Улица Пяти Лун - Элизабет Питерс

Джона в аляповатой спортивной рубашке и брюках, которые висели мешком, я не сразу узнала. Нос он уткнул в путеводитель. Путеводитель был на немецком, и Джон служил воплощением прилежного студента: дешевые очки в пластмассовой оправе, непроницаемо-серьезное лицо. Портила картину только шляпа. Такие соломенные шляпы-канотье, с прорезями на тулье для ушей, сицилийские фермеры надевают на своих ослов. Джон остановился рядом со мной, близоруко вглядываясь в книгу.

— Если это твое представление о не бросающемся в глаза одеянии, — начала я, — то...

— Давай на сегодня воздержимся от сарказма. — Джон неловко дернул плечом. — У меня недобрые предчувствия.

— Что случилось?

— Ничего. Даже не пойму, почему так нервничаю. Угораздило же Господа наградить меня столь тонкой и чувствительной натурой! Знаешь, такие перипетии не по мне.

— Давай пообедаем.

— Хорошо. — Джон захлопнул книгу и покосился на меня через очки. — Fraulein, du bist sehr schon. Hast du auch Freundschaft fur eine arme Studenten?[21] — И он протянул мне руку.

Я сжала его ладонь.

— Уж не знаю, что ужаснее: твой немецкий или твои манеры.

— По-английски у меня получается лучше.

— Я заметила.

Трастевере — любимый район туристов. Здесь много очаровательных трактирчиков и ресторанчиков, в большинстве из которых цены слишком высоки, а народу слишком много. В минуты треволнений у меня всегда разыгрывается аппетит, так что я в мгновение ока проглотила тальятелли по-болонски, отбивную по-милански, что-то там по-римски и еще кучу всякой вкуснятины. Джон уныло ковырял вилкой.

— Тебе лучше поесть, — невнятно сказала я с набитым ртом. — Силы понадобятся. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Плохо, конечно. И не могла бы ты избавить меня от своей нежной материнской заботы?

Поскольку нам пришлось ждать, когда освободится столик, а потом я долго не могла насытиться, из ресторанчика мы вышли довольно поздно. Пора было идти на тайную квартиру Джона.

Она находилась в одном из тех своеобразных переулочков в Трастевере, где на углу расположен непременный фонтан, а в стене прямо над фонтаном выбита ниша для поклонения. У ног жутковатой статуэтки Мадонны лежали цветы, проход во внутренний дворик загораживала железная решетка. Народу на улице было не много — время сиесты, когда все магазины закрыты.

Дворик был пуст, если не считать жирного черного кота, развалившегося на солнцепеке. Джон поднес палец к губам, и мы на цыпочках прокрались мимо. Кот открыл один глаз, посмотрел на нас с непередаваемым презрением и снова зажмурился.

У каждой из четырех стен дворика прилепилось по лестнице, ведущей в квартиры. Хотя лестницы — это громко сказано. Здесь все, кроме холеного кота, выглядело запущенным и ветхим. Лестница воняла чесноком. Мы бесшумно поднялись по ней, никого не встретив. На верхней площадке Джон достал ключ и открыл дверь.

Я находилась в таком взвинченном состоянии, что ждала какого-нибудь неприятного сюрприза. Вот сейчас Джон откроет дверь, и на нас с утробным рыком кинется Бруно... Но в квартире было пусто. Внутри царил пыльный запах давным-давно заброшенного жилища. И все же мои ноздри уловили другой, куда более слабый запах, хотя его почти заглушил аромат чеснока, идущий из коридора. Джон тоже унюхал странный запах. Ноздри его затрепетали. Через несколько секунд он пожал плечами и прошептал:

— Мои вещи в спальне... Жди здесь.

Автоматический пружинный замок у нас за спиной защелкнулся. Джон направился к двери спальни, а я огляделась: в дальнем конце гостиной крошечный холодильник, плита с двумя конфорками. По всей видимости, никаких других помещений в квартире не было — только гостиная, спальня и, вероятно, ванная.

Джон открыл дверь спальни.

И словно наткнулся на стену из прочного невидимого стекла. Я подскочила к нему и попыталась отбросить его руку, преградившую мне путь, но мышцы Джона вдруг налились стальной силой. Тогда я заглянула через его плечо и после первого же взгляда, брошенного на убранство спальни, мне расхотелось заходить туда.

Это была совсем крошечная комнатка: единственное окно, дверь, должно быть ведущая в ванную, встроенный гардероб. Почти всю площадь занимала большая кровать.

И на кровати лежала... она. Голубой пеньюар из тонкого шелка, собравшийся складками, порван, словно она сопротивлялась. Я узнала эти роскошные очертания, прекрасное тело, чересчур, быть может, пышное, но чудесных форм, узнала шелковистые светлые волосы, разметавшиеся по подушке... но я никогда не узнала бы это лицо...

Глава одиннадцатая

Я быстро отвернулась и без сил привалилась к дверному косяку. В голове шумело, перед глазами плыли разноцветные крути. Я зажмурилась. Что же такое творится?! Сквозь звон в ушах до меня донеслись шаги Джона, затем раздались шуршащие звуки, наводящие на неприятные размышления. Наконец Джон заговорил, но не знай я наверняка, что это он, никогда бы не признала голос.

— Все в порядке, Вики, можешь открыть глаза. Я ее... накинул на нее простыню.

Я чуть-чуть приоткрыла один глаз. На кровати возвышался бесформенный предмет, длинный холмик из белой хлопчатобумажной простыни... Господи, никогда, наверное, не забуду это жуткое лицо, все в отвратительных пятнах...

Джон стоял рядом с кроватью, спокойный и безмятежный, разве что на щеке едва заметно подергивался мускул.

— Зачем? — прошептала я. — Зачем понадобилось ее убивать?

— Не знаю. Она была такой безобидной. Глупой, ветреной, взбалмошной, но совершенно безобидной... И так гордилась своим хорошеньким личиком.

В голосе Джона прозвучали необычные нотки, а его лицо... Странное какое-то выражение, совсем как в тот раз, когда я спросила, знает ли кто-нибудь о его тайной квартирке.

— Так она знала! — прошептала я. — Знала об этом уютном гнездышке... И через нее эти бандюги, твои коллеги, обнаружили квартирку... Ты приводил ее сюда, ведь так? Вы с ней были...

— Господи, неужели ты меня считаешь таким тупицей? Хелена ведь была любовницей Пьетро. И кроме того, болтливое и бесхитростное создание. Я не стал бы так рисковать, она сразу же выболтала бы о моей квартире! Не говоря уж о том, чтобы приводить ее сюда.

— Но ты с ней...

— Какая разница, — буркнул Джон. — Разве что для меня...

— Тебе нужно бежать! Боже... — Я похолодела. — Они принесли Хелену сюда, чтобы тебя обвинили в убийстве!

— Это моя ошибка, не стоило сюда приходить. — В голосе Джона не было и следа беспокойства.

— Но я могу подтвердить твое алиби.

— Хелена мертва по меньшей мере двенадцать часов, а может, и того больше. Они будут утверждать, что я убил ее вчера вечером, еще до того, как меня заперли в подвале.

Он вдруг всхлипнул. Нелегко, должно быть, видеть остывшую плоть, которую некогда ласкал. Я поежилась и поспешно пробормотала:

— Прости! Она мне в общем-то нравилась.

Едва уловимый призрак прежней улыбки тронул уголки плотно сжатых бескровных губ.

— Мне тоже... Положение хуже некуда, Вики. Я не способен пока ясно мыслить, но, думаю, мне не выкрутиться.

— Нет! Выкрутишься! Что-то у меня тоже в голове слегка шумит... Когда, по-твоему, они привезли ее сюда? Джон, ты все-таки рассказывал ей об этом месте. Как бы иначе о нем прознали?

Он начал было говорить, но тут же замолчал... До чего ж у него глупое лицо в такие минуты. Впрочем, отвисшая челюсть, наверное, никого не красит.

Зная то, что я знаю теперь, не уверена, собирался ли Джон сказать мне об озарении, посетившем его в ту секунду. Но нет никаких сомнений, что, будь у нас хоть немного времени пораскинуть мозгами, события не приняли бы столь ужасный оборот. В общем, в дверь вдруг забарабанили. Да еще как забарабанили! От неожиданности я едва не заорала дурным голосом, от неожиданности, но отнюдь не от удивления.

Увы, но это последнее потрясение, в довершение к остальным напастям, чуть не стало и последней каплей для моего и без того смятенного разума. Не могу сказать, что я удивилась. Скорее уж разозлилась на себя за глупость и недальновидность. Могла бы и предугадать такой оборот, много ума для этого не требуется. Если банда хотела обвинить Джона в убийстве, то уж, наверное, в ближайшем полицейском участке оборвали все телефоны, расписывая, что убийца вернулся на место своего преступления... Негодяи устроили нам маленькую аккуратную ловушку, в которую мы и угодили с завидной готовностью. Мышеловка захлопнулась, дамы и господа!

Впрочем, нет, это не мышеловка захлопнулась, это Джон захлопнул дверь спальни. После секундного замешательства он придвинул кровать к двери.

— Здесь нет выхода, — прошептала я. — Может, лучше сдаться? Джон, я скажу им...

— Заткнись!

Он одним прыжком пересек комнату и распахнул окно.

До узкой, вымощенной камнем улочки было три этажа гладкой стены.