Пастырь добрый - Попова Александровна

Сегодня в рабочей комнате Керна вновь был устроен разнос — но теперь, едва сдерживаясь, чтобы откровенно не повысить голоса, выговаривался Курт, взбудораженный и злой, исступленно меряя шагами небольшую комнатку, по временам останавливаясь в шаге от Ланца и порой забывая о присутствии начальства рядом. Тот долго слушал безмолвно, лишь изредка переглядываясь с застывшим в таком же нерушимом молчании Керном, и на сослуживца смотрел тяжело из-под красных от усталости век.

— Послать вас надо было куда подальше — всех, с вашими советами! — наконец, почти выкрикнул Курт, обессилев, и упал на табурет подле стола, уронив голову в ладони и яростно стиснув пальцами виски.

— Так и послал бы, — наконец, разомкнул губы Ланц. — Ты следователь второго ранга, имеешь нерушимое право самостоятельно решать, надлежит ли вести дознание или нет — я и тогда тебе это сказал.

— Что я сам виноват — без тебя знаю, — уже тихо и изможденно откликнулся он, глядя в темные доски старого стола. — Собственную репутацию поставил выше дела — вот что случилось. Побоялся показаться глупцом; и перед всеми вами в том числе.

— С себя не снимаю вины, однако…

— Я должен был повести себя так, как учили в академии, над которой вы здесь так любите глумиться, — оборвал Курт бесцеремонно. — Должен был разобраться сам. Проверить все, любое, даже самое глупое подозрение. Должен был исполнить то, что исполнять — обязан.

— Гессе снова предается самоистязанию, — с легким раздражением пробормотал Ланц. — У Вальтера в комнате и часовне Друденхауса надо поставить ведерко с пеплом, чтобы ты в любое удобное время мог посыпать им голову.

— С чьим пеплом? — уточнил Курт мрачно.

— Только сейчас ты четверть часа кряду обвинял Дитриха во всех смертных грехах, теперь себя, — негромко заговорил Керн, и он поднял голову, глядя в лицо начальству с тоской. — Но истина в том, что не виноват здесь никто. Ты сам это понимаешь. Это, как ты говоришь, primo. А второе — никто, Гессе, еще не сказал, что эти сказки о шкафах имеют под собою основание.

— Вы снова за свое? — ожесточенно вытолкнул Курт, рывком поднявшись, и, забросив остатки почтительности по отношению к вышестоящему, с грохотом уперся кулаками в столешницу, нависая над сидящим недвижимо майстером обер-инквизитором. — Вальтер, Господи, парень пропал из собственной комнаты ночью, тела нет — что вам надо еще!

— Ты кулачонками на меня не постукивай, — одернул его Керн, глядя на подчиненного, тем не менее, сострадающе и незлобиво. — Хальтер-младший тоже исчез из своей комнаты. Кристина Шток также не была отыскана в течение первых суток. И кроме малефиков, Гессе, в этом городе все еще существуют обыкновенные, заурядные преступники…

— Нет, — отрезал Курт убежденно. — Сейчас даже грабежей нет — спросите у бюргермайстера, за последние дни ни единого. Они сидят тихо; не в их интересах провоцировать власти. Несколько краж — и все.

— Майстер Керн сказал… — начал нерешительно Бруно, сегодня незаметный, как никогда, и понурый, точно груженный камнями тяжеловоз; Курт нетерпеливо обернулся к подопечному, и тот продолжил чуть слышно: — Майстер Керн вчера сказал, что мы не знаем, каких событий ожидать. Не знаем, чего эти ребята добивались своими жертвами, что начнется этим утром… Быть может, вот оно? И все жалобы Мозера-младшего на говорящие шкафы — лишь совпадение? Или именно его… исчезновение — это очередная их уловка, с тем чтобы по нервам ударить побольнее…

— Послушай своего помощника, — кивнул Керн, и он распрямился, глядя на начальника сквозь злой прищур:

— Нет. Теперь я решать буду сам. Как верно заметил Дитрих, ранг позволяет.

— О моем ранге не забывай, Гессе, он-то мне позволяет несколько более…

— В моих сопроводительных бумагах, если я не ошибаюсь, есть примечание от ректората святого Макария — если я решу вести расследование, если на какое-либо дело обращу внимание, вам рекомендовано оказать мне всяческое содействие. И на примере моего прошлого дела, Вальтер, вы должны были убедиться в том, что это имеет под собою основание.

— Ну, пусть так, — согласился Керн. — И что же ты намерен делать, в таком случае?

— Пойду в дом Мозеров и осмотрю комнату.

— Veto, — отозвался Керн тотчас. — Когда Друденхаусу было нечем заняться, я исполнял рекомендацию святомакарьевского ректората, тогда — я мог сидеть и ожидать, чем увенчаются твои прозрения, теперь же все иначе. И без того ты положил полчаса на избиение Дитриха и собственное бичевание; все, довольно. В Друденхаусе сотня подозреваемых и свидетелей, в Кельне тысячи готовых к мятежу и резне недоумков; на твои изыскания у нас попросту нет времени.

— Я иду в дом Мозеров, — тихо, но непреклонно повторил Курт. — Ваши указания, Вальтер, я полагаю ошибочными, посему намерен действовать в соответствии с собственными заключениями.

— Голову теряешь, Гессе, — предупредил обер-инквизитор тихо; устремленный на него начальственный взор Курт снес стоически, не отведя взгляда и не убавив тона.

— Не сказал бы, — твердо выговорил он и развернулся к двери, кивнув на нее подопечному. — Со мной, в Друденхаусе от тебя все одно толку нет.

— Veto, — донеслось в спину снова, и Бруно приостановился, в растерянности переводя взгляд с одного на другого. — Стоять, Хоффмайер. Шаг в сторону порога — и чаемая свобода станет отдаленнее еще лет на десять.

Мгновение подопечный нерешительно мялся, переступая с ноги на ногу посреди комнаты, и, наконец, чуть слышно проронил:

— Простите, майстер Керн. Я тут не решаю — я ведь не Друденхаусу принадлежу, а академии; стало быть, его приказ для меня выше вашего.

На миг в каменных стенах нависла тишина, в которой слышно было, как затаил дыхание даже Ланц, привыкший в обращении с майстером обер-инквизитором к некоторой вольности.

— Бунт на корабле? — спокойно, с опасной мягкостью в голосе осведомился, наконец, Керн. — Может, на мое место сядешь, Гессе?

— Может, когда-нибудь и сяду, — откликнулся Курт и решительно, не колеблясь более, вышагал в коридор.

— А старик ведь прав, — заметил подопечный, оглянувшись через плечо на тяжелую дверь. — Людей недостает, время поджимает; ты не в шутку решил инквизировать шкаф? Глупо. И нерационально.

— Возьми курьерского, — не ответив, распорядился он отрывисто. — Галопом по домам арестованных. В одном из них сейчас Штойперт. К Мозеру его. Я буду ждать там. Это — понятно?

Бруно скосился на его лицо с недовольством, но возражать более не стал, лишь разразившись тяжким осуждающим вздохом.

Кожевенный монополист пребывал в состоянии тихого помешательства: в одной из комнат, когда Курт переступил порог, надрывался младенец, заглушаемый лихорадочными, бессмысленными увещеваниями матери сквозь откровенные рыдания, чьи-то всхлипы доносились с кухни — вероятно, кухарки или еще какой прислуги, да и сам Штефан Мозер-старший смотрелся не лучшим образом, говоря сквозь зубы, коротко, точно бы опасаясь, что вместе со словами улетучатся остатки его выдержанности, столь явно необходимой сегодня хоть кому-то в этом доме. На просьбу осмотреть комнату сына тот лишь молча повел рукой, приглашая майстера инквизитора за собою, и первым поднялся по скрипучей лестнице, отполированной ногами, судя по всему, не одного поколения Мозеров.

Каморка, как и говорил мальчик, впрямь оказалась небольшой; даже дешевая комнатушка, снимаемая Куртом, была куда объемистей, и отделение части стены, забранной досками в виде полок с дверцей, впрямь выглядело решением вполне разумным и единственно верным. Сейчас она была приоткрыта, и в темную щель виднелись уложенные вещи, какие-то перышки, камешки и голова деревянной лошади, глядящей на вошедших бесстрастно и тупо…

— Майстер Ланц являлся сюда, говорил с вами о страхах Штефана? — спросил он негромко, глядя на крючок из крепкой, наверное, кольчужной проволоки; тот покривился.

— Да, он приходил. Я едва со стыда не сгорел, когда узнал, что мой сын наведывался в Друденхаус рассказывать небылицы.

— Вы предпринимали какие-нибудь меры?

— Меры? — с нервозным смешком переспросил Мозер. — Да, меры я принял. Выпорол как следует, чтобы не морочил людям голову.

Вот так, подумал Курт, поморщась, точно от боли. В ответ на просьбы о помощи парень получил ремня от отца и порцию равнодушия и насмешек от тех, от кого этой помощи ждал. И, в конце концов — что? Смерть?..

— Вы что-нибудь меняли здесь? — спросил он и, не услышав ответа, обернулся к хозяину дома. — Я подразумеваю — вы прикасались тут к чему-либо после того, как обнаружили исчезновение Штефана? Окна, двери, вещи — все так, как было?

— Я ничего не трогал. К чему мне это…

— Стало быть, дверца шкафа была открыта? — уточнил Курт, и кожевенник нахмурился, отозвавшись с неприкрытым раздражением: