Предания о неземных пришельцах (Сборник) - Анна Зегерс

Тайной заботой всех заинтересованных сторон, разумеется, была забота о том, чтобы Отто продержался, чтобы коварная судьба не привела его в конце концов к мутации и не разбила всех возлагавшихся на него гордых надежд. Но, судя по ежедневным бюллетеням, издаваемым правительственной комиссией, у него пока все в порядке и он здорово прибавляет в весе.

Так было по крайней мере к моменту сдачи этих строк в набор.

ХЕЛЬГА КЁНИГСДОРФ

ПОЛИМАКС

Тяжелые белые хлопья отделялись от плотного слоя серых туч и слетали на землю меж голых ветвей огромных платанов.

Мирная тишина царила на аллее и вокруг неприступного кирпичного здания в конце аллеи, где пятнистые стволы, казалось, сдвигались теснее друг к другу. Высокие окна дома светились в сумерках наступающего вечера.

В этом доме, в пятой палате нейрохирургического отделения, на своей постели, лежал Антон Глюк и с удовольствием регистрировал внутреннюю невозмутимость, которую сохранял и в этих условиях.

Он лежал в темноте и размышлял о причудливых поворотах судьбы, которые свели их под этой крышей, его и того, другого, кого, как полагал Антон Глюк, видел он сегодня утром, когда его везли по длинным коридорам на заключительное обследование. Собственно, ему это, возможно, только показалось. Тихийца — пугало всех редакций, едва ли может быть хоть какое-то в том сомнение. Его, с его тощей как жердь, чуть согбенной фигурой, нельзя было спутать ни с кем другим. Она могла принадлежать только тому человеку, на статьях которого Вегнер, заместитель Глюка, обычно переправлял красным карандашом начальные буквы имени автора: «Тих» — на «Уб», подавая тем самым сигнал тревоги. Ведь если поступала статья от Тихийцы, редакторам следовало проявлять чрезвычайную осторожность. Перо Тихийцы натворило бед уже не в одной редакции.

Когда Глюка везли обратно, он спросил у сестры, какое это отделение за большой стеклянной дверью, в которую прошел раньше тот человек.

— Для алкоголиков, — ответила сестра, почему-то шепотом.

Антон Глюк, получив такой ответ, почувствовал замешательство. Словно оправдалось то, чего все давным-давно ожидали. Но также словно он был в чем-то виновен. Чувство, которое Глюк не в состоянии был объяснить себе, для которого не было ведь никакого видимого повода, но которое ему, как ни странно, казалось в то же время утешительным, ибо оно связало его с большим миром.

Глюк лежал в палате один. Посещение жены и дочери он сумел выдержать вполне достойно. Они сидели у его кровати, силясь найти верное соотношение между оптимизмом и озабоченностью. Он же, напротив, прикинулся, будто его вообще ничто не тревожит. На самом же деле он примерно представлял себе риск предстоящей операции и, следовательно, понимал, что этот вечер может быть последним, поэтому притворство, на которое он считал себя обязанным, едва не переходило границ допустимой для него нагрузки.

Рентген показал, что в голове Глюка происходит что-то неладное. Врач, освидетельствовав каждый квадратик его мозга, сказал:

— Милейший, что же вы так поздно обратились к нам.

Глюк, достаточно проблуждавший по медицинским лабиринтам он терпеливо глотал таблетки от мигрени, выдержал раздражающие токи и лечение с поворотом тела в лежачем положении вокруг продольной оси, ждал результатов бесчисленного множества анализов, выжидал бесчисленное множество сроков, — ощутил на мгновение неодолимое желание влепить врачу оплеуху. Однако успокоился, во всяком случае в том, что касалось оплеухи, не обнаружив на лице врача ни малейшего следа цинизма. И вообще, порыв этот можно было объяснить только шоком, который вызвало у него сообщение об истинном состоянии его здоровья, ибо Антон Глюк, главный редактор журнала «Мир прогресса», терпеть не мог неоправданных действий.

На работе он себя чувствовал капитаном, задача которого — безошибочно проводить свой корабль меж гигантских утесов и сквозь бури. Видимо, было необходимо, чтобы на таком посту в духовной жизни общества стояли соответствующие люди, и поэтому для дальнейшего его здравствования кроме личных желаний имелись и объективные соображения. Возможно, именно в этом убеждении черпал он силы, дабы одолевать свое теперешнее состояние.

Антон Глюк забылся коротким беспокойным сном. Вероятно, успокаивающе подействовали уколы. Но они не избавляли его от мучительных сновидений.

Вот он несется по какому-то ущелью, несется что есть силы, не продвигаясь вперед ни на сантиметр. При этом все указывает на опасность, грозящую ему за спиной. Едва ли не физическую угрозу, исходящую от какого-то преследователя. Антон Глюк знал, что ни в коем случае нельзя оглядываться, что это будет его гибелью. А где-то вдалеке, на скале, красными буквами, словно лозунг, выведено слово ПОЛИМАКС. Краска расплылась и смахивала на текущую кровь. Слово это казалось ему знакомым, но он не мог вспомнить, что оно значило. Ему стоило огромных усилий не повернуть назад. Он проснулся весь в поту и с трудом уяснил себе, где он и что с ним.

Пытаясь избавиться от жутких сновидений, Антон Глюк все вспомнил. Прибор «полимакс» был описан в одной из статей Тихийцы. Кстати, вполне дельная статья, если опустить последнюю фразу. Невероятно, о чем только не писал этот человек. Во всех редакциях столицы он был известен как автор непрошеных статей, каковые почти всегда оказывались непригодными для публикации. Если в какой-нибудь редакции еще не поняли, что та или иная тема стала щекотливой, то, получив соответствующее предложение от Тихийцы, редактору надо было задуматься. Трудно сказать, следовало ли называть эту способность Тихийцы инстинктом или отсутствием оного. Вероятнее всего, в данном случае значительная доля наивности сочеталась с фанатичным сознанием личной ответственности за своевременность сообщения. С такими людьми нужно было быть начеку.

Редакторы передавали друг другу поступившие от Тихийцы материалы, на что Глюк намеренно смотрел сквозь пальцы. Равно как избегал официально принимать к сведению, что Вегнер втайне собирает рукописи Тихийцы и называет его «Карлом Краусом наших дней». Глюк, качая головой, пытался представить себе «Карла Крауса наших дней» и не чувствовал ни малейшего желания из-за подобных публикаций неделями извиняться и умиротворять возмущенных. Он все хуже переносил подобные унизительные действия и в какой-то момент склонен был даже увидеть в них причину своего заболевания, однако тотчас отбросил эту мысль. Существовали вполне объективные данные обследований. И он придавал большое значение возможности придерживаться этих данных, хотя и стал пациентом неврологической клиники. А это как небо от земли отличало его от того слабака, который кончает свои дни в отделении для алкоголиков.