Заброшенный в природу - Русков Милен

— Но ведь я не кашляю, сеньор.

— Я курю давно, начал, может быть, лет за двадцать до тебя, — возразил доктор. — Наверное, в табаке есть что-то такое, что вызывает кашель. Спустя много, много лет.

«Да, сегодня для табака плохой день», — подумал я.

— Пошли, посмотрим, как там наша подопечная, — предложил доктор. — Если снова разревется при тебе, то сразу выйдешь и будешь с Хесусом ждать меня в карете. А кстати, где он?

— Он за углом, сеньор, переместился туда.

— И что он там делает? — удивился доктор.

— Ничего. Просто сидит и ждет.

Я не посмел сказать доктору, что Хесус выстукивает фламенко и протягивает шляпу для сбора денег. Он стал это делать при каждой возможности. Я удивлялся, как это доктор до сих пор не обратил внимания, что кони время от времени ржут. Вероятно, ему казалось, что они так реагируют на проезжающие мимо экипажи.

На этот раз девица не стала плакать, когда мы вошли, наоборот, увидев нас, она радостно засмеялась, потом повернулась в постели на другой бок и спрятала лицо в подушке. Мать сделала ей замечание, выхватила у нее из рук подушку и сунула ей под голову. Девица тут же зашмыгала носом.

— Лежи спокойно, милая, — ласково сказал доктор. Он отвел рукой ее волосы и осмотрел шею. — Все в порядке, — сказал он матери, — все у нее пройдет.

— Я свободна? — спросила девушка, сразу перестав шмыгать носом.

В следующие десять минут она сделала столько всего, что если бы я стал описывать, то заполнил бы, наверное, несколько страниц. Она встала с постели, замурлыкала известную в Севилье песенку «Черноглазая чикита» (особенно популярную среди женского населения) и походкой, больше похожей на плавные подпрыгивания, подошла к окну. Ее хрупкое тело словно переместилось в воздухе. Она выглянула наружу, не переставая теребить руками свои юбочки, прекратила петь и засмеялась:

— Какой-то клоун танцует фламенко и собирает в шляпу деньги.

К счастью, никто не обратил на ее слова внимания. Доктор в тот момент разговаривал с матерью девушки и, вероятно, подумал, что она рассказывает какие-то небылицы. Спустя немного времени с улицы донеслось ржание коней, но девушка уже повернулась к окну спиной и вприпрыжку направилась к постели. Там она схватила в охапку маленького брата и принялась его тискать. Педро, мальчуган лет семи-восьми, надул щеки и засопел.

— Сейчас же оставь его, проказница! — выкрикнула мать и резко выдернула сына из рук девушки.

Та вновь расплакалась, бросилась на кровать и, продолжая рыдать, сунула голову под подушку. В этот момент появился ее отец. Он открыл дверь, заглянул в комнату, безмолвно посмотрел на эту сцену и тихонько закрыл дверь снаружи. Мальчик тоже захотел выйти, но мать его не пустила. Вдруг девушка села в кровати и с печальным выражением лица стала снимать чулок.

— Что ты делаешь? — спросила мать.

— Хочу быть босой, — сердито ответила Луиза, бросив чулок на пол.

«Как хорошо, — подумалось мне, — что в отличие от нее мы можем уйти». Наверное, доктор подумал то же самое, потому что, распрощавшись с матерью и Луизой, пообещал заехать на следующий день, чтобы узнать, как идут дела. Открыв дверь, мы чуть было не столкнулись с отцом девушки, который смотрел на нас. Лицо у него было печальное и измученное.

— До свидания, сеньор, — сказал доктор.

— До свидания, сеньоры, — ответил мужчина.

Я кивнул ему, проходя мимо. Мне захотелось пожелать ему приятного дня, но я сдержался.

— Хесус, — крикнул я громко, выйдя во двор, — ты где?

Хесус уже чинно сидел на козлах за углом, ожидая нас.

На следующий день доктор послал меня проверить, как себя чувствует Луиза. Мне очень не хотелось идти туда, тем более одному, но я не мог отказаться. Опасения мои, однако, оказались напрасными. На этот раз она вела себя тихо, стыдливо смотрела в пол, держа руки на плотно сдвинутых коленях, чинно и немногословно отвечала на все мои вопросы. Возможно, действие табака на ее организм прекратилось, не знаю. К счастью, мазать ее еще раз не понадобилось. Доктор сказал, что все должно пройти за неделю, а струпья — исчезнуть.

Оттуда я возвращался с легким сердцем. Неожиданно я увидел ненормального доктора Вальехо из Мадрида, что было поистине редким случаем. Сначала я не был уверен, что это действительно он, но потом, порасспросив в таверне «Три жеребца», убедился, что прав. Этот самый Вальехо — очень странная личность: доктор, хотя, скорее, шарлатан, объезжающий город за городом и посещая, как правило, аристократическую публику в надежде на то, что кто-нибудь даст ему денег на разработку так называемой вакцины. Он утверждал, что если ее принимать в небольших дозах, то в организме вырабатывается устойчивость к возбудителю болезни. Тем самым, по его мнению, можно лечить любое заразное заболевание. Он утверждал, что это станет самой великой революционной медицинской идеей нашей эпохи. Но для каждой болезни требовалось разное количество вакцины и много всего прочего, так что на исследования были нужны деньги. Хитрец! Насколько я понял, он ходил к графу Асуаге, у которого была летняя вилла близ Севильи, в надежде выклянчить сколько-нибудь денег. Граф был учтивым человеком с чувством юмора и с любопытством относился к чужакам, в особенности — к хитрым. Он любезно принял Вальехо и вместо того, чтобы прогнать его, устроил в его честь прием, пригласив крупных землевладельцев из окрестных усадеб. Ему хотелось, чтобы они собственными глазами узрели подобный экземпляр и лично услышали все небылицы, которые рассказывал Вальехо. Потом граф заверил гостя, что, поскольку вакцина еще не готова, он наверняка умрет раньше своего гостя, но обязательно завещает ему свое имение, дабы тот спокойно мог разрабатывать великое лекарство. Потом граф так же любезно его выпроводил. Как мне стало известно, впоследствии Вальехо ходил к сеньору Эспиносе, но Эспиноса — слишком занятый человек и выпроводил его без особых церемоний. Я спросил у доктора Монардеса, что он думает о так называемой вакцине Вальехо.

— Ха-ха-ха! — весело рассмеялся в ответ доктор Монардес. — Он хочет убедить нас, что существует нечто, с одной стороны, вызывающее болезнь, а в результате и смерть, с другой стороны, — абсолютно недейственное, что также ведет к смерти. И вдруг это нечто на промежуточном этапе становится целебным. Нет-нет, я не хочу, чтобы ты понял меня неправильно, — уточнил доктор. — Это сама по себе тривиальная мысль, и ее можно отнести ко всем лекарствам, с той только разницей, что ни одно лекарство не создано для той болезни, которую оно лечит, а представляет собой обратную по свойствам субстанцию. Природа лекарства враждебна природе болезни. Вальехо, по сути, хочет нас убедить, что чуму следует лечить чумой, холеру — холерой и т. д. Ты хоть слышишь, что говоришь, Гимараеш?

— Что вы, что вы, сеньор, — поднял я руки вверх, энергично протестуя, — я ведь только спрашиваю.

— Так вот я тебе со всей ответственностью заявляю: это невозможно, — отрезал доктор. — Человек должен иметь на плечах голову, которая восприимчива к новым знаниям, но не настолько открытую, чтобы мозг стал вываливаться из нее, — привел доктор известную поговорку. — И если бы Инквизиция занималась более осмысленными вещами, а не преследованием так называемых еретиков, она бы уже давно занялась этим шарлатаном…

Девушка Луиза поправилась, струпья исчезли спустя несколько дней. Это произошло после втирания отвара из измельченных трехлетних табачных листьев, привезенных из Тринидада. Результат оказался потрясающим. В конце недели, когда мы вновь посетили семью девушки, доктор использовал эту возможность, чтобы поговорить с ее отцом. Надо сказать, что он собирался говорить по очень нелегкому вопросу. Постараюсь вкратце объяснить, о чем идет речь. У доктора Монардеса был дом в районе «Черепа», как называют местность в Севилье недалеко от Пуэрта-де-Хереса, который он сдавал в аренду. Доктору давно хотелось расширить свой двор, присоединив к нему еще один большой участок. Земля пустовала, потому что была общинной собственностью, ибо там находилось старое римское кладбище (оттуда и его название), и если начать копать эту землю, то в метре от поверхности нередко можно было наткнуться на кости. Мне даже рассказывали, что во время наводнений кости нередко всплывали наверх.