Манкая - Лариса Шубникова

мнению о себе самой. «Дешевка», «гулящая», «изменница»…и это всего лишь часть его, Кириного, злобного залпа. С каждым его словом сжималась жена, гнулась, будто придавливало ее к земле справедливыми упреками. Паника и слезы…

Звонок в дверь, потом грозный стук. Кире пришлось открыть, а на пороге Олеся. Батюшки Святы!

– Вечер добрый. Простите, что без приглашения, – шагнула красотка в холл и дверь за собой прикрыла. – Юль, я сразу все скажу. Честно. Кира сам никогда не признается. Мы любим друг друга и хотим быть вместе. Но он очень порядочный человек и не может не жалеть тебя, понимаешь?

Ну, вот и все… Кирилл понял, что лишился всего, а Юля поняла, кто она на самом деле. Дешевка, неверная жена и изменница. Киру она оправдала моментально, когда услышала «любим друг друга» и «жалеет тебя». Юлька, себя не помня, выскочила за дверь и, не зная куда бежать, застыла на лестничной площадке. В этот момент на Юлино счастье, открылась дверь Ирины Леонидовны, и москвичка наша, узрев в том спасение, побежала к соседке.

– Ириночка Леонидовна… – только и выдохнула Юлька.

Джеки поняла мгновенно и втащила дорогую соседку в квартиру. Дверь захлопнула и едва успела подхватить Юленьку. Та сползла по стенке и лежала теперь в глубоком обмороке. А что вы хотели? Целый день не ела, нервы и прочее разное.

***

– Фира, не шурши! Что там у тебя? – громкий шепот выдернул Юльку из забытья.

За окном темно, который час и вовсе неясно. Гостиная Ирины Леонидовны и она, Юлька, на диване, укрытая пледом.

– Вот просила же, не будить! – мадам Шульц присела рядом с Юлей. – Дорогая, не вставай. Тебе сейчас нельзя. Мы испугались и пригласили Семена Петровича. Он просил дать тебе отдых и никуда не пускать.

Семен Петрович доктор, профессор на пенсии. Жил в соседнем подъезде и иногда консультировал старушек Собакевич, когда те начинали капризничать и не верили Юленьке, что все будет хорошо.

Вокруг Юли родные лица. Печальные Доры и Фиры и серьезное, нахмуренное, Ирины Леонидовны. В дверях показалась Светлана в чашечкой китайского фарфора в руке.

– Юленька, я не хотела их звать, но они сами пришли, честное слово. Там у вас что-то громко было сегодня. Ты когда ко мне вошла, у Киры голосила дамочка. Я даже не стану спрашивать, что произошло.

– Юль, выпей. Это настойка успокоительная, – Светочка приподняла Юлькину голову и влила ей в рот горьковатую жидкость. – А теперь ложись и отдыхай.

Ну, отдыхать, положим, сложновато, когда восемь пар глаз смотрят на тебя. За нее волновались и оберегали сейчас, словно родное дитятко. Юлька оглядела всех внимательно, а потом не перенесла откровенной их доброты и заплакала, чем и спровоцировала кудахтанье, возгласы и даже ругательства.

– Ира, вот что ты, в самом деле? Зачем про дамочку?

– Закрой рот, Фир! Для чего было шуршать? Не дала Юле выспаться!

– Девочки, не ссорьтесь, – занервничала Дора.

– Так, тихо! – скомандовала Светочка и подсела к Юле, потеснив с собственного дивана Джеки. – Юль, он тебя ударил? Обидел?

Юлька только головой помотала. Соседки переглянулись.

– Сказал, что уходит от тебя?

Снова отрицательное мотание Юлькиной головы.

– Ты его бросила? – вопрос Дора задала, а сама дыхание затаила.

– Я не знаю! – и Юлька упала на подушку.

Три дамы переглянулись снова и помолчали немного. Могли бы и много, но Фира, неугомонная сестричка, не смогла удержать в себе любопытного чёрта.

– Деточка, что произошло? Нет, мы не настаиваем на ответе, но волнуемся. С тобой плохо, дурно, а мы не знаем, что случилось.

Юлька утерла слезы, вздохнула и выложила соседкам все, как на духу. Забавно, что по ходу повествования их лица веселели и становились все довольнее и довольнее. В конце Ирина даже улыбнулась, чем и удивила Юлю.

– Ириночка Леонидовна, почему вы смеетесь? Надо мной, да? Пожалуй, следует плакать. Я такая …такая.. – Юля обессилено замолчала и уставилась в потолок.

– Аминь! – Дора перекрестилась. – Фирочка, завтра пойдем в церковь и свечки поставим. Купим самые большие!

– Наконец-то! – выдала Светочка.

И все это заставило Юльку изумиться. Как так-то? Она ведь мужу изменила…ну, почти, а они радуются и чему спрашивается?

– Вот что, пойдемте-ка, – Света подняла упирающихся сестричек Собакевич и стала подталкивать к выходу. – Юль, отдыхай.

Кивнула Ирине, и все трое ушли. Правда, в холле был еще какое-то время слышен недовольный бубнёж сестричек. Но вот дверь захлопнулась и Юля уставилась на Ирэн.

– Что? Я тоже поставлю свечку.

– Я ничего не понимаю, Ириночка Леонидовна…

– А что тут понимать? Праздновать надо. Наконец-то у тебя раскрылись глаза на мужа и симпатичного соседа. Юля, детка, то, что Митя в тебя влюблен давно уже ни для кого не секрет. Но вот ты удивила меня и обрадовала.

– В каком смысле давно? Я ничего такого не замечала…

– Ты бы и слона у себя в кухне не увидела. Все Кирочка застил.

– Ирина Леонидовна, Кира мой муж. Ну, как Вы..

– Как, как, а вот так! И я очень надеюсь, что в скором времени Кира не будет твоим мужем. Если ты его простишь, знай, я тебя не прощу. Расплюемся навсегда, как говорится!

Юлька помолчала, а потом задала вопрос, который простым не был ни разу.

– Тётя Ира…я как моя мама, да?

Симпатичная Наталья Аленникова, мама Юленьки, сбежала когда-то давно с любовником. Мало кто знал, что у них не сложилось, и Наташа, опомнившись, попыталась вернуться за дочерью. Брошенный муж, папа Юли, подключил все свои связи и пошел на всё, чтобы лишить ее родительских прав и наложить запрет на встречи с дочкой. Такова была месть обманутого мужчины. Наталья бродила вокруг дома, но встретиться с дочкой так и не получилось. Вот одним морозным вечером Наташа возвращалась от дома дочери и угодила под трамвай. Юле ничего не рассказали, потому и осталась наша москвичка в твердой уверенности, что мама ее не любила и бросила. По-факту, любила, но так же, по-факту, и бросила.

Ирина не стала выворачивать и перетряхивать прошлое, потому и смолчала о матери, но сказала следующее:

– Именно так. Как мама. Она тоже долгонько терпела характер твоего отца. О мёртвых не принято говорить дурно, но знаешь, Витя тот еще был…диктатор. Да, она захотела свободы, счастья, любви и упорхнула. Как и ты. Но одно я знаю наверняка, будь у тебя дитя, бежала бы ты с ним. И сидели бы тут у меня вы двое или трое. Как бог бы дал. Не суди, Юлька, маму. Ты понятия не имеешь, что ей пришлось испытать и пережить. Так просто ничего не случается. И вот еще что, любой, кто знает тебя хотя бы немного, вскользь, никогда не скажет о тебе тех слов, которые ты услышала нынче от мужа. Если ты мне веришь хотя бы немного, ты перестанешь думать о себе дурно.

– Ириночка Леонидовна, я не могу.