Если я забуду тебя… - Роберт де Ропп

Что же касается кампании, проводимой Цестием Галлом, сначала против Галилеи, а затем против Иудеи, то одна кампания была похожа на другую, и все они были одинаково отвратительны. Действительно, если подумать, трудно понять, как люди могут употреблять такие слова как «доблесть», «героизм» и «красота» в описании таких вещей как мерзские убийства, насилия, грабежи и всеобщее разрушение. Философ не может не удивляться странности нашего мышления, когда видит, что те вещи, которые наиболее сурово проклинаются во время мира, больше всего славятся во время войны, и что мы называем героями тех, что являются лишь убийцами. Тем не менее в первой кампании были некоторые особенности, которые имеют прямое отношение к моей истории, и которые я сейчас изложу.

Разношерстные силы Цестия Галла вышли из Антиохии и прошли маршем в Кесарию, где к ним присоединилась первая когорта Двенадцатого легиона и Гессий Флор. Он тоже считал себя военным гением и тоже вообразил себя командующим войсками, которых стало уже пять. Первое нападение было совершено на Яффу, находящуюся на побережье. Атака была проведена очень искусстно небольшой группой ветеранов, которые подошли к городу после ускоренного марша вдоль берега, захватили врасплох гарнизон, перебили его, а затем разграбили и сожгли город, уничтожили всех жителей — восемь тысяч четыреста человек. Затем они напали на Галилею и подошли к ее главному городу Сепфорису встретившему войска и потому пощаженному, но часть людей бежала из города и начала сопротивление на горе Ацемон, что сильно тревожило римлян, пока мятежники не были полностью уничтожены и не было убито более двух тысяч евреев. Усмирив Галилею, Цестий Галл отправился в Антипатриду[34], а оттуда в Лидду, где не встретил никакого сопротивления, так как все мужчины ушли из города в Иерусалим на праздник Кущей. Это дало солдатам возможность насладиться насилиями и убийствами без неприятной возможности драться. Они вдоволь развлеклись с женщинами, а затем направились к Иерусалиму, оставив позади себя город с сожжеными домами и истерзанными телами. Однако, когда евреи увидели, что к городу приближаются римские легионы, они оставили праздник и взялись за оружие, несмотря на неодобрение фарисеев, которые считали возмутительным, что придется сражаться в субботу. Но Элеазар не обратил внимание на возражения фарисеев и напал на римлян, когда они разбили лагерь в месте, называемом Гивон, находящимся на холмах недалеко от Иерусалима. И хотя войско Элеазара было не более, чем сбродом, не имеющим понятие о дисциплине или военном искусстве, они компенсировали свое невежество яростью и числом. Они набросились на нас с окружающих холмов и полностью смяли наши ряды, так что мы не избежали бы гибели, если бы не часть кавалерии, вставшая в круговую оборону, не заслонила часть армии, которая еще не была разбита. Но даже при этом условии римляне потеряли в короткой схватке пятьсот пятнадцать человек, а евреи же всего двадцать двух. И хотя защитники города вынуждены были отступить, наши опасности не исчезли, потому что пока мы шли по крутой дороге между горами и оказались в узком месте, называемом по еврейски Бет-Хорон, Симон бен Гиора и сикарии напали на арьергард, приведя часть войска в полную панику, и захватив многих животных, что тащили наше вооружение, которых они с триумфом привели в Иерусалим.

Однако, мы продвигались вперед и, приблизившись к горе Скопус, увидели внизу раскинувшийся город, при виде которого царь Агриппа тяжело вздохнул и потребовал встречи с Цестием Галлом. Сообщив командующему, сколь сложна задача захватить этот великий город, он попросил разрешения Галла отправить посольство, которое бы предложило жителям полное прощение за все, что они совершили, если они сложат оружие и заплатят дань, как они это делали в прошлом. Цестий Галл, не имевший особого пристрастия к войне, в особенности после горького опыта с сикариями, ответил, что если Агриппа сможет сохранить город для римлян, а так же избавит римлян от тяжелой необходимости штурмовать столь мощную крепость, он с радостью даст еврейским вождям правую руку в качестве клятвы, что на город не будет совершено дальнейших нападений. Агриппа обрадовался и взял двух своих друзей, Боркая и Феба, хорошо известных еврейским вождям Иерусалима, их то он и отправил верхом на переговоры с евреями. А я, из-за того, что хорошо знал все подступы к городу, был отправлен с отрядом всадников для защиты послов на случай, если они будут подвергнуты нападению.

С самого начала войны вплоть до ее конца, римляне вновь и вновь старались пощадить город и заключить договор с партией мира среди евреев. И каждый раз эти усилия срывались безумцами зелотами и сикариями, которые с каждым днем становились все более неуправляемыми. Но когда я приблизился к городу с Боркаем и Фебом, я был уверен в успехе нашего дела, потому что многие члены Синедриона вышли из городских ворот, чтобы приветствовать нас, а за ними следовали священники и левиты в церемониальных одеждах. Однако, не успели мы приблизиться к ним, чтобы заговорить, как на нас словно дьяволы из ада набросились всадники Элеазара. Они напали столь неожиданно, что не успели мы защитить посла Феба, как он был убит. Боркай был ранен и без сомнения был бы убит, если бы мы не поместили его между нами и галопом не помчались к римскому лагерю.

При этом новом неповиновении их власти члены Синедриона пришли в ярость и призвали народ напасть на войско Элеазара, что они сразу и сделали, так как большая часть жителей Иерусалима жаждала мира с римлянами. А так как его людям грозила опасность быть убитыми толпой, Элеазар отправил им подкрепление, так что перед городскими воротами началось сражение, но не между римлянами и евреями, а между людьми Элеазара и сторонниками Синедриона.

Царь Агриппа, будучи вне себя от ярости, отправился прямо к Цестию Галлу и потребовал немедленно начать атаку. Все римские силы были тотчай подняты и, спустившись с горы Скопус, напали на северную часть города и сожгли пригород Бет-Зету. Продвигаясь среди пламени и гоня перед собой жителей, войска достили стены Верхнего города, который собирались штурмовать, и никто не сомневался, что решись они на атаку, они смогли бы взять город и прекратить войну. Однако и здесь вмешалась судьба, так как Гессий Флор, не желая прекращения войны, подкупил Тиранния Приска, начальника конницы, с тем, чтобы он убедил Цестия Галла, что подобная атака слишком опасна. Цестий Галл послушался этого совета, потому что был человеком слишком малого военного опыта, пугливым по своей природе, легко склоняющимся к мнению своих офицеров.

И вот под стенами Верхнего города атака была преращена. Синедрион, однако, по прежнему хотел заключить договор с римлянами и послал Анана бен Ионафана, родственника первосвященника, с тем, чтобы он пригласил ЦестияГалла в город, говоря, что они готовы открыть ворота. Но Цестий Галл, взбешенный тем, что уже был убит один из послов, и думающий о возможности новой измены, не ответил Анану бен Ионафану, чей план в конце концов стал известен зелотом. Зелоты же, подождав, пока Анан и его спутники встанут на стенах, неожидано напали на них и сбросили со стены, крича, чтоб они шли к римлянам, если им так хочется приветствовать их в городе. Цестий Галл принял это как несомненный признак того, что захватить город он сможет только силой, и потому отойдя от стен, он обратил всю силу своего войска на северную часть Храма, словно собираясь разрушить священное место, а затем с высоты горы Мория повести атаку на Верхний город.

Теперь, когда мы стояли у самого Храма, отбросив назад защитников со двора неевреев, мое сердце наполнилось дикими надеждами, а в голове стало тесно от планов. Мне казалось, что вскоре римляне войдут в Иерусалим, пересекут Тиропскую долину и ворвутся в Верхний город. Наконец-то моя клятва вернуться к Ревекке могла исполниться, и я не могу отрицать, что я жаждал увидеть, как ее муж Иосиф погибнет в схватке, так как ревность уже вытеснила во мне кроткое учение рабби Малкиеля. Я посвятил этой проблеме немало раздумий, планируя совершить быструю частную вылазку с отрядом моих людей на ту улицу, где жила Ревекка. Иосиф будто случайно будет убит. Ревекка по праву войны станет моей пленницей. Во второй стремительной атаке я планировал захватить дом Мариамны, чтобы защитить ее и ее имущество от насилия и грабежа солдат.

Теперь нам ничего не оставалось, кроме как завершить захват Храма. Я был среди первых нападающих и не могу отрицать, что испытывал страх, когда мы перепрыгнули парапет очищения, заходить за который чужеземцам запрещалось. Но ничего не произошло. Небесные молнии не поразили нас. Нас поражали лишь камни и стрелы, которые в большом количестве пускали со стены защитники. Легионеры были привычны к этому, поэтому передний ряд прислонил свои щиты к стене, следующий ряд накрыл их своими щитами, создавая так называемую «черепаху», которую римляне всегда применяют при штурме крепостей. Они защищали легионеров, которые начали подрывать стены, окружающие двор Святилища. Другие сваливали связки хвороста к огромным золотым воротам, которые под золоченной поверхностью были сделаны из кедра и поэтому могли гореть.