Утро магов - Жак Бержье

то они известным образом приобщились к блеску погибших цивилизаций. Не исключено также, что было два рода «священных писаний»: фрагменты свидетельств о древних технических знаниях и фрагменты чисто религиозных книг, вдохновленных Богом. И те и другие были смешаны из-за отсутствия признаков, позволяющих их различить. И в обоих случаях речь идет о равно священных писаниях.

Священно бесконечно повторяемое и тем не менее бесконечно прогрессивное развитие разума на Земле. И священен взгляд Бога на это развитие, взгляд, под которым развитие продолжается.

* * *

Позвольте нам закончить этот этюд об истории рассказом молодого американского писателя-фантаста Уолтера М. Миллера. Обнаружив его, мы с Бержье испытали чувство глубокого торжества. Испытаете ли и вы нечто подобное?

ГЛАВА 5. ГИМН В ЧЕСТЬ СВЯТОГО ЛЕЙБОВИЧА (Уолтер М. Миллер)

Не будь этого пилигрима, внезапно появившегося среди пустыни, где брат Фрэнсис Джерард из Юты совершал свой ритуальный великий пост, наш герой никогда не обнаружил бы священный документ. Фрэнсису впервые довелось увидеть пилигрима, в соответствии с лучшей традицией опоясанного набедренной повязкой, но молодому монаху достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться в том, что это настоящий пилигрим. Это был старик; он шел, неуклюже прихрамывая и опираясь на классический посох; в его спутанной бороде виднелись вокруг подбородка желтые пятна, а на плече он нес маленький бурдюк. Обутый в сандалии, с головой, прикрытой огромной шляпой, он был опоясан обрывком мешковины, изрядно потрепанным и грязным. Это и было все его одеяние. Спускаясь с северного склона по каменистой тропинке, он фальшиво насвистывал. Казалось, он направляется к аббатству Братьев Лейбовича, в десятке километров к югу.

Заметив молодого монаха в каменистой пустыне, пилигрим перестал свистеть и принялся с любопытством разглядывать монашка. Брат Фрэнсис боялся нарушить обет молчания, предписываемого его орденом в дни поста; поспешно отведя взгляд, он продолжал свою работу, состоявшую в сооружении насыпи из больших камней для защиты своего временного жилища от волков.

Немного ослабевший после десяти дней исключительно строгого поста (он питался одними только ягодами кактуса), молодой монах, продолжая работу, почувствовал головокружение. Уже в течение некоторого времени ему казалось, что местность пляшет перед его глазами и вокруг плавают чёрные пятна; он даже спрашивал себя, не простой ли мираж это бородатое видение, не вызвано ли оно голодом… но пилигрим сам не замедлил рассеять его сомнения:

— Привет! — весело окликнул он монаха приятным и мелодичным голосом.

Так как обет молчания не позволял отвечать, монах, склонившись к земле, ограничился скромной улыбкой.

— Эта дорога ведёт прямо в аббатство? — спросил старик. Продолжая смотреть в землю, послушник утвердительно кивнул, потом наклонился, чтобы поднять руками кусочек белого камня, напоминавшего мел.

— А что вы делаете со всеми этими камнями? — продолжал пилигрим, приближаясь к нему.

Брат Фрэнсис поспешно опустился на колени, чтобы начертать на широком плоском камне слова «Одиночество и Молчание». Если бы пилигрим умел читать — что было, однако, невероятно с точки зрения статистики, — он мог бы таким образом понять, что уже одно его присутствие представляет для кающегося повод для греха, и безусловно ушел бы, не настаивая на ответе.

— А, хорошо!.. — сказал бородач. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, потом ударил по белому камню своим посохом: — Смотри! — сказал он. — Вот камень, который поможет тебе сделать свое дело… Ну, желаю счастья, и да найдешь ты Голос, который ищешь!

Брат Фрэнсис сразу не понял, что чужак имел в виду «Голос» с большой буквы: он просто подумал, что старый человек принял его за глухонемого. Быстро взглянув вслед удалявшемуся с веселым свистом пилигриму, он молчаливо благословил путника, пожелав ему счастья в дороге, а затем снова принялся за работу каменщика, спеша построить себе маленькое убежище в форме гроба, где он мог бы вытянуться для сна, не опасаясь, что его тело окажется приманкой для прожорливых волков.

Стадо кучевых облаков проплыло в небе над его головой. Введя пустыню в жестокое искушение, облака направились теперь в горы, чтобы там пролить свое влажное благословение… На мгновение их тень накрыла молодого монаха, укрыв его от жгучих лучей солнца, и он воспользовался этим, чтобы ускорить свою работу, подчеркивая каждым своим движением слова произносимой про себя молитвы о том, чтобы удостовериться в подлинном своем призвании, — это и было целью его поста в пустыне.

В конце концов брат Фрэнсис приподнял большой белый камень, на который указал ему пилигрим…. но раскрасневшееся от тяжелой работы лицо его внезапно покрылось бледностью; он выронил камень, как будто притронулся к змее.

Там, у его ног, лежал частично скрытый камнями металлический заржавевший ящик… Движимый любопытством, молодой монах хотел тотчас же схватить его, но сначала сделал шаг назад и быстро осенил себя крестом, что-то бормоча на латыни. Потом, успокоившись немного, он уже не побоялся обратиться к ящику:

— Изыди, сатана! — приказал он, грозя тяжелым распятием, висевшим на его четках. — Сгинь, проклятый соблазнитель!

Вытащив спрятанное под одеждой крошечное кропило, он окропил ящик святой водой.

— Исчезни, если ты создание дьявола!

Но ящик вовсе не собирался ни исчезать, ни взрываться, ни рассыпаться, издавая запах серы… Он спокойно оставался на месте, как бы ожидая, пока ветер пустыни осушит покрывшие его маленькие капельки.

— Да будет так! — сказал монашек, становясь на колени, чтобы взять этот предмет. Больше часа он колотил по ящику большим камнем, будучи не в силах его открыть. И тут ему пришла в голову мысль, что эта археологическая реликвия — а это, несомненно, было именно так — является, быть может, ниспосланным с Небес знаком благословения на избранное им поприще. Однако он тотчас же отогнал прочь эту мысль, вовремя вспомнив, что