Белый волчонок - Маркус Кас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молчу и тяну время, не пойми для чего. Хотя бы подумать. В нападении чистой силой смысла нет, с её остатками и его мощью, исход предсказуем.
Смотрю на разложенные на табуретке предметы. Ну вот кто мне не давал обзавестись хоть один полезным артефактом, раз с силой такая хрень…
— Серьёзно думаешь, что это тебе поможет? — он замечает мой взгляд. — Среди этих безделушек только одна фонит проклятьем. Но род Панаевских невозможно проклясть. С такой-то работой… Как думаешь, сколько людей хотели бы это сделать?
Кривая усмешка блуждает по его лицу. Панаевский вдруг расслабляется, опускает плечи, крутит шеей. У него биполярка что ли? Меня эти резкие смены настроения сбивают с толку.
То, что он психопат, я уже понял. А таких практически невозможно перехитрить, слишком непредсказуемы. Считывать их эмоции бесполезно. Они одержимы идеей и сделают всё, чтобы получить желаемое.
А значит, надо понять чего он хочет.
— Что же, теперь мы наконец-то поговорим и нам никто не помешает. Не думал, что это будет так просто, — безопасник улыбается добродушно, до жути. — Ты расскажешь мне все свои тайны, волчонок. И тогда я дарую тебе быструю смерть. Поверь, тебе не понравится подыхать, пока когти Мафдет полосуют внутренности.
Н-да, понятно, чего он хочет.
— И как ты объяснишь мою смерть?
— Объясню? — он искренне удивляется. — Правосудие богини не нуждается в объяснениях. Кто же будет сомневаться в указаниях богов?
Что-то он слишком озадачен таким простым вопросом. Не похоже, что придуривается. Вообще в голову не приходит, что кто-то будет возражать?
— Требую проведения ритуала истины Маат, — уверенно заявляю.
Вероятно, этот ритуал ничуть не безопаснее прожарки мозгов памятью предков. Возможно, меня на нем спалят. Но это, похоже, единственный способ избавиться от этого психа.
— Требуешь? Поздно, я же предупреждал, что больше не стану предлагать. И своим отказом ты уже доказал, что я был прав. Мне было жаль тебя. И я дал тебе шанс, рискуя благословением Мафдет. Рискуя безопасностью империи.
Ох, хтонь меня забери! Какой, к демонам, шанс, благословения и империя? Ну не могут же меня убить за потерю памяти и несдержанность. Да вот кто узнает, если я дам ему повод…
— И что теперь, будешь пытать? — усмехаюсь и собираю все остатки силы.
С доспехом или без, но сдаваться я не намерен. Ставки сделаны, ставок больше нет.
Слабая надежда лишь на то, что, не получив признания, он не сможет меня убить даром богини. И вот тогда к нему будут вопросы. Значит, время у меня есть.
— Уверен, ты сможешь продержаться долго. Молодой, наглый и уверенный в своей правоте. Но мне не нужно пытать тебя, волчонок. Это не доставляет мне удовольствия.
По этому голосу, спокойному и равнодушному, ясно, что мне конец. Психи, обожающие причинять боль, выдыхаются от получаемого кайфа. Психи, для которых это всего лишь инструмент — нет.
— Я делаю то, что должен, — он идёт к двери. — Веришь ты мне или нет, всё равно. Тебя я пока не трону, а вот девчонке придётся пережить несколько неприятных моментов. Или не пережить, — Панаевский пожимает плечами.
— Стой! — я ору, а меня окатывает волной ужаса. — Отпусти её. Илена тут ни при чём, она всего лишь ребёнок. Не опускайся…
— Хватит, — он раздражённо отмахивается. — У тебя будет время подумать, что мне сказать.
— Я всё расскажу! Что захочешь, — я уже не думаю, мне просто надо его остановить.
Безопасник замедляется, но даже не оборачивается:
— Это я знаю, — безразлично бросает он и уходит, запирая дверь.
Меня прошибает холодный пот. Дергаюсь, пытаясь освободиться, но без толку. Скачу и падаю вместе со стулом. Этот грёбаный стул из металла, и все, чего я добиваюсь — утыкаюсь рожей в грязный пол.
Ползу к двери, долблю в неё обеими ногами, ору до хрипа. Крою всю его родню женского пола. Надо переключить внимание этой твари на себя, разозлить.
И, когда я затыкаюсь, то слышу первый крик. От этого пронзительного звука чужой боли перед глазами мутнеет. Я собираю всю силу, что осталась, вычерпываю абсолютно все и выпускаю.
Комната наполняется ослепляющим сиянием, поток окутывает прохладным воздухом, разносит путы на руках, стул, сметает остальное и несётся во все стороны.
Сияние с оглушительным звоном ударяет в стены и… отлетает обратно. Меня сдавливает в тиски собственной же силой, вжимая в пол и от адской боли я вырубаюсь на мгновение. Аааах ты ж су…
Прихожу в себя, корчась на полу.
— Как я и предполагал, — снова этот холодный голос над ухом.
— Ты… — клокочу сорванным голосом. — Убью…
— Самонадеянность всегда приводит к глупости. Ну а теперь, когда ты исчерпался, ответишь на все мои вопросы.
— Илена…
— С ней всё в порядке, Белаторский. Ты настолько наивен, что мне начинает это надоедать. Её тут никогда не было. Девочка вспыльчивая, но она не представляет серьёзной угрозы. Её было достаточно просто припугнуть и больше я её не трогал. Она просто сбежала из дома, как делает это почти каждую ночь.
Всё это подстава. С самого начала. Но как? Я вдруг вспоминаю об ещё одном родовом даре Панаевских — преследовании. Неизбежно заканчивающимся хреново.
Но мне становится легче. Может я и полный идиот, но безопасник сейчас лишился единственного рычага давления.
Я отползаю к стене и сажусь, прислонившись спиной. Встать у меня не получится, но и валяться неприлично, когда тебя убивают. На мерзкой роже сложно сфокусироваться, в глаза смотреть получается с трудом.
— Радуешься, — смутно вижу его довольный оскал. — Ну порадуйся ещё секунду. От этого только проще будет сломать. Ты мог сопротивляться мне лишь благодаря своей силе, мальчишка. И ты её потратил всю. Заодно доказав, что не контролируешь её.
Силы и правда нет, своего он добился. Что-то еле теплится в груди, даже не сила, а какая-то её капля, словно далёкий маяк.
— Так в чём, по-твоему я должен сознаться? — горло дерёт, но я его уже не берегу.
— Сам сдаёшься? Разумно…
Сделать рывок, дернуть его за ноги, повалить и вдарить локтем по гортани. Шанс слабый, но хоть что-то. Просто соберись, Игорёк. Ещё раз.
— Да, да, больше не поиграем, — перебиваю, шумно дышу через нос. — Так в чём? Ты, лично. А не империя, хватит ей прикрываться.
— А вот тут ты ошибаешься, — Панаевский неожиданно злится, повышает голос. — Личного тут ничего нет. Не всё крутится вокруг одного человека. Всё, что я делаю, чем жертвую я, чем расплачиваются великие роды — это всё ради империи. Ради того, чтобы остальные
