Фердинанд Врангель. След на земле - Аркадий Кудря

Из столицы Русской Америки, Ново-Архангельска, откуда Васильев отправился в путь, он взял с собой лишь воспитанника тамошней навигационной школы креола Петра Колмакова — сына начальника Александровского редута. На острове Кадьяке к отряду присоединились два умелых стрельца, а в редуте — двое русских промышленников и могучего сложения креол-толмач Семен Лукин. За три недели похода вверх по реке Васильев убедился, что именно Лукин с его властной манерой держать себя по отношению к туземцам, знанием их языка и завидным таежным опытом может принести отряду наибольшую пользу. Свои таланты Лукин демонстрировал как бы невзначай, походя. Так, в селении, где остановились из-за сильных дождей, почти играючи раскидал группу перепивших и затеявших свару туземцев да еще и крикнул им нечто такое, отчего они враз присмирели. А когда стали донимать комары, тот же Лукин показал Васильеву, как можно предохраниться от укусов. Он отловил в воде несколько лягушек и смазал ноги и руки их слизью, посоветовав прапорщику последовать его примеру. Средство действительно помогло: на смазанные места комары не садились.

Лукина, как человека весьма полезного, рекомендовал Васильеву лично главный правитель Чистяков, присовокупив к характеристике, что креола после гибели от рук туземцев его отца воспитывал на правах приемного сына сам первый главный правитель колоний Александр Андреевич Баранов.

По полученной от Чистякова инструкции Васильеву предписывалось добраться со своим отрядом до верховьев реки Нушагак, куда русские прежде не проникали, и оттуда переносом выйти на реки Кускоквим и Квихпак[29] и сплавиться по одной из этих рек до ее устья, замечая и описывая по пути все берега и озера.

С тем чтоб закрепить право России на новооткрытые земли, прапорщику надлежало закопать в приметных местах специальные медные знаки. При общении с населяющими реки дикими народами предписывалось склонить их к товарообмену, а заодно приглядеть, где есть смысл основать в будущем торговые точки.

И вот идет уже двадцатый день плавания. По словам проводников, вскоре должны достичь озера Нушагак, откуда река истекает. Вчера полдня ухлопали, чтобы перебраться через полутораверстные пороги, перенося байдарки и груз на себе.

Проводники, плывшие впереди на однолючных байдарках, миновав очередной изгиб, один за другим пристали к берегу и вышли на камни, поджидая спутников. Похоже, река приготовила еще один сюрприз. Присоединившись к проводникам, Васильев увидел причину остановки. Здесь, у каменного уступа, река падала вниз тремя потоками. Вот ее бурное течение подхватило ствол подгнившей ели и, вынеся на уступ, с шумом швырнуло в каньон. Дерево беспомощно закружилось в бурном водовороте и, ломаясь о камни, понеслось дальше.

Семен Лукин о чем-то переговорил с туземцами. Подойдя к прапорщику, пояснил:

— Они называют этот водопад Тукунагли — Место Смерти.

— Здесь, что же, тоже было побоище, кого-то убили? — не отрывая взгляд от зрелища грозно ревущей воды, спросил Васильев.

Ему вспомнился ночлег в низовьях реки, где она поворачивает на север. Поблизости от их стана во множестве валялись на земле черепа людей и выбеленные дождями кости. Проводники-аглегмюты сказали, что в этом месте лет десять — тринадцать назад их сородичи убили до двух сотен пришельцев с верховьев реки — киятайглютов.

— Да кто ж знает, — пожал плечами Лукин, — может, кого и убивали, а может, просто гибли по неосторожности люди, шедшие к устью.

В тот же день, миновав еще один порог, отряд прибыл к горловине озера Нушагак, и там обнаружилось стойбище туземцев, перекочевавших с Кускоквима. Побеседовав с ними через толмача, Васильев узнал, что если переплыть озеро до его противоположного конца, то выйдешь к другому — Чавыкахтули, а оттуда, перенося байдарки и переплывая еще три небольших озера, можно достичь реки, впадающей в Кускоквим. Что ж, путь ясен, осталось немногое — взять пару проводников из стойбища и плыть с ними дальше, на Кускоквим.

Вечером, лакомясь у костра пойманной сетью нельмой, Васильев испытывал подъем духа. Бодро и весело были настроены и спутники: русские промышленники и оба креола — Лукин и Колмаков.

— Пару дней здесь передохнем, — делился с ними своими планами Васильев, — а затем двинем на тот конец озера и далее — к Кускоквиму.

Но полоса везения, кажется, заканчивалась. Ночью из лагеря сбежали двое проводников-аглегмютов. Их оставшиеся сородичи настроены были мрачно и вдруг дружно стали уговаривать начальника отряда вперед не идти, а лучше повернуть отсюда назад.

— Это еще почему? — допытывался Васильев через служившего толмачом Лукина.

— Говорят, мол, опасно. Там живут плохие люди, — перевел ответ туземцев Лукин.

И тогда Васильев снял с плеча ружье и, проведя рукой по его стволу, хмуро заявил Лукину:

— Передайте им, что с таким оружием бояться нечего.

Смуглые лица выслушавших перевод туземцев были по-прежнему холодно-непроницаемы. Похоже, этот аргумент их не убедил.

Прошло свыше недели с тех пор, как двигавшийся к Охотску караван отправился в путь. Одолевавшие Врангеля тревоги первых дней, как бы чего не случилось с дочуркой, постепенно уступили место уверенности, что все будет в порядке. Оберегавший их чадо Силантий знал свое дело хорошо и по сухим местам предпочитал ехать вместе с драгоценной ношей верхом на лошади, а как только дорога приводила к топким болотам, бадаранам, сходил на землю и шел, придерживая люльку, пешком.

— Долго ли еще идти бадаранами? — спросил Врангель на очередной станции, которые именовались в этом краю ярмонками.

— О... — протянул проводник-якут, — эта дорога еще хорошо, а дальше будут «бадаран альбах» — настоящие бадараны.

И вот одна трясина с переброшенными через ямы жердями сменяется другой, слышен напуганный всхрап проваливающихся в вязкую жижу коней, резкие крики понукающих их проводников, и любой сухой участок пути воспринимается уже как подарок судьбы. И вновь запевают свою назойливую песнь комары, накладывая ее на столь же заунывную мелодию, выводимую качающимися в седлах якутами.

У станка, где представилась возможность заменить лошадей на свежих, Силантий с озабоченным видом сообщил Врангелю, что и ему нужна подмена, потому как оступился в яму и потянул связки.

Хозяин станка, якутский князек, рекомендовал троих соплеменников. Каждый из кандидатов имел как будто свои неоспоримые достоинства. Иван, тридцатилетний флегматичного вида гигант, неоднократно, по его словам, хаживал «охотской дорогой», и пару раз ему даже доверяли младенцев, за что получал благодарность от родителей. Пожилой Афанасий испытал этот маршрут более пятнадцати раз и уверял, что знает на нем каждый поворот и каждую яму. Но Афанасий был слеп на один глаз и косил другим. Самым же боевым и бесстрашным из них, как говорил князек, был двадцатипятилетний поджарого сложения Константин: он, мол, не раз вступал в победную схватку с медведем да и другого зверя стрелял без промаха. Однако этот герой к Охотску ранее не ходил, и его кандидатуру Врангель отмел сразу.

Он остановил свой выбор на Иване, но лишь только объявил якуту о своем решении, тот, плутовато стрельнув глазами, попросил деньги вперед. Поколебавшись, Врангель все же удовлетворил просьбу.

— Ну вот, Лизонька, одной головной болью меньше, — облегченно сказал он жене, когда они укладывались на ночлег в конусообразной, крытой берестой, станционной уросе.

— Не знаю, мне этот Иван не понравился: себе на уме, глаза хитрые.

Опасения жены не замедлили оправдаться. Утром Иван явился изрядно навеселе, язык его заплетался, и Лизонька наотрез отказалась доверить ему дочь. Врангель тут же объявил Ивану, что контракт их ликвидируется. По его просьбе в якутском селении вновь разыскали одноглазого Афанасия.

Впереди по маршруту движения каравана была река Алдан.

Смуглокожий креол Колмаков, обладавший, видимо, большим запасом сил, на подступах к вершине горы выдвинулся вперед и, взобравшись на очередной уступ, протягивал руку помощи шедшему вслед за ним прапорщику Васильеву. На этом последнем отрезке восхождения они, экономя силы, почти не говорили. Лишь шум срывавшихся из-под ног камней нарушал тишину.

Полоса окаймлявшего озеро леса осталась далеко внизу. Теперь уже пропал и покрывавший горы до половины их высоты тальник. Остались лишь голый камень да зеленеющий на камнях мох. Похолодало, и не верилось, что внизу, в долине, термометр показывал двадцать пять градусов тепла.

Еще несколько часов мучительного подъема, и вот они на вершине. Присели отдохнуть на плоский валун, перевели дух, огляделись. Под ногами, растянувшись более чем на двадцать миль, серебрилась гладь озера Чавыкахтули. Виден дымок — след разбитого на берегу их лагеря. Поодаль — другой: там поставили два конусообразных шалаша проводники, жители речных верховьев киятайглюты. С обзорной вершины можно рассмотреть узкий пролив, соединяющий это озеро с соседним, более крупным озером Нушагак.