Македонский Лев - Дэвид Геммел

Больше никогда, решил он, садясь и ожидая ночи. Когда я отправлюсь в странствие на тот свет, то разыщу Элею, чтобы вечность провести рядом с ней.

Солнце величественно опустилось, и звезды зажглись в небесах. На стенах запалили факелы. Фонари были вывешены на веревках, и слуги стали выносить столы на площадь, готовясь к приходу едоков. Мотак встал и скрылся в тени, терпеливо ожидая. Шли часы, и была уже глубокая ночь, когда спартанец по имени Клетус подошел к одному из столов и уселся закусывать. Мотак знал причину Клетусовой ненависти к Пармениону. Бегун Мелеагр не смог погасить все свои долги и был с позором отправлен домой. Без помощи Мелеагра Клетус может скоро обеднеть и будет вынужден отказаться от той вольготной жизни, которой жил сейчас…

Всё, чего хотел теперь Клетус — больше всего остального — это отомстить за себя спартанскому предателю, который их обманул.

Мотак мог понять его жажду мести.

Он дождался, пока спартанец доест, потом пошел за ним длинной дорогой к ступеням Кадмеи. Когда спартанец начал подниматься по извилистой тропе, Мотак осмотрелся вокруг. Никого поблизости не было. Он тихо позвал Клетуса по имени и подбежал к нему.

— У тебя есть для меня хорошие новости, человек? — спросил спартанец.

— Нет, — ответил Мотак, вонзая кинжал ему в шею, все глубже и глубже над ключицей. Клетус отшатнулся, хватаясь за меч. Мотак же с силой ударил его в лицо, затем освободил свой кинжал, разрезав яремную жилу. Кровь захлестала из раны, но Клетус все еще пытался атаковать, отчаянно махая мечом. Мотак скользнул назад. Спартанец упал и начал содрогаться в предсмертных конвульсиях.

Мотак побежал вниз по тропе к своему дому, снял покрытый кровью хитон и вымылся. Вновь переодевшись в тунику, которую купил ему Парменион, он вернулся в дом Эпаминонда.

Очень скоро наемные убийцы обнаружат, что их наниматель мертв.

Когда он вошел в дом, то нашел Пармениона в андроне, развалившегося на скамье.

Спартанец посмотрел на него. — Ты закончил свое дело?

— Закончил… господин.

— Уплатил долги?

— Я бы не назвал это долгами, господин. Скорее необходимыми хлопотами.

Когда Эпаминонд принес Пармениону весть об убийстве Клетуса, фиванец, казалось, был сильно огорчен случившимся.

— Я думал, ты не питаешь особого расположения к спартанцам, — сказал Парменион, когда они прохаживались по саду под огромной статуей Геракла.

Эпаминонд огляделся вокруг. В саду было мало людей, и ни одного в пределах слышимости. — Нет, не питаю; но дело не в этом. Я доверяю тебе, Парменион, но именно сейчас строятся планы, которые не должны быть нарушены. Спартанский офицер, командующий Кадмеей, был вызван для следствия. Говорят, он запросит дополнительные войска из Спарты, потому что опасается, что убийство может оказаться первый ходом в восстании.

— Что не соответствует истине, — заметил Парменион, — потому что, если бы это был первый ход повстанцев, ты бы знал об этом заранее.

Эпаминонд пристально посмотрел на него, и краска залила его лицо. Потом он усмехнулся. — У тебя проницательный ум — благо, он сопряжен со сдержанным языком. Да, я тот, кто хочет освободить Фивы. Но это займет время, и когда этот час будет близок, я обращусь за помощью к тебе. Я не забыл описанный тобою план.

Они присели у фонтана, который бил из рук статуи Посейдона, морского бога.

Парменион попил из бассейна под статуей, и оба собеседника сели на мраморные сидения под навесом.

— Тебе следует быть осторожнее, — посоветовал Парменион. — Даже слуги знают, что ты участвуешь в тайных собраниях.

— Моим слугам можно доверять, но я приму твои слова к сведению. Как бы там ни было, у меня просто нет выбора. Мы должны собираться, чтобы выработать план.

— Тогда встречайтесь среди бела дня, — предложил Парменион.

Вдвоем друзья вернулись по длинной улице к Вратам Электры, но Эпаминонд, вместо того чтобы зайти к себе домой, свернул налево в темную аллею, остановившись возле железных ворот. Он толкнул их внутрь и жестом пригласил Пармениона войти. Там был прямой дворик с высокими стенами, увитыми фиолетовыми цветами. За ним была беседка, укрытая крышей из ползучих растений, обвивающих сколоченные крест-накрест рейки. Эпаминонд повел спартанца в дом за двориком. В нем был маленький, разделенный андрон с шестью скамьями и двумя дверьми, одна из которых вела в кухню и ванную, а другая — в коридор с тремя спальнями.

— Чей это дом? — спросил Парменион.

— Твой, — ответил фиванец с игривой усмешкой. — Я поставил три тысячи драхм на твой бег. Этот дом стоил меньше девятисот — мне показалось, он подойдет тебе.

— И он подходит — но такой подарок? Я не могу его принять.

— Конечно же можешь — и должен. Я выиграл в десять раз больше, чем этот дом обошелся мне. Кстати, — добавил он, перестав улыбаться, — наступили опасные времена. Если меня арестуют, а ты будешь гостем в моем доме, то тебя заберут тоже.

Парменион лег на скамью, наслаждаясь бризом из большого окна и ароматом цветов, растущих во дворике. — Принимаю, — сказал он. — Но только как заем. Ты должен взять с меня плату за дом — как только я буду в состоянии расплатиться.

— Если ты так хочешь, то я согласен, — сказал Эпаминонд.

Парменион и Мотак переехали на новое место следующим утром. Фиванец закупил на рынке провизии, и мужчины сели вдвоем во дворике, наслаждаясь свежестью ясного солнечного утра.

— Тебя видели, когда ты убивал Клетуса? — вдруг спросил Парменион.

Мотак посмотрел в синие глаза господина и решил солгать. Но потом покачал головой. — Никого поблизости не было.

— Хорошо — но ты никогда больше не будешь предпринимать подобных действий, не обговорив их предварительно со мной. Это понятно?

— Да… господин.

— И я не требую, чтобы ты звал меня так. Мое имя Парменион.

— Это было необходимо, Парменион. Он заказал твое убийство. Пока он жил, ты был в опасности.

— Я понимаю это — и не считай мои слова неблагодарностью. Но я сам хозяин своей судьбы. И я не хочу — и не жду — чтобы другой человек действовал за меня.

— Больше этого не повторится.

За следующие восемь месяцев Парменион дважды состязался в беге и оба раза выиграл, один раз против чемпиона Коринфа, другой — против бегуна из Афин. Он по-прежнему выступал под именем Леона, и немногие ставили против него, из-за чего его выигрыш был уже не столь велик. На свой последний забег он поставил двести драхм, чтобы выиграть пятьдесят.

Этой ночью, как обычно после бега, Парменион расслаблял свои усталые ноги легкой полуночной пробежкой по освещенной лунным светом дорожке. Помимо разминки для мускулов, он находил в этом также чувство покоя — почти умиротворения. Его ненависть к Спарте была не менее сильна, но она находилась под контролем, словно скованная цепями. День его мести приближался, и он не имел желания подгонять его.