчас улицы.

— Мне жаль, милый. Думаю, со временем он оценит твою уникальность.

— Дохлый номер. Похоже, он видит во мне начинающего репортера. Я не буду обозревателем, и он посылает меня в командировку.

— Когда?

— Сегодня вечером. В Кингстон — писать о сбежавшем заключенном. Туда ехать пять или шесть часов на поезде, и трудно сказать, сколько придется там торчать.

— А Хиндмарш знает, что у меня в любое время могут начаться схватки?

— Не думаю, что его это волнует.

На прощание я поцеловала Эрнеста и заверила, что все будет хорошо. Он заставил меня поклясться, что я найду себе поддержку, и я ее действительно нашла. У Грега Кларка была очаровательная жена, которая дружески откликнулась на мою просьбу помочь нам найти жилье. Деньги, как и прежде, составляли для нас проблему, положение стало даже серьезнее — ведь каждый лишний десятицентовик мы откладывали на ребенка. Жить в престижных районах, которые она рекомендовала, мы не могли себе позволить, однако на Батхерст-стрит отыскалось вполне приличное жилье. Это была квартирка на четвертом этаже, состоящая из маленьких комнат, расположенных анфиладой, — с колченогой ванной и складным диваном в спальне, странным образом втиснутой между кухней и гостиной. Хотя в квартире отсутствовали уют и шарм, она выходила окнами на угол поместья супругов Коннебль.

Эрнест познакомился с Ральфом и Гарриет Коннебль сразу после войны, когда приехал в Торонто в поисках журналистской работы. Ральф владел канадской сетью дешевых универмагов «Вулворт» и по нашим меркам был богат, как Крез. И он, и его жена, узнав, что мы соседи, стали проявлять ко мне заботу, а я по мере приближения родов все больше радовалась, что рядом есть знакомые люди.

Эрнест вернулся из Кингстона усталый и раздраженный и через несколько дней снова уехал писать о горных работах в Садбери-Бейзин — место, расположенное в два раза дальше от Торонто, чем Кингстон. Он едва нашел время, чтобы осмотреть и одобрить снятую квартиру.

— Послушай, Кошка, я в отчаянии, что не смогу помочь тебе с переездом.

— Дел не так уж много. Найму кого-нибудь переносить тяжести.

— Помочь не могу и вообще думаю — зря мы сюда приехали. Ты все время одна. Я работаю как вол — и что в результате? Кусочки новостей из забытых богом местечек. Какой провал!