Мессианский Квадрат - Ури Шахар

Тогда я приписал эти варварские суждения какой-то невероятной наивности Халеда в женском вопросе. Я рассказал ему о русской пословице «раки любят, когда их варят живыми», и объяснил покорность мусульманок элементарным страхом за свою жизнь.

– Этот страх так же силен в Париже, как и в Мекке, – сказал я. – Если связываться с исламистами боятся даже бесстрашные европейские журналисты, то чего ты хочешь от забитых арабских женщин.

Тогда мне показалось, что Халед задумался, но, по-видимому, только показалось. Всю обратную дорогу я думал только о Халеде и совсем забыл о собственной цели. Я ведь делал это все ради Сарит...

Пинхас отнесся к происшедшему вполне хладнокровно.

– Нет рукописи, нет развода, – подвел он итог нашей экспедиции, когда мы сделали небольшой привал. 

– Пинхас! – воскликнул я. – Ведь ты же сам видел, что рукопись украли? Я был готов ее тебе отдать! Так отпусти Сарит.

– Послушай, Ури, – Пинхас был как будто возмущен моей наивностью. – Я не благотворительная организация, я не раздаю бесплатных обедов. Рукопись пропала исключительно по твоей вине. Такие вещи хранят в сейфе со специальным температурным режимом, а не в случайных ямах. Ведь ты же кажется программист... Как можно допускать такие «баги»? Твои программы вообще работают? 

Менее всего в тот момент мне хотелось объяснять Пинхасу, что программист из меня так и не вышел.

Я отвернулся, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза. Так тошно и обидно мне уже давно не было. Наверно, с тех пор, как меня во дворе дразнили «сраным евреем».

Добравшись до зоны, где уже работал мобильный, стараясь быть спокойным, я сообщил о случившемся Сарит.

– У Тамар уже полтора часа держится сорокоградусная температура, - ответила она и разрыдалась.

Я приехал в Кохаш уже через двадцать минут, а еще через полчаса мы прибыли в больницу Хадаса-Гар-Цофим. Там мы оставались до позднего вечера, пока врачи не установили возбудитель лихорадки и не начали лечение.

На другой день, преодолев себя, я позвонил Андрею. Он буквально застонал от услышанного.

– Может быть, не стоило время тянуть, ко мне ездить, надо было скорее бежать отдавать ему рукопись?

– Да ты что?! И при чем тут это? – удивился я и рассказал Андрею о том, что все дело было в Халеде, который, по всей видимости, оказался вором.

– Ты знаешь, – признался Андрей, – его предательство меня как-то особенно выводит из равновесия. Я так был рад, что наконец свой человек в исламском мире появился, и вдруг…

– Меня это тоже ужасно мучит,  – сказал я. – Но, пожалуй, еще больнее то, что Халед как человек очень к себе располагал. Арабы вообще народ теплый, но Халед, ты заметил, как-то по-особенному обаятелен.

– Да, обаятельный... Но вообще-то умение втираться в доверие – это профессиональное качество любого агента.

Через знакомого я попросил узнать, не находится ли Халед Эль-Масри в тюрьме. Один заключенный из Ум-Эль-Фахема с таким именем имелся, но ему было только восемнадцать лет.

Я покопался в записях, нашел адрес Халеда и отправился к нему в Акко. Увы,  хозяин квартиры, которую Халед снимал, не знал о нем ровным счетом ничего. Халед исчез, исчез бесследно, исчез уже почти полгода назад.

Вернувшись из Акко, я заехал к Сарит. Тамар спала. В отчаянии я взял руку Сарит в свою, но почувствовал, что уже не вправе этого делать.

– Надо идти в рабанут и требовать, чтобы они применили против Пинхаса серьезные меры… – простонал я, схватившись за голову. – Это совершенно невозможно. Он должен тебе когда-нибудь дать развод.

– Мне надо ехать к родителям. Они от этой истории с ума сходят... Не понимают, что произошло, я ведь им говорила, что Пинхас обещал меня развести, если ему пещеру покажут.

Мы выехали в Иерусалим, где я познакомился, наконец, с родителями Сарит, жившими в квартале Рамот-Эшколь.

Они оказались очень милыми людьми, которые почти ничего обо мне раньше не слыхали, но приняли как старого приятеля.

– Мы когда-то давили на Сарит, хотели, чтобы она с этим Пинхасом осталась, – рассказала мне мать. – Но какой он ужасный человек оказался. Почему он отказал в разводе на этот раз?

– В этой пещере не оказалось того, что он искал, – объяснил я. – Ее разграбили.

– Какой ужас! Но Сарит-то здесь причем?

– Вы не переживайте. Имеются способы воздействия. Я надеюсь, в конце концов, мы найдем к Пинхасу подход.

Через несколько месяцев после неудачной экспедиции в ущелье Макух я снова пришел к Пинхасу. Это было между 15 и 23 октября. Это я могу сказать точно, так как помню, что в это самое время велись переговоры Нетаниягу с Арафатом в Уай-Плантейшен. Как всегда, Израиль додавили: Арафату передали еще тринадцать процентов территорий Иудеи и Самарии – причем два из них представляли собой Иудейскую пустыню, а Арафат, как всегда, расплатился своей «золотой монетой» – обещанием отменить параграфы палестинской хартии, предполагающие уничтожение государства Израиль.

Впрочем, на этот раз в Газе действительно было организовано трагикомическое шоу по отмене хартии, в котором активнейшее участие принял сам президент США. Окинув взором размахивающих руками главарей ООП, Клинтон торопливо объявил, что, по его мнению, параграфы действительно были упразднены. Но сами арабы смеялись и говорили, что все остается в силе, так как не была соблюдена «процедура». И не мудрено: ведь на этом «голосовании» никто не затруднил себя даже подсчетом поднятых рук.

Вот в эти тоскливые дни я в отчаянии снова пришел к Пинхасу:

– Послушай, Пинхас, отпусти Сарит, а я тебя к пещере той провожу, где рукопись лежала. Вдруг там еще что-то в этом роде осталось.

– Разумеется, ты меня проводишь к той пещере, но все же не раньше, чем передашь ту самую рукопись.

– Но почему тебя не интересует сама пещера? Мы же с Андреем не специалисты, мы могли что-то там не заметить.

– А вдруг там и в самом деле больше ничего нет? Зачем мне кот в мешке? Я отдам тебе Сарит – и взамен не получу ничего.

Пинхас улыбался, он явно наслаждался моим унижением и своим открытым цинизмом.

– Не надейся. Я не мать Тереза.

– Вижу, – пробормотал я с  горечью.

– Так вот, хоть я и не занимаюсь благотворительностью, но как профессор я все-таки дам тебе мудрый совет. И если ты им воспользуешься – у тебя все наладится. Если рукописи ты найти не можешь, то не трать попусту время, а попроси своих раввинов, чтобы они подыскали тебе подходящую партию. Поверь, и помимо Сарит на свете много замечательных девушек. Дело в том, что у Сарит уже  есть  муж. Привыкни, наконец, к этой мысли.

Какой негодяй! – подумал я.

Когда я пересказал Сарит наш разговор, она ответила:

– Да, он негодяй, Ури, но боюсь, он дал тебе хороший совет. Это мое замужество с ним – мое несчастье. Ты не должен из-за этого страдать. Представь, что я состояла бы с ним в счастливом браке. Ведь ты бы меня не добивался?

– Разумеется, нет. Но если бы я заметил, что ты несчастна с ним, я бы предложил тебе то, что предлагаю сегодня: добиться  развода и выйти за меня.

Сарит была явно рада услышать это признание. Лицо ее как-то просветлело. Между тем произнесла она нечто противоположное тому, что читалось в ее глазах.

– Ты же видел, какой он, Ури. Ты попусту теряешь время.

– Глупости. Он не из тех, кто только тебе назло не станет оформлять своих отношений с какой-либо другой женщиной. Да кроме того, такую женщину, которая согласится на подобные отношения, тоже поискать надо… Когда-нибудь же он женится, и ты станешь свободна.

– Когда «когда-нибудь»? Если честно, я боюсь, что он вообще себе никогда жены не найдет. С одной стороны, она должна быть красивая и не глупая, а с другой – восторженно соглашаться с каждым его словом. Поверь, когда до тебя начинает доходить, что в этом поддакивании состоит твоя важнейшая супружеская обязанность, то ты невольно начинаешь ею тяготиться. А после того как Пинхас на мне обжегся, он по этому предмету других претенденток строго будет экзаменовать.

– Трудно быть женой гения, – съязвил я.

– Во всяком случае, эта ноша не по мне…

В этот вечер еврейские жители Иудеи и Самарии в знак протеста против уступок, сделанных Нетаниягу в Уай-Плантейшен, стали устанавливать караваны на холмах, соседствующих с их поселениями. Сам Шарон, сопровождавший Нетаниягу в США и поддержавший его уступки, призвал поселенцев захватывать ничейные земли и обживать их. Так в те дни началось довольно заметное движение по заселению территорий. На холмах рядом с поселениями устанавливались караваны. Поселки эти стали называться «маахазим», что буквально значит «владения», которые в русскоязычной прессе прозвали «форпосты». Армия эти «маахазим» снимала, но их выставляли вновь, и некоторые из них со временем получали официальное признание властей как законные поселения.