«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Когда я стал ведущим, то всегда старался мысленно представить себя на месте ведомых, помня, как самому приходилось потеть. Стремясь не повторять ошибок своих предшественников, делал все от себя зависящее, чтобы облегчить жизнь ведомым. На «иле» от истребителей не уйдешь, поэтому я делал все возможное, чтобы после атаки цели с круга быстро собрать ее в плотный кулак. После выхода из пикирования я уходил не на максимальной скорости, как это делали прежние ведущие, а уменьшал ее до минимально возможной. Для еще не слетавшихся со мной летчиков такой маневр оказался неожиданным, и они в первых полетах, не рассчитав скорость, иногда проскакивали мимо меня. Идя плотной группой, нам было значительно легче отражать атаки истребителей. В результате наши потери резко снизились. В тех группах, где я был ведущим, от истребителей в конце войны был потерян всего один самолет, да и тот под вопросом. Никто из летчиков не видел, куда делся самолет, на котором летел молодой летчик. Это было под городом Ратибор в Германии.

Группа, которую я вел, входила в состав сводной колонны под общим командованием Фукалова из 621-го полка. При атаке цели с круга мы были атакованы «фоккерами». Перед тем как ввести самолет в пикирование, я увидел на встречном курсе истребитель, по которому успел дать очередь из пушек и пулеметов. Чем это кончилось для противника, не знаю, так как мы быстро проскочили друг друга. «Фоккеров» было немного, не больше пары. Не исключено, что они сумели смертельно ужалить одну из наших машин. Истребители прикрытия их проворонили и тоже не видели, куда делся один штурмовик. Летая ведомым, я всесторонне анализировал каждый вылет, критически оценивал свои действия, а когда начал водить группы, старался не допускать ошибок прежних ведущих. Каким должен быть ведущий, я понял, наблюдая за действиями своих наставников. Понимал, что за мной внимательно наблюдают идущие со мной летчики.

Для ведущего важны такие качества, как умение водить группу, управлять ею, хорошо ориентироваться в полете, проявлять инициативу, смелость, энергичность. Надо хорошо разбираться в сложившейся обстановке в условиях зенитного и истребительного противодействия с сопутствующими элементами маневра группы. Необходимо находиться в непрерывном контакте с наземными пунктами управления и наведения в условиях радиопомех и ложного перенацеливания со стороны противника, проявлять настойчивость в достижении цели.

С назначением меня ведущим отношение ко мне летчиков продолжало оставаться прежним. Создалось своеобразное положение: если в воздухе они повиновались мне беспрекословно, то на земле – не всегда. Причиной такой ненормальности было то, что я двигался по должностным ступенькам в одной и той же эскадрилье, и поэтому требовать от своих друзей соблюдения строгих уставных отношений было не так просто. Взять себя в руки и поставить их на место я, конечно, мог. Однако хорошо понимал, с чем могу столкнуться. Отношение ко мне стало меняться по мере пополнения эскадрильи новичками, для которых я не был хорошо знаком, и они уже называли меня на «вы».

После эксперимента со мной Пстыго то же самое сделал и в других эскадрильях. Самостоятельно в те дни сводили группы: в первой – Лобанов, во второй – Шутенко и Остропико. Эксперимент прошел удачно. Через несколько дней мы уже водили группы как бывалые ведущие. То, на что не мог решиться, считая нас молодыми неподготовленными летчиками, Хромов, Иван Иванович сделал разом. Дела у нас пошли намного лучше. Заметно снизились потери техники и летного состава. Мне приятно, что из рядовых летчиков, на которых начальство раньше не обращало внимания, я был первым, кому доверили водить группы.

В результате тяжелых зимних боев, порой с переменным успехом, наши войска все же продвигались вперед. Немцы стремились вернуть утерянные позиции южнее и юго-западнее железнодорожной станции Бычиха в районе города Невель. Войска фронта стойко держались. Для успешного выполнения задач командование должно было располагать точными сведениями о противнике. Необходима была достоверная информация обо всем, что делалось в тылу противника. Поэтому по требованию командования фронта мы начали вести непрерывную воздушную разведку. Другим видам авиации из-за крайне низкой облачности вести такую разведку не представлялось возможным. В феврале 1944 года погода нас не баловала. Стояла сплошная облачность с высотой нижней кромки от 50 до 250 метров и видимостью 0,5–1,5 километра. В один из таких дней, 16 февраля, полку была поставлена задача: в течение дня вести непрерывную разведку дорог на участке Бешенковичи – Островно – Старое Село. При такой погоде летать можно было только парами. Разведку вели опытные летчики.

Я в тот день летал дважды. Во втором вылете я шел ведомым у исполняющего обязанности командира эскадрильи старшего лейтенанта Марченко. Для него он стал последним. К поворотному пункту маршрута мы подошли на малой высоте без каких-либо отклонений. И тут непонятно зачем Марченко нырнул в длинный овраг, встретившийся нам на пути. Я, не отставая, шел за ним, перейдя с правой стороны на левую. Получилось так, что мы оказались на высоте или даже ниже верхних склонов оврага. Такая высота стесняла маневрирование по курсу и создавала удобные условия для ведения огня противнику.

Из деревни, расположенной вдоль оврага, по нам открыли сильный огонь танки и счетверенные «эрликоны». Буквально тут же почувствовал сильнейший удар. Он был настолько сильным, что зашкалили стрелки приборов, а часы вылетели из гнезда и ударили мне в грудь. Чувствую, что в кабине чего-то недостает, но в горячке не могу понять, чего именно, а рассматривать ее нет времени. Вижу, как трассы «эрликонов» прошивают самолет Марченко. В задней кабине у него появился язык пламени. Воздушный стрелок Васо Рехвиашвили машет руками, пытаясь сбить пламя, но оно разрастается, охватывая всю кабину.

Проскакиваем небольшой перелесок. По полю, что за ним, в боевых порядках движутся немецкие танки. Сколько их? Считать нет времени. С первого взгляда показалось, что не менее трех десятков. Все внимание самолету Марченко. Огонь, быстро увеличиваясь, охватывает весь самолет. Пламя, раздуваемое набегающим потоком, тянется за машиной на 30–40 метров, переходя в густой черный дым. Переваливаясь с крыла на крыло, самолет резко теряет скорость. Быстро нагоняю машину командира и, стремясь не выскочить вперед, почти полностью убираю газ.

Горящий самолет в это время ударился плашмя о землю. С загнутыми от удара лопастями он подскочил на 10–12 метров. Продержавшись в воздухе еще какие-то мгновения, он снова ударился о землю, рассыпаясь на огненные обломки. Основной своей массой самолет ударил по одному из танков и взорвался. Я тут же выполнил горку и на высоте 200 метров сделал круг над местом гибели товарищей. Вижу, как самолет горит вместе с танком. Мстя за гибель товарищей, делаю по танкам несколько заходов, израсходовав весь боекомплект.

На обратном пути обнаруживаю пропажу радиоприемника РСИУ-3. На месте, где он стоял, остались лишь оборванные ремешки, крепившие его. Начинаю искать его в кабине, но не нахожу. После посадки ко мне подходит механик самолета Шипицын и говорит: «Ну и дырищу тебе сделали в кабине!» Я тут же стал внимательно осматривать ее. Мне помогает Шипицын. Поиски оказались безрезультатными, словно его вынули из кабины. В конце концов мы все же поняли, куда он делся.

Танковая болванка под углом 15–20 градусов прошила кабину навылет, войдя в нее с левой задней стороны. Снаряд прошел между ногами и ручкой управления, полностью разнес радиоприемник, оборвал часть крышки наклонного газораспределительного валика правого блока мотора и полетел дальше. Для танкового снаряда бронезащита самолета не представляла преграды. Он проткнул ее, как нож консервную банку из мягкой жести. Диаметр пробоины был таким, что через нее, как сказал кто-то из ребят, можно было свободно просунуть оглобли. Шипицын стал с другой стороны, и мы через отверстия свободно рассматривали друг друга.

Снаряд оставил метку и на унтах, слегка опалив мех. Это попадание не было единственным. Эрликоновские пробоины имелись в крыльях и хвостовой части фюзеляжа. На такую «мелочь» уже никто не обращал внимания. Это было обычным явлением. Если мы возвращались без пробоин или осколков зениток, то вроде бы и не летали воевать. За несколько дней до гибели Марченко чудом спасся заместитель командира полка Сухих. Малокалиберный снаряд, пробив с правой стороны заднюю броню кабины, попал в пистолет ТТ. Тот рассыпался на части и, оторвавшись вместе с кобурой, упал на пол кабины. Другой снаряд из этой же трассы угодил в фонарь и заклинил полоз, по которому тот сдвигался назад. Зарулив на стоянку, майор свыше двух часов просидел в кабине, пока автогеном не вырезали часть фонаря. Если бы пришлось покидать самолет в воздухе, он был бы обречен на гибель. Да и на земле при вынужденной посадке где-нибудь в поле или в лесу трудно представить, как бы он сумел самостоятельно выбраться из кабины.