Мизери - Галина Докса

— А вот и мистер Тищенко!

Царевна привстала с трона. Гора черных крыльев в углу зашевелилась, из–под нее высунулась лохматая голова и грозно поглядела на Свету. Все длилось не дольше мгновения. В следующее мгновение Тищенко, стряхнув с плеча руку Самуила Ароновича вместе с его осторожным «Послушайте!», обернулся, смерил историка взглядом и пошел по проходу к сцене.

— Задержите его! — взмолилась Светлана Петровна. — Ради бога! Он способен на все. Он сорвет спектакль. Сережа! Самуил Аронович!

Самуил Аронович был старик. Сережа вряд ли понимал, что происходит. Но вид удалявшейся от них сутулой спины и засунутых в карманы зимней куртки рук был до того неприятен и чужд окружающей обстановке, что все дальнейшее произошло словно бы само собой, как будто древний инстинкт разом включился и сработал дело, не встретив себе препятствий в виде каких–либо разумных соображений. Тищенко не успел опомниться, как был взят учителями под белы руки, развернут и выведен из зала в коридор, где с ключом в руках ждала их Светлана Петровна.

Тем временем на сцене закончилась сцена братания. Письман сел к роялю и заиграл «Марш деревянных солдатиков». Под решительную, победную эту мелодию Светлана Петровна заперла двери зала и положила ключ в карман пиджака Самуила Ароновича. В коридоре было светло. После театральной полутьмы всем им пришлось сощуриться. Учителя все еще держали Тищенко за локти. Только сейчас он начал вырываться. Его отпустили. Он сжал кулаки и уперся ими в бока. На лице его читалась недоуменная злоба. Была половина шестого. У школы, урча невыключенным двигателем, ждало его терпеливое такси.

— Немедленно откройте! — потребовал Тищенко и полез в карман к Самуилу Ароновичу.

Историк отпрянул. «Надеюсь, до драки не дойдет», — подумал учитель физкультуры (впрочем, он целиком полагался на Свету).

«Придется драться», — обрадовался учитель секунду спустя, хоть Света казалась совершенно спокойной и равнодушной, и даже отошла подальше от запертой двери, и смотрела в сторону, как будто происходящее рядом ее вовсе не касалось. А рядом с ней Тищенко, борясь с историком, пытался завладеть ключом от зала. Он был неловок, но настырен. Настырность давала ему большое преимущество перед опешившим Самуилом Ароновичем. Историк отступал, выбрав оборонительную тактику, соответствующую его возрасту и настроению. Отступая, он нечаянно задел Светлану Петровну плечом и беспомощно развел руками, словно вот–вот сдавался. Света блеснула глазами на учителя физкультуры. Тому только того и надо было. Он подошел к увлекшемуся борьбой, забывшему о флангах Тищенке и свел ему руки за спиной. Тищенко, не оборачиваясь, лягнул напавшего. Самуил Аронович присвистнул и с явной укоризной посмотрел на Свету через плечо своего противника. Света засмеялась.

«Истерика!» — приготовился Самуил Аронович. Сережа, услышав смех, отпустил Тищенку. Тот повернулся, втянул голову в плечи, шагнул к двери, поправил задравшуюся куртку и, почти вежливо произнеся: «Па–а–звольте!» (однако с инфантильной грубостью отпихнув при этом Свету от двери), уперся обеими руками в дверные створки, собираясь, видимо, проломить их лбом. Самуил Аронович хотел было вмешаться, но тут Света повела себя до чрезвычайности странно — так, что удивила даже учителя физкультуры, который давно ничему не удивлялся.

— Пупок! — громко воскликнула Света, подойдя к Тищенке и ткнув его кулаком в бок. — Ты ли это? Неужели не узнаешь? Вот так встреча!

Тищенко оторвался от двери и посмотрел на Свету в каком–то подобии ужаса. Было без двадцати трех минут шесть. Нули так и свистели на счетчике такси, ждущего у дверей школы.

— Ну? — продолжала Света, улыбаясь простодушно. — Узнал?

— Кузнецова… — сказал Тищенко, пустив вдруг петуха.

Он в последний раз надавил на дверь и опустил руки. Дверь была крепкая. Тищенко смирился с необходимостью переговоров. К тому же и тут, как везде, у него, оказывается, имелись знакомые. Он был везунчик с самого детства.

— То–то, я слышу, голос знакомый… Кузнецова! Ты что, здесь учишь?

— А я не слышу! — со все усиливающимся простодушием и даже… с неподдельным восхищением рассмеялась Светлана Петровна. — Ну, кто бы мог подумать, что у тебя вызреет такой бас! И такой рост! Пу–у–по-о-к… Вообще–то, ты совершенно не изменился, Сенька.

И Светлана Петровна широким жестом пригласила Самуила Ароновича и Сережу немедленно восхититься с нею вместе потрясающим фактом, открывшимся вот только что под слепящим светом коридорной лампочки. Отец Светы Тищенко, визита которого с трепетом ожидала она в течение последнего получаса и борьбе с которым поклялась отдать все силы и мужество, оказался (и это было настоящим чудом, просто знамением Господним!) на самом деле всего лишь Сенькой Пупковым, ровесником Светланы Петровны и соседом ее по коммунальной квартире их общего детства, а также вечным ее дворовым врагом, которого она в те далекие времена неоднократно бивала «одной левой», завоевывая в драке право на владение единственным газоном двора. Ведь только сейчас, в конце века, Сенька Пупков стал длинным, как лапша, сутулым мужчиной, а Света Кузнецова превратилась в хрупкую изможденную женщину ростом ему по плечо. В середине шестидесятых Света была крупным, крепким подростком, грозой мальчишек, а Пупок (как с удовольствием вспомнила нынешняя Светлана Петровна, вглядевшись в неправильные, мягкие, неуверенные какие–то черты своего взрослого противника) — всего лишь маленьким плаксой, которого и бить–то не требовалось: он сам убирался с дороги, если, конечно, был не в компании с Гошкой, а Гошка… Гошка… О–го–го, что это был за Гошка!

— Помнишь Гошку, Пупок? — подмигнула Светлана Петровна, берясь за шнурок куртки Тищенки и потянув его к себе.

Однако Тищенко, кажется, предпочитал оставаться Тищенкой. Он не хотел откликаться на детское прозвище и не спешил предаться воспоминаниям. Вежливо, но настойчиво он освободил шнурок из рук Светланы Петровны и сделал еще одну попытку вытащить из кармана Самуила Ароновича ключ от театрального зала.

Светлана Петровна, хотя и была готова к такому повороту событий, с сожалением рассталась с картиной дворового детства. Увы! Не хочешь — как хочешь. Тищенко так Тищенко. Ничего не попишешь… Кстати, почему Тищенко?..

— Слушай, а почему ты Тищенко? — спросила она у Тищенки.

(Тищенке в этот момент как раз удалось выхватить ключ из кармана историка, но учитель физкультуры, послушный взгляду Светланы Петровны, тут же лишил его этого преимущества. Ключ перекочевал в задний карман спортивных брюк учителя. Часы в гардеробе пробили без четверти шесть. Таксист, ждущий у дверей школы, зевнул и закурил сигарету. До конца представления «Победившего мира» оставалось не больше двадцати минут.)

— Я взял фамилию жены, — отвечал Тищенко, опять занявшийся дверью.

(Он принялся стучать в нее, как по барабану, не попадая в ритм «Деревянных солдатиков». Там, за дверью, уже бескрылый, но все еще могучий и красноречивый Дух Мщения возобновил вербовку пятой колонны на планете, отданной ему во временное владение. Он догадывался, что дни его сочтены, но не показывал виду, так как в полном равнодушии к собственной участи заключалась для него последняя надежда на победу. Меж тем Тищенко ударил в дверь ногой. Посыпалась штукатурка. Светлана Петровна посмотрела на учителя физкультуры. Учитель взял Тищенку за запястья и вежливо повлек его к окну, подбадривая на ходу легкими пинками. Тищенко упирался. Ему вдруг пришло в голову, что знакомство, на которое он рассчитывал, является лишним и даже вредным.)

— Боже мой! — воскликнула Света. — Как я сразу не сообразила! Ты женился на Тане Тищенко? Ну, надо же! Ну, разумеется: Света ужасно на нее похожа…

— Мне нужна Света, — сквозь зубы процедил Тищенко, отпущенный учителем физкультуры по мановению руки Светланы Петровны.

— Она сейчас выйдет! — пообещала Светлана Петровна. — Минут пятнадцать еще. Не больше двадцати… Так вы с Таней поженились? Кто бы мог подумать — самая красивая девочка двора!

— Мне дочь нужна немедленно! — прошипел Тищенко. — Откройте дверь!

В голосе его слышалось отчаяние. Самуил Аронович заколебался:

— Светочка…

— Надеешься успеть в консульство? — спросила Светлана Петровна, отмахнувшись от Самуила Ароновича. — Брось, стоит ли пороть горячку! Вон как ты разволновался. А там нужны крепкие нервы. Не ровен час, срежешься, Пупок. Да оставь ты в покое дверь! Она изнутри не открывается. Успокойся. Поговорим.

— Не о чем нам с вами говорить, — сказал Тищенко.

Он решительно не желал обращаться к подруге детства на «ты». Он по всему демонстративно пренебрегал знакомством. Он вообще чувствовал себя так, будто в голове у него не все в порядке. Он, например, даже забыл, что ключ от запертой двери лежит в кармане учителя физкультуры, и, оставив дверь в покое, опять залез в карман к старому историку. Самуил Аронович деликатно отвел его руку и с укором взглянул на Светлану Петровну.