Пастырь добрый - Попова Александровна

— Я ничего не трогал. К чему мне это…

— Стало быть, дверца шкафа была открыта? — уточнил Курт, и кожевенник нахмурился, отозвавшись с неприкрытым раздражением:

— Вы не можете всерьез об этом говорить, майстер Гессе. Я вполне отдаю себе отчет в том, какими делами должно заниматься Инквизиции, однако ж рассматривать хоть бы и в теории…

— Была или не была? — чуть повысил голос он, оборвав его на полуслове, и Мозер натужно кивнул:

— Да, была. И что с того?

— При том, как ваш сын был напуган тем, что происходило… или — ему казалось, что происходило… в его комнате — как вы полагаете, он уснул бы, не накинув крючка?

— Значит, — нетерпеливо возразил кожевенник, — крючок он снял утром!

Курт вздохнул, не оспорив слов Мозера и не согласясь с ними; бросив взгляд на стул, криво сдвинутый в сторону от шкафа, он неспешно приблизился к окну, хотя и отсюда было хорошо видно, что рама с цветными стеклами укреплена уже по-зимнему, гвоздями с загнутыми шляпками.

— Вы первый просыпаетесь в этом доме, верно? — не столько спросил, сколько констатировал он и, не дождавшись ответа, продолжил: — Засов на двери — вы ведь задвигаете его на ночь?

— Опускаю, — уточнил Мозер, — но к чему вы это?

— Засов был опущен этим утром?

Мгновение тот безмолвствовал, то ли припоминая, то ли пытаясь понять, к чему клонит этот странный следователь, и, наконец, кивнул:

— Да, был. Каждое утро его снимаю я, так было и сегодня.

— Итак, — подытожил Курт негромко, — окно забито, засов на двери был утром опущен; ставни первого этажа, да и прочих комнат, я полагаю, в том же виде. Когда вы уходили в лавку, в доме оставалась бодрствующей прислуга (если мне верно передали), которой ваш сын также на глаза не попадался, и никто не видел его ни за завтраком, ни выходящим из дому; стало быть, ни в какое иное время, кроме как ночью, он из дому уйти не мог. Я все точно говорю?

— Да, но… — начал Мозер и осекся вдруг, побелев щеками и метнув в сторону злополучного шкафа настороженный, неверящий взгляд. — Но как же… Это ж попросту вздор, небывальщина!..

— Вы сами едва не сказали это, майстер Мозер, — вздохнул Курт, вновь подступив к приоткрытой дверце. — «Но как же» тогда Штефан покинул дом. А все свидетельства указывают на то, что его уже не было, когда проснулись вы. И кроме того… Одежда, лежащая на этом стуле — та, в которой он был накануне? Простите меня за резкость, однако ж, не голым ведь он ушел из дому.

Тот не ответил, однако и возражать более не стал, и по сорванному дыханию за плечом неясно было, сдерживает ли хозяин дома не приличествующие мужчине слезы или же почти явленные ему доказательства сверхобычности произошедшего ввергли его в возбужденность и растерянность. Курт смолкнул тоже, осторожно, медлительно ведя ладонью по косяку шкафа, словно надеясь нащупать некий незримый след. Хотелось бы знать, подумал он невольно, припомнив осунувшееся лицо Томаса Штойперта после его прогулки по городу, как это — ощущать события, которых не видел, и видеть то, о чем не знаешь…

Рука его замерла, когда пальцы коснулись петли для крючка — петля шаталась в плотном дереве бруса. Курт присел подле шкафа на корточки, присмотревшись. Древесные волоконца вокруг гнутой проволоки, вбитой в косяк, смялись и выщербились.

Стараясь двигаться неспешно и без суеты, он прикрыл дверцу, накинув крючок, и дернул ее на себя; после нескольких рывков прыгающий крючок с лязгом выскочил из петли, и дверца распахнулась настежь.

— Смотрите, майстер Мозер, — еще тише, чем прежде, заговорил Курт, наконец. — Даже просто закрытая дверка сидит плотно. Она не открывается сама по себе. Если ваш сын и в самом деле видел, как она отворяется — в том виновны не скверная работа плотника, не рассохшееся дерево и не сквозняки. А теперь взгляните вот сюда. Эту дверцу пытались открыть, когда она была заперта на крючок; видите, как расшаталось дерево у петли? Дверцу дергали, дергали сильно, и, в конце концов, фактически взломали.

— «Пытались»? «Взломали»?.. — подавленно переспросил Мозер. — Кто?

Дать компрометирующий его ответ «не знаю» Курт, благодарение Богу, не успел: на пороге комнаты, испуганно и настороженно заглянув, явилась невысокая пухлая женщина в посеревшем от частых стирок переднике — вероятно, та самая, чьи всхлипы доносились до него с кухни.

— Что еще? — не слишком любезно осведомился хозяин, и та вжала голову в плечи.

— Там господа из Инквизиции, — шмыгнув носом, пояснила она, косясь на Мозера исподлобья со смешением порицания и жалости. — Впустить требуют…

— Ваши? — пытаясь за суровостью в голосе укрыть свою взволнованность, бросил кожевенник. — Серьезно подошли к делу. Что вы скажете, когда тело моего мальчика найдут на улице?

— Я искренне вам сочувствую, — с невольным раздражением отозвался Курт, поднявшись с корточек, но глядя по-прежнему на крючок двери. — И я не стану вас обнадеживать; я не буду говорить, что не все еще потеряно, и я не скажу вам, чтобы вы не отчаивались. На то, что сын ваш жив, надежды нет. Я скажу то, что сказал бюргермайстеру: все, что вам остается — месть. И если вы хотите хотя бы отомстить виновнику — дайте нам работать.

— По-вашему выходит, майстер Гессе, что мстить мне доведется шкафу.

— Везде люди, — возразил Курт убежденно, принудив себя сбавить жесткость в голосе. — Живые или мертвые. Виновник есть всегда, вольный или невольный. А хоть бы и не человек — с этим тоже можно сквитаться.

Мозер кинул скептический взор в его сторону, однако спорить более не стал, замерев взглядом на вошедших, и он едва не перекривился, услышав то, что услышать ждал.

— Почему старших дознавателей нет? — хмуро осведомился хозяин дома. — Почему пропажу моего сына расследуют…

— … сосунки? — подсказал Курт холодно; тот смутился, как-то разом и понурившись, и выпрямившись, точно идейный еретик на первом допросе.

— Я не то имел сказать, — возразил он, не глядя уже ни на кого. — Однако же, по моему мнению, следовало бы…

— Майстер Мозер, — оборвал Курт, полагая все силы на то, чтобы не потерять терпения, — Друденхаус не мешается ведь в ваше дело и не учит вас, как кожи кроить. Настоятельно вас прошу — не лезьте в нашу службу и вы, позвольте заняться каждому своей работой. Лучше будет, если вы сейчас спуститесь вниз и обождете там некоторое время, не путаясь у нас под ногами.

— Можете вы хотя бы разъяснить, что тут происходит? — не попеняв, вопреки ожиданию, на столь бесцеремонный слог, почти попросил тот, и Курт вздохнул.

— Нет, — сказал он уже чуть мягче, но все так же непреклонно. — Не могу. Майстер Мозер, в связи с известными вам событиями в Кельне — сами понимаете, у нас не Бог весть сколько времени; прошу вас, давайте обойдемся без дискуссий. Покиньте комнату.

— Хам, — укоряюще бросил подопечный, оглянувшись через плечо на молчаливого хозяина, исполнившего указание на сей раз безропотно, кажется, попросту утомившись от споров и пререканий. — У человека горе; мог бы varietatis causa[66] хоть изредка, хоть с кем-нибудь вести себя не как совершенная сволочь. Срываешь на нем зло на самого себя?

— Absis[67], — отмахнулся Курт, выглянув из двери, дабы убедиться, что Мозер не вздумал остаться и подслушать, о чем будут говорить и чем станут заниматься следователи в его отсутствие. — Штойперт, как ты — продышался? Сможешь работать дальше? По назначению, я разумею.

— В любом случае, мне не выбирать, — косо улыбнулся эксперт, озираясь по стенам. — Я для того тут и нахожусь, верно?.. Да, я вошел в норму.

— Не сказал бы, глядя на твою физиономию… но — ты прав, выбора у тебя нет. У меня к тебе два вопроса. Primo — что произошло в этой комнате, secundo — тебе не помешает, если я буду продолжать следы вынюхивать?

— Давай, давай, бей, — покривился тот желчно. — К словам цепляться на инквизиторских курсах учат?

— Это талант от рождения. Так как?

— Не помешает, работай, — вздохнул Штойперт, продолжая озираться так, словно его заперли в допросной Друденхауса. — Этому, если уже настроился, ничто не помешает, не захочешь — увидишь…

— Ты все о том же? — вмешался Бруно, остановясь подле шкафа и глядя в его разверстое нутро с показной придирчивостью. — Что-то сдается мне — особо крупное чудище сюда не влезет.

— Даже Мозер-старший на грани того, чтобы мне поверить. Иди ближе к дверце, покажу то, что показал ему. Смотри на петлю; видишь, в каком состоянии дерево? А теперь смотри сюда.

На манипуляции с соскакивающим от тряски крючком подопечный смотрел молча, все более хмурясь, заговорив, лишь когда Курт поднял к нему вопросительный ожидающий взгляд:

— Есть над чем подумать, согласен. Хотя б над тем, что сам парень не стал бы вот так рваться в собственный шкаф, не отперев его — был бы взрослый, я б сказал, что спьяну, разве что…