Ад в тихой обители - Дэвид Дикинсон

— Может, тут все англиканские пастыри — католики, — сказал Джонни Фицджеральд. Раздался общий смех.

— Но если всерьез, — продолжал Пауэрскорт, — дело чрезвычайно осложняется. Я уже не решаюсь задавать вопросы епископу и его клиру. Это становится опасным и для меня, и для всех нас, да и для тех в соборе, кто знает некие ответы.

Уильям Маккензи на своем конце стола был занят истреблением горки тостов с тонким слоем масла, но без повидла.

— Я о чем думаю-то, сэр. По сообщению дворецкого из Мэлбери-Клинтон, объект служит там мессы восьмой год. И все эти его поездки с переодеванием. Смахивает на шпиона, а, Джонни? Но на кого он работает? То ли протестантские власти Комптона выведывают секреты усадьбы Мэлбери-Клинтон, то ли тамошнее католическое семейство выведывает секреты англиканского собора? Просто голову сломаешь!

Маккензи утешился очередным тостом.

— А у меня все тот же вопрос, — не унимался Джонни. — Кто он на самом деле? — Подцепив вилкой сосиску, он поднял ее и подозрительно прищурился: — Вот архидиакон-протестант, а это… — Он поднял вилкой в левой руке вторую сосиску. — Архидиакон-иезуит. По-моему, протестант, — Джонни угрожающе помахал сосиской на правой вилке, — сильно рискует, восемь лет регулярно, раз в неделю, превращаясь в католика. Недаром так далеко забрался. Будь это католическое гнездышко поближе, кто-то оттуда мог заехать в Комптон и опознать предателя.

— Поправка! — вмешался в наглядную демонстрацию проблемы Пауэрскорт. — Предположение верно, если обитатели Мэлбери не в курсе, если они не осведомлены о роли их патера-иезуита в Комптоне. Но вполне допустимо, что, напротив, правая сосиска, то бишь архидиакон-протестант, тщательно таит свою католическую миссию от коллег по собору.

— Учтем другой фактор, — предложил Джонни, соединив в воздухе обе вилки с наколотыми сосисками, — современная склонность к двойной жизни. — Он скрестил вилки, быстро поменяв местами правую и левую сосиску. — Шпионство с агентами-двойниками — ну, разумеется, ради высшего блага британского королевства — в наши дни процветает. Изнурительная работенка. В любой момент, с любой стороны жди провала. — Скинув обе сосиски на тарелку, Джонни отрезал и проглотил кусочек «протестанта». — И зачем целых восемь лет? Он что, намерен продолжать свой маскарад до самой смерти? Или разведчик ждет сигнала, когда ему выступить в истинном обличии?

Пауэрскорт провел правой рукой по волосам; жестом, как знала кроме него одна леди Люси, выдававшим определенную растерянность. Ответа у него не было. Джонни Фицджеральд кромсал на тарелке «иезуита». Маккензи жевал свой тост. Леди Люси изящно, мелкими глоточками пила чай.

— Мы в полном неведении, — улыбнувшись жене, сказал Пауэрскорт. — Рискну предположить, что архидиакон на самом деле все-таки иезуит. Для изменяющего одной вере ради другой иезуитский орден, думается мне, гораздо более грозен, нежели англиканское начальство. Сегодня я еще пороюсь в бумагах Джона Юстаса. Может быть, даже снова навещу доктора Блэкстафа. А завтра съезжу кое-куда на пару дней. Уильям, — обратился он к расправившемуся с горой тостов Маккензи, — вам надо бы понаблюдать за итальянским господином, частенько гостящим у архидиакона. Я, правда, не уверен, что он сейчас здесь.

— Здесь, здесь, — уверил Джонни Фицджеральд. — Я вчера видел в городе эту темную личность.

— Прекрасно, — кивнул Пауэрскорт. — Следуйте за ним по пятам везде и всюду, Уильям, даже если вам придется доехать до самого Лондона. Разузнайте, откуда он.

— Не иначе как из Мэлбери-Клинтон, — хохотнул Джонни. — Еще один чертов иезуит. Присматривает тут за ненадежным архидиаконом.

— А ты, Джонни, — взглянул на друга Пауэрскорт, — попробуй сделать невозможное. Необходимо узнать, имеются ли в Комптонском соборе еще какие-нибудь тайные католики. Как это выяснить, не представляю. И никому ни одного вопроса об этом задавать нельзя.

— Попробую, — бросил Джонни, отправляя в рот последний кусочек «иезуита». — Отчего ж не попробовать.

Чуть позже леди Люси обнаружила супруга задумчиво расхаживающим по гостиной.

— Фрэнсис, — тихо произнесла она, — прошу тебя, не уезжай.

Около фортепиано Пауэрскорт повернулся и посмотрел на жену невидящим взглядом.

— Что? Извини, любовь моя, я не расслышал.

Обняв мужа за талию, леди Люси прошлась с ним по гостиной до двери в сад.

— Позволь мне, Фрэнсис, поехать с тобой. Хотя бы немного проводить. Я сказала, что не хочу тебя отпускать.

Пауэрскорт смотрел в глубину сада.

— Боже, наша девочка вскарабкалась к самой кроне, — заволновался он.

— Оливия? Не беспокойся. Малышка лазит по деревьям, словно обезьянка. Меня встревожит, только если Томас заберется на верхушку тех громадных дубов.

— Не стоит нам уезжать вдвоем, Люси. Ведь я ненадолго.

— Что ж, значит мне, бедняжке, остается посвятить себя репетициям хора. Я тебе говорила, что сумела подружиться с маленькими певчими Уильямом и Филиппом? Хочу их пригласить на чай, познакомить с детьми.

— Не слишком увлекайся своим хором, Люси. Сейчас все здесь достаточно опасно.

Обнявшись, они снова медленно пересекли гостиную.

— Фрэнсис, ответишь на один вопрос?

— Конечно, моя дорогая.

— Тебе страшно? — Глаза леди Люси были полны серьезности.

— Хм, раньше ты никогда меня не спрашивала.

— Вот теперь спрашиваю.

Откинув крышку над клавиатурой, Пауэрскорт сел за фортепиано. Пальцы его тронули несколько случайных клавиш. В залитой солнцем комнате звуки эти прозвучали довольно меланхолично.

— Трудно сказать. Люси. И да, и нет. — Руки леди Люси легли ему на плечи. — Меня действительно очень тревожит такой неуловимый, такой жестокий убийца, чьи мотивы мне пока совершенно не ясны. Малейшая ошибка может вспугнуть его, и тогда этот очень странный местный палач не преминет убить еще кого-нибудь. В этом расследовании ходишь по лезвию бритвы, так что порой испытываешь страх, подлинный страх.

Пауэрскорт задумчиво взял несколько одиноких нот. Резкие крики вившихся в саду над декоративным водоемом грачей выразительным контрапунктом сплелись со звуками минорных черных клавиш.

— Знаешь, Люси, — улыбнулся, подняв лицо, Пауэрскорт. — больше всего сыщик нуждается в гармонии рассудка и воображения. Иногда для решения загадки достаточно здравого дедуктивного анализа, но иногда лишь эмоционально ощущаемая связь отдельных фактов и деталей способна привести к успеху. Хотя воображение вещь рискованная. Может помочь, а может подвести, путая, отвлекая мысли ложными догадками насчет намерений и жутких деяний убийцы. — Пауэрскорт помолчал. — Однако же, при все при том я не боюсь его. Бывает, что одновременно в тебе и ужас и отвага. На фронте мне приходилось видеть храбрость пополам со страхом: люди боялись, но готовы были на все. Я не такой герой, и все-таки в любых, самых пугающих ситуациях непременно нужна смелость. Без нее я стану предателем: предам себя, тебя, наших детей и всех, кого коснулся либо еще коснется этот здешний кошмар.

Пауэрскорт встал и обнял жену.

— Подобные разговоры, Люси, хорошо вести, потягивая вино, поздним вечером у камелька, а сейчас даже полдень еще не наступил.

Горевшему нетерпением Пауэрскорту казалось, что утренний поезд Комптон — Бристоль еле тащится. Паровоз то и дело тормозил, останавливаясь у каждого поселка, каждой деревушки. Глядя в окно вагона первого класса, Пауэрскорт пришел к выводу, что всадник, скача рядом, довольно быстро обогнал бы продукт технического прогресса. Сосед по купе, джентльмен явно армейской складки, тут же раскрыл «Таймс» и на час уткнулся в раздел «Крестины, свадьбы, отпевания» (уж не заучивал ли всю колонку наизусть?). Вспомнился Патрик Батлер; интересно, решился ли он объясниться с Энн Герберт в романтичном Гластонбери? Скорее всего, духа не хватило. Журналист, вероятно, предпочел бы сделать брачное предложение письменно. Даже печатно, на четвертой полосе своей газеты, поместив где-нибудь между рекламами порошкового супа и велосипедов трогательное воззвание «Редактору требуется супруга», что привело бы милую Энн в замешательство. Поезд остановился у перрона очередного захолустного городка, и в купе села пожилая леди с томиком немедленно поглотившего ее внимание последнего романа Генри Джеймса. Пауэрскорт про себя усмехнулся: забавно, Люси на днях говорила о статье, которая ей помогла понять основное и столь загадочное свойство произведений Джеймса, — его фразы немыслимой длины. Узнав из статьи, что великий писатель больше не пишет от руки, а диктует свои романы и новеллы стучащим на машинках секретарям, сразу представляешь, говорила она, как мэтр прохаживается по студии, вольно витийствуя и совершенно забывая ставить точки внутри изысканных периодов.