Темные алтари - Димитр Гулев

самого неба серо-стальными тучами, как всегда в это время года и суток, разразилась гроза; там кипело море, позеленевшее, яростное, а на сотни миль вокруг просторы цепенели во внезапно разверзшемся гигантском вакууме. Ни один даже самый легкий листок не шевелился. Все замерло. Но он знал — напор далекой воздушной спирали сверлит море, бешено давит на невообразимые тонны воды, и мертвая пульсация глубинной зыби уже раскачивает даже мелкую лагуну Тарпон-Спрингса.

Но все еще было рано, очень рано, и, хотя солнце скрылось за тучами, тропический день по-прежнему казался бесконечным.

Разбуженные, как видно, предгрозовой прохладой, в ресторан явились Бэд и Жюль. Не успели войти, как снаружи кто-то словно бы изо всей силы дунул им вслед так, что в дверях закачались нити. Над лагуной пронесся ветер. И тут же застучали первые свинцово-тяжелые капли. Минуту-другую они, становясь все чаще, взрывали сухую землю, барабанили по натянутой ткани зонтов, щелкали по толстым пальмовым листьям, вспенивали воду. Потом так же быстро, как-то вдруг, слились воедино — теперь это уже был не дождь, не ливень, а поток, мстительно низвергавшийся с низкого неба, настоящий водопад, который тут же затопил дома и берега, хлеща нестихающими, неумолчными струями по крышам и по асфальту, бешено мчась по водосточным трубам и ложбинам, ими же промытым в прибрежном песке.

Небо и земля, вода и суша превратились в один громадный, обвитый влагой клубок.

Потом, так же внезапно, как начался, дождь поредел. Закапали отдельные крупные капли. Поднялся и застыл над газонами густой белый туман.

Стало тихо.

И в этой странной, неестественной после проливного тропического дождя тишине, в облегченном небе, словно из-за занавеса, блеснуло солнце, зеленая, горячая, мокрая земля с белыми прядями тумана и весь проветренный простор засияли в мягком, чистом, прозрачном свете.

4

Как только они вышли из ресторана, он всей своей липкой от пота кожей почувствовал, что от принесенной грозой свежести и прохлады не осталось и следа.

Солнце все так же неподвижно сияло на прояснившемся небе. Быстро высыхали крыши, асфальт, газоны. Фонтаны пальм рвались вверх с неукротимой силой. Прозрачная дымка таяла в голубом воздухе. Лагуна с ее живописными берегами, с белыми, словно нарисованными домиками, лодками и катамаранами задыхалась в многоцветном великолепии и тяжких испарениях тропического полудня, источая запах мокрых, шипящих под раскаленным утюгом простынь.

У глухой стены ресторана чернел «мерседес» Арчи. Строгие, напоминающие торпеду очертания, чуть выгнутый верх, прекрасно отполированный корпус, широкие шины — очень скромная, спортивного типа машина казалась странной рядом с другими автомобилями, разноцветными, напоминающими тяжелые плоскодонки и украшенными всякого рода блестящими штучками — десятками килограммов совершенно лишнего металла.

Он знал: большинство его земляков — из тех, что никогда не покидали бескрайних пределов страны от Аляски и темно-зеленых канадских лесов на севере до тропических широт Багамских островов и Нью-Мехико на юге и, больше того, никогда не пересекали границ своего штата или города, — просто не чувствовали и не видели ничего, кроме того, что с самого раннего возраста формировало их сознание и что им предлагала лавина журналов и сам рынок. Поэтому его не удивило, что Бэд и Жюль, как, наверное, и большинство жителей Тарпон-Спрингса, с пренебрежением оглядели черную машину, к которой направился Арчи.

Место «мерседеса», как это принято на хорошо обслуживаемых стоянках, было постоянным, об этом свидетельствовал сдвинутый к стене, еще не просохший после дождя бело-голубой флажок.

Арчи распахнул дверцу. На заднем, не очень широком сиденье устроилась Стефани, и он опять подумал, что уважение к нему тоже завещано Ахиллеасом. И еще одна мысль мелькнула у него: в отношениях между людьми, населившими его родину, все больше берут верх англосаксонская холодность и сдержанность, а все расовые, национальные, религиозные и прочие отличия, несмотря ни на какое сопротивление и драматические противоречия, из года в год сравниваются, исчезают, перетапливаются в этом огромном котле{30} между Атлантикой и Тихим океаном, чтобы оставить одно лишь различие между бедностью и богатством (или успехом, что то же самое, раз все определяется деньгами).

Стефани и Арчи, весь этот поселок у теплой лагуны, были не более чем исключение, остров…

Кладбище Тарпон-Спрингса, куда они направлялись, было недалеко, он даже его помнил — маленький зеленый клочок земли на берегу одного из ответвлений лагуны. «Мерседес» они взяли явно лишь ради Стефани. Несмотря на оливковую свежесть хорошо сохранившегося лица, она, сделав несколько шагов, задыхалась, и глаза ее становились круглыми от напряжения. Она стала ходить в длинных платьях или брюках, чтобы скрыть короткие, уродливо отекшие ноги.

Бэд и Жюль уселись с Джимми в его обшарпанный «плимут»…

Вот и это — манера брать машину даже на самые короткие расстояния — тоже частица быта его соотечественников, быта, уравнивающего людей и делающего их неотличимыми друг от друга. Все они, как и он сам, бредят успехом и непрерывно состязаются между собой. По любому поводу: какие у кого дома, и где они находятся, каковы мощность, марка и год выпуска автомашин или холодильников, быстро стареющих, снашивающихся и под конец превращающихся в груды искореженного железа, годных разве что в переплавку. И все это нужно без конца менять в безумной погоне за новым, более усовершенствованным, модным, в то время как сам человек остается неизменным и лишь все больше и больше замыкается в своей скорлупе, погружается в изоляцию, в одиночество.

Подъехали к кладбищу, отделенному от дороги строем кипарисов, с белокаменными крестами в старой части и мраморными, на уровне травы плитами — в новой.

Арчи остановил машину. Оранжевый «плимут» уткнулся в усыпанный каплями дождя корпус «мерседеса». На блестящий, промытый асфальт дороги, разрезанный недавно нанесенной осевой линией, через равные промежутки падали веерообразные тени пальм, вздымающихся высоко над кипарисами. В глубине кладбища среди роскошных магнолий темнела каменная часовня с круглым куполом и тоненьким железным крестом наверху.

Когда Арчи подал руку матери, чтобы помочь ей выбраться из машины, он заметил, как Стефани всей своей тяжестью навалилась на плечо сына.

Не было ни ограды, ни дорожки. Они шли по ровному подстриженному газону — впереди Арчи, Стефани с цветами в руках и он, сзади — Бэд, Жюль и Джимми.

Все молчали.

Никто не промолвил ни слова, даже когда они остановились перед лежащей в траве мраморной плитой, темно-коричневой, со светлыми, в глубине почти белыми