Камни Рун. Том 2 - Александр Якубович

объяснили мне братья, если партнер по Пляске опускает саблю и поворачивается спиной — это отказ. А вот воткнутый в землю и окропленный собственной кровью клинок — это предложение обменяться оружием, то есть вступить в брак. Если оба в паре согласны на заключение брака, они выдергивают оружие друг друга из плоти Степи, а потом обращаются к старейшинам, которые проверяют их родословную до седьмого колена. Если нет явного кровосмешения, то брак одобряется и в тот же вечер закрепляется при свидетелях из числа вдов и старших женщин, которые следят за тем, чтобы будущий муж не навредил невесте, и при этом брак можно было считать состоявшимся.

Каковы были мои шансы? Каких-то традиционных предпочтений у келандок не было. Одни девушки выбирали воинов, так как он мог добыть хабар во время похода на земли гохринвийцев, другие — предпочитали мастеров или скотоводов, которые оставались в клане круглый год. Первый вариант давал шанс на более богатую жизнь, второй — почти гарантировал, что женщина не окажется раньше срока во вдовьем шатре со старухами. Кроме того, большая семья часто оставляла состарившихся матерей при себе. Они помогали с внуками и по хозяйству, обучали молодых и следили за тем, как себя ведут зятья и невестки.

Накануне Пляски ко мне пришла Витати. Я как раз готовил на углях свой ужин — простенькое рагу с куском говядины на кости и овощами, которые удалось добыть в лагере.

— Сходил бы за общие столы, — сказала келандка, усаживаясь на край моего лежака.

— Слишком много лишних глаз, — ответил я, не отрываясь от готовки, — аж кусок в горло не лезет.

— Братья тебе все объяснили? — спросила Витати.

— Да, — кивнул я, пробуя на плоской деревянной ложке, что же у меня сегодня получилось.

Не хватало соли, но в целом — вполне сносно.

— Будешь? — спросил я.

Витати только усмехнулась, после чего потянулась за стоящей возле очага тарелкой.

Лишних приборов у меня не было, так что свою посуду я отдал келандке, а сам уселся рядом на лежак, умостил плоскую сковороду на небольшой доске для нарезки и взял ту самую длинную ложку.

— Эля бы… — протянул я, дуя на горячую пищу.

— Это да, — согласилась винефик. — Наши только забродившее молоко пьют, да иногда кислое вино покупают на юге, но с этим строго.

— Чего так?

— Это вы, западники, хлещете вино как воду, — сказала Витати, вгрызаясь крепкими белыми зубами в свой кусок мяса, — а Дети Степи почти не пьют. Не приспособлены и не приучены.

Я на миг представил, что тут начнет твориться, если выкатить на центр стоянки пару бочек крепленого кибашамского, и мне стало даже как-то не по себе. А еще я вспомнил, что Витати никогда не налегала на крепкий эль, разбавляла вино водой и обычно предпочитала более легкий сидр или пшеничное пиво. И в самом деле, видимо, кочевники не способны много пить.

За едой стало как-то спокойнее. В последний раз, вот так, вдвоем, мы ели с Витати наверное еще в Шамограде. Когда собирались после работы и службы в нашем любимом трактире недалеко от дома, где за сходную цену можно было и вкусно поесть, и выпить пару кружек.

— А помнишь очаг в главном зале? — спросил я.

— Конечно. К выходным обычно целого поросенка смолили, — вспомнила Витати.

От этих слов я буквально провалился в воспоминания. Скудно освещенный зал, рабочий люд вокруг, громкие разговоры, стук деревянных кружек и смачная брань хозяина трактира, чадящие под потолком лампы. Мы обычно ели молча, каждый думая о своем. Изредка Витати давала мне указания на следующий день или я рассказывал, сколько амулетов сумел продать. Амулеты! У меня был целый набор, что подарил мне Осиор! И ведь находил же силы и время болтаться на рынках за рекой, искал клиентов, крутил оправы по вечерам…

— Как в другой жизни… — выдохнул я, вспоминая, сколько всего произошло после.

— Угу, — кивнула Витати.

— Не жалеешь?

— О чем?

— Что вернулась в степь?

Винефик на секунду замерла, но через мгновение вернулась к еде. Было видно, что этот вопрос заставил ее задуматься.

— Ты сказал моему отцу, что какой-то колдун рвется в Храм Пустоты. Но кто? Не думаю, что Неро знает о Пустоте хоть что-то. Осиор точно остался в неведении, я не сказала твоему наставнику ни слова о вас и… Отавии. Так кто же?

Аппетит резко пропал. Я пару раз ковырнул еду ложкой, после чего отставил сковородку в сторону, собираясь с мыслями.

— Помнишь, я говорил тебе о Георе?

— Колдунье, что преследовала тебя в Гохринвии? Да. И я так и не поняла, кто она такая, — сказала Витати.

— Слушай, это сложно, но…

Я начал рассказывать. Раньше времени — я планировал поведать Витати правду на пути в храм, но раз уж она спросила прямо, то больше врать не получится. Я рассказал ей все. Про пещеру, Эдриаса, про камень рун и Нипс, про то, почему я так рвался к святыне ее народа. А когда я закончил, в палатке повисла тишина. Витати молчала, еда совсем остыла, а от атмосферы совместного ужина, как в Шамограде, не осталось и следа. В итоге винефик отставила в сторону полупустую тарелку, встала и молча вышла прочь, так и не сказав мне ни слова. Впрочем, подобное поведение для Витати было нормой — я понял, что ей надо все обдумать. Намного хуже было бы, если винефик стала меня обвинять во лжи. Вот это могло привести к серьезным проблемам, потому что я нуждался в ее помощи и поддержке, она была здесь моим единственным союзником и человеком, кому я мог доверять. Я всегда мог положиться на Витати, с первого же дня нашей встречи. Молчаливая, закрытая, она была отличным наставником и товарищем. И когда Осиор уехал от нас, я не потонул в бесконечных пьянках, интригах и прочих дрязгах только благодаря ей. Нет, Витати не вмешивалась в мои дела, но тренировки, работа на конюшнях барона Варнала и наши ужины были тем якорем, что удерживал меня на месте, не давал пене дней смыть меня в открытое море.

Спал я плохо. Постоянно ворочался, рискуя сверзиться с лежака на холодную и твердую землю, просыпался, а один раз даже вышел подышать воздухом и пройтись — сна не было ни в одном глазу. Так