Пуритане - Вальтер Скотт

Майор Белленден, отдавший должное обильному угощению и все время оживленно беседовавший с офицерами, которые сидели в том же конце стола, что и он, теперь, когда завтрак закончился и можно было встать с места, нашел удобный повод подойти к Клеверхаузу и попросил племянницу оказать ему честь, представив его полковнику. Так как майор был известен в военных кругах, они встретились как люди, глубоко уважающие друг друга. Эдит с замиранием сердца увидела, как ее пожилой родственник вместе со своим новым знакомым покинули остальное общество и уединились в проеме одного из стрельчатых окон зала. Она следила за их беседой почти невидящими глазами, так как напряженное ожидание затуманило ее зрение; впрочем, тревога, пожиравшая ее изнутри, обостряла в ней наблюдательность, и по немым жестам, сопровождавшим их разговор, она догадывалась о том, как Клеверхауз принял заступничество майора за Мортона и к чему может повести эта встреча.

Сначала лицо Клеверхауза выражало ту откровенную доброжелательность, которая, пока неизвестно, в чем состоит просьба, говорит о том, какое это огромное удовольствие оказать услугу просителю. Однако чем дольше продолжался их разговор, тем более хмурым и суровым становилось лицо полковника, и хотя черты его все еще сохраняли выражение безукоризненной и утонченной вежливости, оно показалось под конец испуганному воображению Эдит неумолимым и жестоким. Губы полковника были сжаты, словно он испытывал нетерпение; время от времени они кривились в улыбку, в которой проступало учтивое пренебрежение к доводам, приводимым майором. Ее дядя, насколько она могла судить по его жестам, горячо убеждал Клеверхауза со свойственным его характеру простодушием и вместе с тем с чувством собственного достоинства, на которое ему давали право возраст и безупречная репутация. Но его слова, видимо, не производили особого впечатления на полковника Грэма, который вскоре сделал движение, как бы намереваясь пресечь настойчивость старого воина и закончить разговор какой-нибудь фразой, содержащей любезное сожаление по поводу неисполнимости просьбы и вместе с тем решительный и твердый отказ. Они подошли так близко к Эдит, что она отчетливо слышала, как Клеверхауз произнес:

— Это невозможно, майор Белленден; снисходительность в этом случае несовместима с возложенными на меня обязанностями, хотя во всем остальном я искренне и с большой радостью оказал бы вам любую услугу. А вот и лорд Эвендел, и, надо полагать, с новостями. Какие вести, Эвендел? — продолжал он, обращаясь к юному лорду, только что вошедшему в зал. Он был в полной форме, хотя одежда его была в беспорядке и сапоги забрызганы грязью, что свидетельствовало о том, что ему пришлось проделать нелегкий путь.

— Дурные, сэр, — ответил Эвендел. — Большая толпа вооруженных вигов собралась на холмах; нам придется иметь дело с настоящим восстанием. Они всенародно сожгли Акт о верховенстве, и тот, которым утверждалась епископальная церковь, и манифест о мученическом венце Карла Первого, и ряд других документов; они заявили о своем намерении не расходиться и не расставаться с оружием, чтобы углубить и продолжить дело, возвещенное Реформацией.

Это неожиданное известие взволновало всех, за исключением Клеверхауза.

— Вы называете это дурными вестями? — сказал полковник, и его темные глаза загорелись мрачным огнем. — Но они много лучше всего, слышанного мной за последние месяцы. Теперь, когда негодяи собрались вместе, мы легко и сразу справимся с ними. Если ехидна покажется при дневном свете, — добавил он, ударяя каблуком об пол, словно и в самом деле собирался раздавить ядовитого гада, — я могу растоптать ее насмерть; но она в безопасности, пока скрывается в своем логове или болоте. Где эти прохвосты? — спросил он, обращаясь к лорду Эвенделу.

— В горах, приблизительно в десяти милях отсюда, в месте, именуемом Лоудон-хилл, — последовал ответ молодого лорда. — Я разогнал сборище, против которого вы послали меня, и захватил одного старика — это так называемый пуританский священник, которого мы застали за подстрекательством его паствы к восстанию, к борьбе, как он выражался, за правое дело, и, кроме того, еще двоих из его слушателей, показавшихся мне особенно наглыми; все прочее известно мне от местных жителей и лазутчиков.

— Каковы могут быть силы мятежников? — спросил Клеверхауз.

— Возможно, около тысячи, но сведения на этот счет очень разноречивы.

— В таком случае, господа, — сказал Клеверхауз, — пора в путь и нам. Босуэл, велите трубить наступление.

Босуэл, который, подобно боевому коню из Писания, чуял битву издалека, поспешил передать приказ Клеверхауза шестерым неграм в белых, богато расшитых галунами мундирах, с массивными серебряными воротниками и такими же нарукавниками. Эти черные служаки были в полку трубачами, и вскоре стены старого замка и окрестные леса огласились трубными звуками.

— Значит, вы покидаете нас? — спросила леди Маргарет; сердце ее болезненно сжалось, в ней ожили тягостные воспоминания о былом. — Не лучше ли послать людей для выяснения численности мятежников? О, сколько раз слышала я эти грозные звуки, сколько раз звали они из Тиллитудлема полных жизни и сил, молодых, цветущих мужчин, но мои старые глаза никогда не видели, чтобы они возвращались назад.

— Я не могу оставаться дольше, — сказал Клеверхауз, — в этих местах найдется достаточно негодяев, чтобы впятеро увеличить число мятежников, если мы немедленно их не раздавим.

— И так уже многие, — добавил Эвендел, — сбегаются к ним, и они утверждают, что ждут сильное подкрепление из принявших индульгенцию пресвитериан, которых ведет молодой Милнвуд, как они называют его, сын прославленного некогда круглоголового, полковника Сайлеса Мортона.

Присутствующие каждый по-своему восприняли это известие. Эдит, потрясенная им, едва не упала со стула, тогда как Клеверхауз устремил острый и полный сарказма взгляд на майора Беллендена, выражавший, казалось, следующее: «Теперь вы видите, каковы убеждения того юноши, за которого вы заступались».

— Это ложь, это наглая ложь бесстыдных фанатиков! — воскликнул майор. — Я готов отвечать за Генри Мортона, как отвечал бы за своего сына. Его религиозные взгляды столь же благонадежны, как взгляды любого офицера лейб-гвардии. В этом ни для кого нет ни малейшего сомнения. Он бывал со мной в церкви, по крайней мере, раз пятьдесят, и я ни разу не слышал, чтобы он не ответил вместе со всеми, когда это полагается по ходу богослужения. Эдит Белленден может подтвердить справедливость моего свидетельства — он пользуется тем же молитвенником, что и мы, и знает тексты Писания не хуже священника. Позовите, выслушайте его.