Невольник - Марина Владимировна Добрынина

я. Что со мной? Взгляд не могу сфокусировать. Глаза болят, и ломит все тело, как при болезни. А пахнет морем. Почему морем? Где-то рядом Аргвар? Но почему он тогда молчит? Не в его это обычае — прийти и хранить молчание. Ах, нет. Не молчит. Нет, это не он. Не может Аргвар так жалобно поскуливать женским голосом. Губы пересохли. Пытаюсь спросить, кто здесь, но получается не сразу. И подвывание сразу становится громче. Сквозь всхлипывания слышны слова, но я их не понимаю.

Так, нужно что-то с собой делать. Нужно сесть. Не получается. Закрываю глаза в попытке сосредоточиться. Результаты исследования собственного организма не вдохновляют. Руки связаны за спиной и пальцы уже затекли, не слушаются. Ноги в лодыжках тоже чем-то перетянуты. Это кто же так меня? Так, что я помню последним? Султан. И фрукты какие-то, умопомрачительно вкусные. И свой голос, рассказывающий о Лине и Шеоннеле. Стыдно-то как! Как я мог, почему?!

От этой мысли мозг резко проясняется, как и зрение. Я лежу на песке у воды. Песок чуть теплый, утро. Солнце лишь немного поднялось над горизонтом.

Поднимаю взгляд на хнычущее рядом существо. С трудом, но мне удается опознать в нем шактистанку Раду. Ее длинное угловатое тело вряд ли с чем спутаешь. Она раскачивается из стороны в сторону и тихонько подвывает.

— Помоги мне сесть, — хриплю я.

Реакции нет.

— Помоги мне!

— У-у-у…

— Рада, помоги мне!

Девица не реагирует. С трудом, но мне удается сесть. Рада продолжает монотонно причитать. Правда, теперь она переходит на зулкибарский, видимо, чтобы я мог оценить всю прелесть исполнения. До сего момента редкие членораздельные фразы вылетали из ее уст на родном языке.

— Умру, умру, умру…

— Перестань ныть! — рычу, но добиваюсь лишь того, что рыдания слегка видоизменяются:

— Это ты во всем виновата, это ты во всем виновата…

Ну, здравствуйте! Я-то тут причем? Так, дама в истерике, пользы от нее — ноль. Пока огляжусь. Про берег я уже говорил. Но мы с несчастной Радой здесь не одни. На песок наполовину вытащена плоская, покрытая красным лаком лодка, возле которой стоит, грустно опустив голову, наш старый знакомый Марай. За моей спиной — группа женщин, полагаю, обитательниц гарема, в сопровождении охранников. И все выглядят так, будто чего-то ждут. Или кого-то. Видимо, господина своего и повелителя — любителя редких растений.

— Что с нами будет?

— Нас убьют, нас убьют…

— А тебя за что?

В ответ только рев.

И в самом деле, меня казнить вполне логично. Расколовшийся шпион. Мужчина, прокравшийся в святое — в гарем султана. Не по голове же меня за это погладить. Хотя… хотя не знаю, как бы я поступил на месте Гарея. Мне бы, наверное, было любопытно последить за развитием событий. Посмотреть, кто же пытался меня убрать. Хотя, может быть, он об этом уже знает.

— Развяжи меня! — требую, обнаружив, что Рада не стеснена в движениях.

— Не могу.

— Почему? Чего ты боишься? Развяжи, — настаиваю я.

Однако, вместо этого, девица отодвигается в сторону и продолжает причитать. Не понимаю — что сложного было в исполнении моей просьбы? Если она все равно готовится к смерти, разве повредит ей небольшой акт непослушания? Или она надеется, что султан удовлетворит жажду убийства на мне и успокоится?

Неужели меня и в самом деле привезли сюда убивать? Я умру? Или и сейчас придет добрый дядюшка Терин, чтобы еще кому-нибудь меня подарить? Мне становится смешно от этой мысли, я падаю на спину и смеюсь в голос, взахлеб, до истерики. Смеюсь и пропускаю появление султана. А он вот, рядом. С удивлением разглядывает мое лицо. Тихо проговаривает:

— Ну, прощай, Ларрен. Тебе, полагаю, приятно будет узнать, что с тобою вместе умрет твоя несостоявшаяся убийца.

— Что? Правда, что ли? А за что она меня?

Султан бросает брезгливый взгляд на съежившуюся на песке Раду и поясняет:

— Дура страшная.

После чего он гордо удаляется, а мое нежное тело двое стражников начинают запихивать в мешок. Тело сопротивляется, но безуспешно. Конечности затекли, да и что могу я — слабая нежная девушка? Плотная ткань закрывает лицо, дышать тяжело. Меня несут куда-то. Потом я слышу скрип уключин, чувствую, как покачивается подо мной на мягких волнах море.

О чем думать в последние минуты жизни?

У меня в друзьях два могущественных волшебника и один бог. И это не считая родственников — архимагов и князей. А сейчас меня просто утопят. Скинут на глубину, и никакой некромант не найдет мое тело, чтобы его допросить. Как нелепо все получилось. Как хочется жить! Второй раз! Как нелепо!

Как жаль эту глупую девчонку, которую положили рядом со мной. И в самом деле, она достигла своей цели, устранила соперницу, а насладиться победой не смогла.

Судя по звукам, Марай уже не гребет. Он поднимается в лодке, отчего она начинает раскачиваться. Он кряхтит, поднимая и скидывая в воду тело несчастной Рады. Он с трудом поднимает и меня.

А вода холодная. Сначала я стараюсь не дышать, а потом понимаю, что проще сразу впустить воду в легкие. Так будет быстрее. Вдыхаю и становится больно. Но вода с кашлем вырывается из легких. И еще раз. А потом все.

Лин

За окном было уже недостаточно темно, значит, еще немного, и рассвет наступит. И что мне делать с этим моим вещим сном? Кому скажи, обхохочутся — Лин в пифии заделался и даже без каннабиса вон как лихо видения принимает. В виде странного блондинчика, которому самое место в борделе и вовсе не в качестве клиента.

Верить или не верить увиденному? Что-то мне подсказывало, что хуже не будет, если я поверю. В крайнем случае, когда все прояснится, Шеоннель надо мной поржет. Но это будет потом, если окажется, что сон мой — просто сон, и Лару ничего не угрожает.

Я не стал заморачиваться и телепортировался в комнату к полуэльфу. И понял, что нужно все-таки иметь совесть и в другой раз стучать в дверь. Во всяком случае, именно на такие мысли наводило наличие в постели Шеоннеля симпатичной рыженькой девицы, которая смотрела на меня испуганными глазами, раздумывая — заорать или не заорать.

— Прости, красавица, — одарив ее ослепительной улыбкой, промурлыкал я и прикрикнул, — Шеон, подъем!

Ушастый вскочил, как ошпаренный, мгновенно покраснел, оценив, в каком виде я его застал, а потом сообразил, что нужно возмутиться:

— Когда ты научишься входить, как все нормальные люди, через дверь?

— Никогда, — покаянно опустив голову, признался я и перешел к делу, — мне кое-что приснилось. Потом, если