Ад в тихой обители - Дэвид Дикинсон

— И что случилось с восставшими?

— Доверились королевскому слову, — хмыкнул Брум. — Не соверши они столь роковой ошибки, вполне могли дойти до Лондона и сбросить Тюдоров с трона. Но их коварно похватали поодиночке. Вожаков казнили.

— Как? — быстро спросил Пауэрскорт.

— Большинству отрубили головы, которые в назидание были выставлены на площадях тех городов, где проходил мятежный марш. Пытавшихся возражать против казней постигла та же участь.

Патрик Батлер безмолвно взирал на руины капеллы Пресвятой Девы среди прочих руин аббатства Гластонбери. Ни одно из лежавших по карманам предложений руки и сердца не соответствовало атмосфере. В голове витала лишь одна фраза, превосходный заголовок, точно выражавший его состояние, — «Редактор потерял дар речи».

Энн Герберт пыталась найти какое-то отличие обломков капеллы Пресвятой Девы от соседних поросших травой развалин, но безуспешно. Оставалось лишь надеяться, что сыновья под присмотром бабушки ведут себя прилично.

— Говорят, в этих местах жили король Артур и его рыцари, — сумел наконец выдавить из себя Патрик. — Ходили вызволять королеву Джиневру, заточенную врагами в башне на вершине скалы.

Энн захотелось представить Патрика рыцарем Круглого стола, сэром Галахадом или же сэром Ланселотом. Не получалось. Составляющим часослов монахом или переписчиком Евангелия, оставляющим на полях собственные вольные замечания, — пожалуй, но скачущим верхом героем доблестных ратных поединков — никак.

— Хотела бы ты жить в те времена, Энн? Прекрасный рыцарь подвигами добивался бы твоей благосклонности?

— Наверно, я была бы «леди из Шалотта», доплывшей наконец до волшебного рыцарского замка вон у того прогнившего сарая[40], — вздохнула Энн, думая про себя, что рыцарь из поэмы Теннисона уже давно бы, преклонив колено и подняв забрало, попросил бы ее стать его супругой.

— А мне там вряд ли бы понравилось, — сказал сугубо штатский Патрик. — Вряд ли там весело жилось жалким писцам. Знаешь, — придумал он еще одну отсрочку, — а не сходить ли нам в гостиницу перекусить перед походом на скалу?

Джарвис Брум вновь уселся за письменный стол.

— Странно, лорд Пауэрскорт, что большинство историков до сих пор не усматривают связи между свирепостью репрессий, обрушившихся на участников «Святого марша» в тысяча пятьсот тридцать шестом, и относительно мирно прошедшей через пару-тройку лет ликвидацией монастырей. Читаешь пухлые труды, и ни намека на безусловную логическую связь этих процессов. Тебе радостно сообщают, что спокойствие населения при разгоне обителей доказывает неприязнь народа к алчным и вконец развратившимся монахам. И как-то совершенно упускается, что народ попросту притих от ужаса, что защищать аббатство значило добровольно положить на плаху собственную голову. У всех этих глядящих в глубь веков специалистов явная нехватка воображения. Вот это я и намерен восполнить в своих работах.

Сообщество историков, как понял Пауэрскорт, не отличается единством и братской любовью.

— Но были же наверняка протестовавшие в самих обителях? Что стало с ними?

— Увы, — сказал Брум, — их всех казнили. Нам теперь трудно выяснить количество сопротивлявшихся, поскольку письменных свидетельств почти нет. Кое-кто из непокоренных монахов северных аббатств пытался укрыться на юге, в тамошних монастырях. Всех истребили.

Пока Энн с Патриком сидели в гостинице «Георг и пилигримы» за скромным ланчем, погода была прекрасная, но стоило им двинуться на скалы, поднялся ветер. Окружавшие городок скалистые вершины вздымались на три с половиной сотни футов.

— Нас, младших школьников, возил сюда учитель истории, — рассказывал Патрик, взбираясь по ведущей на скалу тропинке. — Когда-то здесь вместо полей сверкала водная гладь — Авилонское озеро кельтских легенд. Мы заранее выучили наизусть отрывки из «Королевских идиллий»[41], чтобы декламировать их на вершине.

— Что-нибудь еще помнишь, Патрик? — спросила Энн, беря руку, протянутую ей на крутом участке извилистой тропы.

Патрик старательно насупился. Сильный порыв ветра взлохматил его шевелюру. Похоже, дело шло к дождю.

Я долгим шел путем,Да и поныне еще бреду,Хотя на сердце тень:Дойду ль я когда-нибудь? Найду лиЕго — блаженный остров Авилон? —

это, Энн, король Артур говорит в своем последнем походе, где-то вот тут, где мы сейчас.

«Предсмертная речь британского монарха» — мысленно перевел журналист «Смерть Артура» на язык заголовков «Графтон Меркюри».

— Чудесно! Почитай еще.

Остановившись, Патрик потер наморщенный лоб.

— Что-то не вспоминается. Может, наверху вспомню. Если, конечно, у тебя, Энн, еще не пропало желание туда карабкаться. Промокнем до костей. Или нас вообще сдует этим ураганом.

— Нет уж, мы не отступим! — сказала Энн и, пригнувшись под сильным ветром, ускорила шаг в направлении маячившей на скале маленькой церкви.

Последнюю сотню футов они одолевали полчаса. Полил дождь. Ветер то стихал, то опять хлестал прямо в лицо. Перебираясь через гряду камней, Энн поскользнулась на мокрой траве, но упрямо продолжала восхождение. Шумящий вихрь раскачивал деревья, клоня ветки до самой земли. Головы было не поднять, только виделась тропка под ногами и слышались крики птиц, встревоженных вторжением в их горное царство. Небо затянули тяжелые тучи. Патрик шепотом чертыхался. Зато Энн веселило это приключение под шквалистым ливнем.

Наконец они добрались к вершине и тому, что осталось от древней маленькой часовни. Указав патетично вскинутой рукой на лежащую внизу долину, Патрик прокричал сквозь бурю:

— О Авилон, где ни дождя, ни града, ни хладных зим, ни бурь.Простерты там, красою вечною небесной осиянны,Покой лугов, садов благоуханныхИ тишь тенистая ложбины той желанной,Где совершится исцеленье моих ран.

И вдруг Патрика осенило — сейчас! Вот прямо сейчас сделать предложение. Забылись сонеты Шекспира и любовная лирика Джона Донна, забылись собственные нежные слова, придуманные перед сном на узкой жесткой койке, забылись хлопоты насчет подходящей обстановки. Сейчас или никогда. Он повернулся к ней. Лицо ее было мокрым от дождя, волосы слиплись и растрепались, нарядное платье забрызгала грязь. Но милые зеленые глаза сияли.

— Энн, выйдешь за меня замуж? — крикнул он, пересиливая шум ветра.

— Еще одна цитата из Теннисона? — крикнула она в ответ.

— Цитата из Патрика Батлера, любовь моя. Из сочинения, созданного в эту самую минуту, на этом самом месте и от всей души.

Энн Герберт стиснула его руку.

— Конечно, выйду, Патрик! Почему ты так долго не спрашивал?

Они обнялись, губы их соединились. Счастье хлынуло в сердце, подобно потокам заливавшего их ливня. И тут у Патрика возникло видение. Он, усмехнувшись, вздохнул. Что ж, ему, видимо, всегда будут видеться газетные заголовки.

«Помолвка комптонских влюбленных на скалах Гластонбери».

18

— Здесь у меня, лорд Пауэрскорт, заметки лишь по двум вопросам относительно упразднения монастырей, — сказал Джарвис Брум, доставая с полки две толстые тетради.

Детектив позавидовал студентам, которым достался столь живой, энергичный педагог.

— Конечно, — продолжал историк, — аббатства сложно было оставить в прежнем положении, ведь большинство обителей прямо или косвенно подчинялись Риму, то есть потенциально были некими вражескими крепостями на территории страны. Но главное, самое главное, — деньги. Генрих Восьмой на склоне лет очень нуждался в них, а доходы монастырей, с их землями, с их собственностью, значительно превышали королевские. Под предлогом искоренения католических рассадников греха король получал возможность набить свою казну и, поделившись конфискованной добычей, купить покорность многих сквайров, которым религиозная реформа, быть может, нравилась не больше чем монахам. Полагаю, тогда в Англии произошло крупнейшее после завоевания норманнов перемещение капиталов.

Пауэрскорту хотелось бы узнать детали насчет конкретных монастырей. Сохранялась надежда, что речь дойдет и до этого.

— Я непременно отвечу на любые вопросы человека, столь терпеливо внимающего моим рассуждениям о дряхлой старине, — словно читая мысли сыщика, сказал Брум. — Упомяну лишь один важный исторический эпизод. В тысяча пятьсот сороковых годах на западе Англии — возможно, кстати, с участием жителей Комптона — разгорелся новый мятеж, обозначаемый как «Бунт ревнителей молитвы». Бунт против принятия нового сборника молитвенных церковных текстов, отсюда и название. Вновь выступив под флагом «пяти ран Христовых», мятежники двинулись по дорогам и окружили Эксетер, так что властям непросто было собрать войска для подавления. Поход этот, как и более ранний «Святой марш», потерпел крах. Три тысячи восставших были изрублены. Хотя даже после этого небольшие мятежи еще долго вспыхивали по всей стране. Однако для своей первой книги я ограничился исследованием периода до восшествия на престол Марии Кровавой и потому мало знаю о сопротивлении тех лет.