Длинная тень - Синтия Хэррод-Иглз

Хозяин вышел, Беркли помог девушке снять плащ и маску и наконец обнял ее.

– О, моя дорогая, я так давно не видел вас. Вы хоть немного скучали обо мне? Хоть иногда?

– Совсем немного, время от времени. Ну, милорд, вы не должны ожидать слишком многого. И помните: меня окружали исключительные люди.

– Вам нравится мучить и дразнить меня. Держать на расстоянии, – заключил Беркли, увлекая Арабеллу на кушетку и не выпуская ее рук. – Я буду сражаться за вашу честь с любым юнцом, но побьет меня только принц Руперт. Надеюсь, вы не стали его любовницей? Скажите правду.

Арабелла выдернула руки и легонько ударила его в грудь.

– Боже, сэр, что за гнусные предположения! Он – мой крестный отец. Я люблю его как родственника. Кроме того, он стар.

– Я думал, вам по душе его компания.

– Целый день, пока мы с ним катались на лошадях, посещали скачки или бродили пешком – да! Но вечерами... Когда вечерами он заводил беседы с моей матерью... О Боже!.. Мне было ужасно трудно удержаться от зевоты.

– Твоя мать – скучная? – недоверчиво спросил Беркли.

Арабелла внимательно посмотрела на него. Он часто охотился и катался верхом с ее матерью, пока не влюбился в Арабеллу, что было одной из причин скрывать их встречи. Она была не совсем уверена в том, что привязанность Беркли к Аннунсиате окончательно исчезла.

– Они часами разговаривают о моих братьях. А мать все продолжает и продолжает говорить о том, как прекрасен Джордж и как ужасен Хьюго.

– Разве их с вами не было?

– Они гостили у маркиза Эли, по крайней мере, до этой недели. А теперь, наверное, уже вернулись в Оксфорд. Кто-то из них женится на дочери маркиза, только не знаю кто.

– Ах, да! Юная Каролин! – задумчиво произнес Беркли. – Я и сам было думал на ней жениться, но она бедна, как церковная крыса. А потом полюбил вас, и все мысли о других женщинах вылетели из головы.

– Я вам не верю, – сказала Арабелла, высвобождая руки. Беркли засмеялся.

– Рядом с вами, дорогая Арабелла, она выглядела бы тенью, как молочная сыворотка рядом с шампанским. Она скучна и неинтересна.

Арабелла недоверчиво взглянула на него и продолжила:

– А прекратив говорить о Хьюго с Джорджем, они заводили беседу о лорде Шейфтсбери и его друзьях, что было еще хуже. Скажите, ради Бога, кто такие виги и тори? Кроме того, что это самое скучное, что может быть на свете.

Беркли рассмеялся.

– Моя дорогая невежда! Неужели вас совсем не интересует политика? Ведь вы живете при дворе.

– Ею достаточно интересуется мать, за всех нас, вместе взятых. Давеча она высказала мысль, что речь, произнесенная в Тауэре, служила только удовлетворению амбиций лорда Шейфтсбери, и лучше бы король отрубил ему голову.

– Твоя мать жестока, но я не думаю, что она ошибается. Шейфтсбери алчет власти. Он пойдет на все, чтобы получить ее. Его партия – это сборище всех несогласных, которыми движет только их ненависть к католицизму и Франции, вот почему двор называет их вигами, шотландскими мародерами. А они в ответ называют своих противников тори, ирландскими разбойниками.

– И вправду английский язык чудесен, – воскликнула Арабелла. – Итак, виги – это несогласные и пуритане, так ведь?

– В основном, – ответил Беркли. – Шейфтсбери настаивает на выборах. Он хочет выкинуть из парламента сторонников короля, чтобы осуществлять полный контроль, поэтому собирает вокруг себя всех, кто думает так же. Но, чтобы распустить парламент, нужны доказательства недоверия к нему народа, а народ в данный момент спокоен. Торговля идет неплохо, урожай был хорошим, а протестантская свадьба очень воодушевила их, поэтому они не настроены выступать. И потому Шейфтсбери пока копит силы и заводит дружбу с тем, кто, как он надеется, в один прекрасный момент подвинет герцога Йоркского с трона.

– С кем? О ком вы говорите? – заинтересовалась Арабелла.

– Но о ком же, как не о любимом сыне короля, Монмауте. Если на короля оказать достаточное давление, как полагает Шейфтсбери, он признает Монмаута законным сыном и сделает его принцем Уэльским. В некотором роде это неплохой план. Монмаут очень популярен среди народа и к тому же протестант.

– Он самодовольный хвастун и популярен только потому, что протестант, – заявила Арабелла. – Это самый гнусный человек из всех, кого я знаю.

– Потому что не стал танцевать с тобой на последнем балу? – поддел ее Беркли.

– С этим ничего не поделать. Кроме того, Шейфтсбери совсем сошел с ума, думая, что король когда-нибудь узаконит Монмаута. Он любит его, но никогда не забудет, что он – бастард.

– Не знаю, – задумчиво произнес Беркли, – если бы...

– Король не сделает этого, ни за что! – перебила его Арабелла.

– Кажется, вы знаете о политике слишком много для человека, который не интересуется ею, – улыбнулся Беркли.

Арабелла взглянула на него.

– Я знаю короля, вот и все.

– Надо понимать, что мой соперник – король? – состроил расстроенное лицо Беркли. – Тогда сдаюсь. Если с принцем Рупертом еще хоть как-то можно соперничать, то королю я не конкурент.

– Не говорите глупостей, – сказала Арабелла, но все же улыбнулась, и у Беркли появилась возможность снова взять ее за руки и возобновить ласки.

– О, Арабелла, почему вы не разрешаете мне поговорить с вашей матерью? По-моему, это самое лучшее. В конце концов, это не будет неравным браком...

– Она не согласится, – перебила его Арабелла. – Я знаю свою мать, поверьте мне. А как только вы ей обо всем скажете, они начнут контролировать каждый мой шаг, и мы не сможем встречаться.

– Тогда предлагаю бежать! А когда дело будет сделано, они не смогут нас разлучить.

– Не будьте дураком, – холодно сказала Арабелла. – Неужели вы думаете, что я тоже совсем потеряла разум? Мать лишит меня наследства, я стану бедной и тогда и вам буду не нужна.

– Неужели вы так мало верите в мою любовь? – печально спросил Беркли.

Арабелла смерила его не по годам мудрым взглядом.

– Если бы я была бедна, как леди Каролин Бовери, вас бы сейчас здесь не было.

– Вы ошибаетесь! Конечно, я очень рад, что вы богаты, но я любил бы вас, даже если бы вы не имели ничего. Я готов встретить с вами бедность, Арабелла. Я выдержу все, если вы будете со мной.

– Тогда вы точно дурак! В жизни нет ничего важнее прочного положения. Мне все равно, богаты вы или нет, потому что я сама располагаю деньгами, но если бы мы оба были бедны... Нет, я не хотела бы делить с вами бедность.

– Тогда что же нам остается? – безутешно воскликнул Беркли.

Она смотрела на него любящим взглядом, понимая, что мозгов у него гораздо меньше, чем у нее, а те, что есть, сделаны из вещества более крепкого, чем гранит. Беркли был романтиком, выросший на идеалах любви, писал стихи и всю свою молодую жизнь порхал в грандиозных бесплодных мечтах, как, впрочем, и большинство молодых людей, знакомых ей по Уайтхоллу. Но встретившись лицом к лицу с бедностью, он тут же . растаял бы с очаровательной улыбкой и подходящими к месту извинениями. Арабелла была выкована из более прочного материала, ее разум был закален поколениями сражающихся северян.