Улица Пяти Лун - Элизабет Питерс

Бьянка, казалось, не слышала меня. Она неподвижно сидела в кресле, слегка склонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.

— Эй! Я сказала, будет лучше, если вы нас сейчас же отпустите! Мы дадим вам время для бегства. У вас наверняка припрятана кругленькая сумма. За несколько часов вы можете пересечь полмира. Вы же разумная женщина, Бьянка, и должны понять, что глупо оставлять после себя гору трупов.

— Верно, — пробормотала она.

— Тогда...

— Прошу прощения. — Бьянка покачала головой. — Боюсь, вы заблуждаетесь, дорогая, и рисуете всю картину в несколько искаженном виде.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что вовсе не я решаю вопрос о вашей судьбе. — Она подалась вперед и взмахнула тонкой рукой. Почему-то этот жест, несмотря на его театральность, выглядел весьма убедительно. — Да, задумка целиком и полностью моя. Вначале была моей... Неужели вы способны поверить, будто такой утонченный, такой, простите мне нескромность, изощренный ум мог совершить столь непростительную ошибку? Ну разве стала бы я убивать бедную глупенькую шлюшку? К чему эта нелепая и бессмысленная жестокость? Нет, я не такая идиотка, уж поверьте, Вики. У вас должны были возникнуть подозрения...

— Довольно, Бьянка! — произнес чей-то негромкий голос.

Сине-зеленые портьеры рядом с камином заколыхались и раздвинулись, открыв взгляду дверь.

На пороге стоял он, прекрасный, как скульптура Микеланджело... С пистолетом в руках.

Глава двенадцатая

I

Луиджи выглядел таким юным, таким беззащитным. Обиженно-надутое лицо делало его похожим на несчастного ребенка. Луиджи казался на несколько лет моложе, чем был на самом деле. Я не верила своим глазам.

Луиджи!..

Кто бы мог подумать?! И если бы не пистолет, я бы наверняка решила, что от усталости и отчаяния у меня начались галлюцинации.

— Вам лучше перестать обзывать меня идиотом и глупцом! — Юноша обжег Бьянку ненавидящим взглядом. — Вы всегда разговаривали со мной свысока. Глупый ребенок, невинный младенец... это я-то?! Я? Человек, без которого ничего у вас не вышло бы... Да что бы вы делали без меня! Любого из вас можно заменить, но без меня весь замысел пошел бы насмарку! Жаль, что я раньше до этого не додумался. Но теперь все будет иначе! Отныне я здесь главный, король занял подобающее ему место. И больше никто из вас не посмеет смеяться надо мной, ясно?!

Надо отдать должное Бьянке — трусихой она не была. В ту минуту ей грозила куда большая опасность, чем мне. Уязвленное самолюбие делало Луиджи таким же неуравновешенным, как колченогий стул, но Бьянка не съежилась от страха, не сжалась под его яростным взглядом и не стала извиняться.

— Видите, меня свергли, как и всех других тиранов. Дворцовый переворот. Что ж, дорогая Вики, приветствуйте нового правителя.

— Луиджи безусловно прав, — сказала я спокойно. — Без него у вас ничего бы не вышло. Он истинный гений. Знаешь, Луиджи, ты мог бы стать самым величайшим ювелиром в истории человечества.

Первая часть моего лицемерного панегирика ему определенно понравилась. Он взглянул на меня, и надутое лицо чуть смягчилось. Но концовка удалась мне хуже. Луиджи снова набычился.

— Ювелиры — это жалкие ремесленники. А я художник! Если бы мой отец не пытался уничтожить мой талант, в этом занятии не было бы необходимости. Я не ремесленник!

— Челлини тоже был ювелиром. А знаменитый Холбейн творил свои чудесные вещицы для Генриха Восьмого.

В глазах Луиджи появилось задумчивое выражение.

— Верно...

Это было все равно что идти по ломкому, подтаявшему льду: один шаг в сторону, одно неверное слово могло нарушить то хрупкое взаимопонимание, которое наметилось между нами. К тому же Луиджи вовсе не был глуп. Безумен — да, конечно, но отнюдь не глуп.

— О чем это вы сейчас говорили? Хотели убедить Бьянку отпустить вас, так? Вы нам подстроили ловушку. Какую именно?

Я медлила с ответом. Глаза Луиджи сузились, палец лег на спусковой крючок.

— Все так запуталось, — зачастила я. — Так перемешалось. Я не знала, что ты тоже в этом замешан, Луиджи. Думала, что они используют твой редкий талант, думала, что ты невинен, как всякий истинный художник. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

— Постойте, постойте... — Луиджи словно говорил про себя. — Дайте подумать. У вас есть какой-то план... А-а! Вы же куда-то звонили... Отец как-то сказал мне об этом. Какому-то человеку в Мюнхене. В этом состоит ваш план? Если вы не позвоните своему приятелю, он обратится в полицию. Видите, я умнее, чем вы думали!

Его юное лицо так и лучилось удовольствием. Умом я понимала, что этот красивый, очаровательный мальчик на самом деле жестокий убийца, но сердце отказывалось принимать правду.

— Ты и вправду очень умен, Луиджи. Все правильно, именно в этом состоял мой план. Но я не буду...

— Звоните! — Дуло пистолета качнулось в сторону низкого столика, на котором стоял телефонный аппарат. — Давайте же, звоните! И будьте осторожнее. Скажете, что все в порядке. А чтобы вы не наделали глупостей... — Он оглянулся через плечо: — Бруно! Приведи его сюда.

Я посмотрела на княгиню. Она лишь приподняла узкие плечи. Так пожимать плечами умеют только итальянцы.

— Да уж, много от вас помощи, — с горечью буркнула я.

Дверь, из которой появился Луиджи, все еще оставалась открытой. Послышались шаги, неуверенные, шаркающие, им вторил гулкий топот. Затем появился Джон, которого поддерживал Бруно. Лицо Джона было в кровоподтеках, а фингал под глазом — настоящее произведение абстрактного искусства.

— Я его допрашивал, — простодушно объяснил Луиджи. — Хотел узнать, где вы прячетесь вместе с доказательствами, которые он вам передал.

Мы с Джоном уставились друг на друга. Он тяжело опирался на своего надзирателя. Разобрать выражение его лица я не могла, таким это лицо было изувеченным, но слова не оставляли никаких сомнений:

— На этот раз тебе удалось-таки все испортить.

— Мог бы и предупредить! — фыркнула я, оскорбленная до глубины души. — Ты же все знал! Черт, так вот почему у тебя был такой странный вид...

— Предупредить?! У меня не было времени даже вздохнуть, когда эти гориллы начали ломать дверь. Доводилось мне в детстве читать книжки про глупых героинь, но ты их всех переплюнула. Я жизнь ставлю на карту, чтобы спасти тебя от смерти, а ты с редким упорством лезешь прямо в...

Луиджи, внимавший нашей перепалке с недовольным видом, остановил тираду Джона — которая, увы, не была столь уж несправедливой, — направив на него пистолет.

— Хватит! Нельзя так разговаривать с дамой, тем более что она рисковала ради вас. Стыдитесь, сэр!

На мгновение я подумала, что Джон сейчас расхохочется, и заранее окаменела, — судя по всему, Луиджи очень обидчивый юноша.

— Ты прав, — выдавил наконец Джон. — Приношу свои глубочайшие извинения. Может, нам стоить попробовать что-нибудь более соответствующее тому развеселому фарсу, в котором мы все участвуем. Сейчас, сейчас... Вот! О, дорогая моя, драгоценная! Как храбро и как глупо ты поступила! Разве ты не знала, что я скорее соглашусь тысячу раз умереть, чем видеть... э-э... чем видеть, как подвергается опасности один-единственный волосок на твоей глупенькой головке?

— Но, милый мой, — проворковала я медовым голосом, — неужели я смогла бы жить, если бы твоя прискорбная привычка беспрестанно врать стоила бы тебе жизни?! Нет-нет, я должна была прийти хотя бы для того, чтобы умереть вместе с тобой!

Господи, ну и бред! И все-таки в этом безрассудном бреде проглядывала какая-то цель. По крайней мере у меня. Вдруг — если нам удастся достаточно долго ломать комедию — Луиджи забудет о телефонном звонке? Хотя шанс, конечно, крайне невелик. Даже если профессор Шмидт позвонит в римскую полицию ровно в пять часов, ей понадобится время, чтобы добраться до виллы, и еще больше времени, чтобы вытянуть из Пьетро признание об участии в афере княгини Кончини. Честно говоря, шанс был не просто мал, он был ничтожен. Но иного варианта в голову мне не пришло, а то, уж поверьте, я бы и его испробовала.

Джон разразился очередным цветистым монологом. Я очень вовремя успела переключить внимание, чтобы уловить концовку:

— ...память о твоей храбрости и беззаветной преданности. Не бойся, моя драгоценная Вики, мы умрем не напрасно. Доблестные блюстители порядка отомстят за нас, и в качестве предсмертной просьбы позвольте сочинить приличествующую случаю эпитафию, которую наши любезные противники, несомненно, высекут на могильном камне. «Обаятельные и прекрасные при жизни, в смерти они...»

Могла бы догадаться, что его занесет. До Луиджи наконец дошло, что над ним издеваются. Его лицо зловеще помрачнело.

— Вы надо мной насмехаетесь! — воскликнул он обиженно.