Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века - Мэри Антин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не то, чтобы мой отец внезапно разбогател. Он был настолько далек от богатства, что все деньги до последнего цента на покупку билетов третьего класса для нас он собирался занять, но у него было на примете дело, которым он сможет заниматься эффективнее, если рядом будет семья; к тому же, мы и так занимали деньги направо и налево без какой-либо определенной цели. Он утверждал, что для детей каждый проведённый в России год – потерянный год. Они должны проводить свои драгоценные годы в школе, изучая английский язык, становясь американцами. Если мы объединимся в Америке, у нас будет десять шансов снова встать на ноги против одного шанса, если мы продолжим наше разрозненное, бесцельное существование.
И вот, наконец, я еду в Америку! На самом деле, правда еду, дождалась! Границы лопнули. Небесный свод взмыл ввысь. Миллион солнц засиял для каждой звезды. Космические ветры ревели в моих ушах: «Америка! Америка!»
Глава VIII. Исход
В тот день, когда пришел наш билет на пароход, мама не вышла на улицу со своей корзиной, брат не пошёл в хедер, а сестра трижды посолила суп. Не помню, что именно делала я, чтобы отпраздновать это событие. Скорее всего, я поозорничала с Деборой и написала длинное письмо отцу.
Ещё до заката по всему Полоцку разлетелась весть о том, что Ханна Хайе получила билет на пароход в Америку. И тут повалил народ. Друзья и враги, дальние родственники и новые знакомые, молодые и старые, мудрые и глупые, должники и кредиторы, и просто соседи, со всех концов города, с обеих сторон Двины, из-за реки Полота, из ниоткуда – они непрерывным потоком стекались на нашу улицу, и днем и ночью, вплоть до момента нашего отъезда. И моя мама их принимала. Выцветший платок наполовину сполз с её головы, чёрные локоны растрепались, утирая слёзы фартуком, она встречала гостей радугой улыбок и слез. Она была героиней Полоцка и вела себя соответственно. Она от всей души благодарила за поздравления и благословения, которые текли рекой, она плакала, выражая соболезнования, терпеливо отвечала на однообразные вопросы, щедро дарила рукопожатия, поцелуи и объятия.
Каких только вопросов не задавали эти нетерпеливые, глупые, дружелюбные люди! Они хотели подержать в руках билет, и мама должна была прочитать им то, что на нём написано. Сколько он стоит?
Оплачен ли он полностью? Есть ли у нас заграничный паспорт, или мы собираемся пересечь границу нелегально? Не собираемся ли мы сшить новые платья для путешествия?
Точно ли на корабле будет кошерная еда? Помимо вопросов, они так и сыпали предложениями, советами и пророчествами. Мама должна совершить паломничество к «доброму еврею» – скажем, к ребе из Любавичей, чтобы он благословил наше путешествие. Она должна обязательно взять с собой молитвенники и Библию, и по крайней мере двадцать фунтов сдобных сухарей. Если на корабле будут кормить терефой, ей и четверым детям придётся голодать, если она не возьмёт провизию из дома. О, она должна взять все перины! Перин в Америке не хватает. В Америке спят на твёрдых матрасах, даже зимой. Хавех Мирель, дочь портнихи Яхны, которая эмигрировала в Нью-Йорк два года назад, написала матери, что она после родов поднялась с постели с болью в боках, потому что у неё не было перины. Мать не должна носить деньги в сумочке. Она должна зашить их за подкладку своего жакета. Полицейские в Касл-Гарден* забирают все деньги у пассажиров при сходе с корабля, если только путешественник не скажет, что у него их нет. И так далее, и так далее, пока моя бедная мать не была окончательно сбита с толку. И чем ближе был день нашего отъезда, тем люди чаще приходили и дольше оставались, и повторяли моей матери длинные послания для своих друзей в Америке, умоляя, чтобы она доставила их сразу же по прибытии, непременно, да благословит её Бог за доброту, и она должна обязательно написать им о том, как дела у их друзей.
Хайе Двоше, которая делала парики, в одиннадцатый раз повторяла моей матери одно и то же, и мама всё ещё терпеливо и внимательно её слушала: «Обещай мне, умоляю тебя. Я не могу спать по ночам, думая о нём. Он эмигрировал в Америку полтора года назад молодым, здоровым и сильным, с двадцать пятью рублями в кармане и билетом на пароход, с новыми филактериями*, и шелковой кипой, и костюм его был как новый, пошит всего три года назад – всё прилично, лучше не бывает; он прислал одно письмо о том, как прибыл в Касл-Гарден, как хорошо его принял зять дяди, как его отвели в баню, как купили ему американский костюм, всё было хорошо, прекрасно, славно; написал, как его родственник обещал дать ему работу в своём бизнесе, он торговец одеждой – это золотая жила, и с тех пор ни почтовой открытки, ни слова, будто он исчез, как сквозь землю провалился. Ой вэ[8]! Чего я только себе не представляла, что мне только не снилось, о чём я только не плакала! Я уже отправила три письма, последнее ты сама написала для меня, Ханна Хайе, дорогая, и никакого ответа. Как в воду канул!»
Утерев краешком шали глаза и нос, Хайе Двоше, продолжила:
«Так что ты пойдешь в газету и спросишь у них, что стало с моим Мёшеле, и если его нет в Касл-Гарден, может быть, он отправился в Балти-море*, это по соседству, знаешь ли, и расскажи им, что узнать его можно по шелковому платку с монограммой из русских букв, которую вышила его невеста, прежде чем они разорвали помолвку. И дай Бог тебе доброй дороги, желаю тебе прибыть в благоприятный час и найти твоего мужа здоровым, сильным и
