Западня - Рафаэль Сабатини

— Я знаю, моя дорогая, я знаю, — проговорила Сильвия, и голос ее дрогнул.

— Ты не знаешь! Как ты можешь знать? Ведь это не твой брат и не твой друг, и ты не тревожишься за них так, как я. Если бы ты беспокоилась, если бы любила Дика или Неда, тогда бы поняла, как я страдаю.

Мисс Армитидж задумчиво смотрела перед собой на густую зеленую листву, на ее губах промелькнула едва заметная улыбка.

— Однако я сделала то, что смогла, — сказала она, немного помолчав. — Я поговорила о них обоих с лордом Веллингтоном.

Леди О'Мой перестала плакать и с ужасом посмотрела на нее.

— Ты говорила с лордом Веллингтоном?

— Да. Представилась такая возможность, и я ею воспользовалась.

— Что ты ему сказала? — дрожа, произнесла Юна и сжала ее руку.

Сильвия рассказала, как было дело, как она передала его светлости истинные обстоятельства нелепой истории, в которую попал Дик, как заявила, что Тремейн не способен лгать и, раз он сказал, что не убивал Самовала, значит, это так и есть, наконец, как его светлость отнесся к ее словам.

— Этого, наверное, все же недостаточно, — печально проговорила Юна.

— Он сказал, что не позволит делать из британского офицера козла отпущения и что если все так и было, как я рассказала, то худшее, что ждет Дика, — это увольнение из армии. Он просил меня, если объявится Дик, дать ему знать сразу же.

Больше, чем когда-либо, леди О'Мой хотелось поделиться сейчас своими бедами. Какое-нибудь случайное слово могло сломать последние барьеры, сдерживающие ее стремление. Но это слово сказано не было, и она решила поговорить сначала со своим братом. Услышав ее рассказ, тот рассмеялся.

— Ловушка, чтобы поймать меня, только и всего. Моя милая девочка, этот высокомерный солдафон, я уверен, не представляет себе, что к человеку в военной форме можно тоже проявлять милосердие. Дисциплина — единственный бог, которого он почитает.

И он рассказал несколько историй, иллюстрирующих безжалостность лорда Веллингтона.

— Я говорю тебе, — заключил Ричард Батлер, — это просто ловушка, чтобы меня схватить. И если ты будешь настолько глупа, что поддашься на нее или проболтаешься о моем присутствии Сильвии, то сразу в этом убедишься.

Юна пришла в ужас и сразу согласилась с ним, как всегда, легко поддавшись аргументам последнего человека, с которым говорила. Она села на сундук, служивший столь гостеприимным пристанищем мистеру Батлеру.

— Но что будет с Недом? Я все же надеюсь, что мы найдем какой-то выход.

Лежа в своей походной «кровати», Ричард Батлер приподнялся на локте.

— Не беспокойся, — нетерпеливо сказал он. — Они ничего не смогут сделать Неду, пока не признают его виновным — а как можно установить его виновность, если он не виноват?

— Да, но признаки…

— Чепуха! — сказал Ричард Батлер, выбрав самое мягкое слово из тех, что были готовы сорваться сейчас с его языка. — Признаки еще не доказательства. Пожалуйста, подумай и пойми: они еще должны доказать, что именно он убил Самовала. А ты не сможешь доказать то, чего не было. Не сможешь!

— Ты уверен?

— Конечно, уверен.

— Ты знаешь, мне придется давать показания в суде, — с обидой сказала Юна.

Это сообщение повергло мистера Батлера в задумчивость, и некоторое время он лежал молча, поглаживая свою клочковатую рыжую бороду, потом пожал плечами и улыбнулся.

— Ну и что? Едва ли они станут тебя запугивать или подвергать перекрестному допросу, просто расскажи им о том, что видела с балкона. Не пытайся запутать их — они сразу поймут, что ты лжешь, и тогда, бог знает, чем это кончится для тебя, впрочем, так же, как и для меня.

Обидевшись, она встала.

— Как же ты бессердечен, Дик! Лучше бы ты вообще не приходил сюда!

Он посмотрел на нее и усмехнулся.

— Что ж, это можно исправить. Позови Теренса и других, и пусть меня арестуют. Обещаю, что я не стану сопротивляться, ведь ты видишь, что я не способен на это, даже если бы захотел.

— Как ты можешь такое говорить?!

— А что мне остается говорить? От тебя веет и теплом и холодом одновременно. Я слаб, мне плохо, и меня лихорадит, — мистеру Батлеру было явно жалко себя, — а теперь даже ты тревожишь меня. Скорей бы уж меня расстреляли и все это прекратилось. Я думаю, в конце концов, от этого всем будет лучше.

Юна опустилась на колени рядом с его постелью и, пытаясь успокоить брата, стала горячо возражать, что он ее неправильно понял, что она имела в виду… — словом, она очень тревожилась за него.

— В этом нет никакой необходимости, — заверил ее Ричард Батлер. — Но, если ты хочешь мне помочь, ты должна слушаться меня. Как только моя нога заживет, я смогу позаботиться о себе сам и больше не стану тебя беспокоить. Но, пока ты прячешь меня, не заставляй пребывать в постоянном страхе, пугаться каждого шороха и каждой тени.

Юна обещала это и оставила его. Положившись на него и приняв решение, она почувствовала себя бодрее и остаток дня провела сравнительно спокойно, но вечером вновь зашевелившиеся за обедом тревоги и страхи толкнули ее к естественному и законному защитнику.

Покончив с едой, сэр Теренс, мрачный и молчаливый, не спеша направился в дом. Леди О'Мой поспешила за ним и, догнав, взяла под руку.

— Теренс, дорогой, я надеюсь, ты не собираешься вновь садиться за работу? — спросила она.

О'Мой остановился и с высоты своего роста посмотрел на нее со странной улыбкой, затем медленно высвободил руку.

— Боюсь, что я должен сделать это, — холодно ответил он. — Предстоит еще многое сделать, а у меня нет секретаря. А когда закончу, у меня будут другие дела.

В его тоне и категоричности последних слов сквозила такая неприязнь, что леди О'Мой опешила. Проводив взглядом мужа, удалившегося в дом, она топнула ножкой и тяжело вздохнула.

Глава XVI

СВИДЕТЕЛЬСТВА

Собрание офицеров, созванное маршалом Бересфордом, которому предстояло рассмотреть дело капитана Тремейна, возглавлял генерал сэр Харри Стейплтон, командовавший британскими войсками, стоявшими в Лиссабоне. Среди прочих в него вошли генерал-адъютант сэр Теренс О'Мой, полковник Флетчер из королевского инженерного корпуса, который, будучи приятелем Тремейна, тут же, как только узнал о происшедшем, прибыл из Торриж-Ведраш, и майор Каррадерз. Обязанности военного прокурора были возложены на майора Суона, тоже из королевских инженеров.

Суд заседал в длинном мрачном зале, прежде служившем трапезной францисканцам, первым обитателям дома на Монсанту. Пол в зале был выложен грубым камнем, узкие окна расположены на высоте десяти футов от пола, покрытые белой штукатуркой стены увешаны портретами давно усопших королей и принцев Португалии, покровительствовавших ордену.