Не на продажу! - Владимир Волев

Тут возникает желание сдаться. Те, кто тебя еще недавно боготворил и пожимал руку, больше даже не обращают внимания. Потом, погруженный в собственную депрессию и никчемность, сталкиваешься еще с продажностью любви, и твоя пассия, еще недавно так любившая тебя и клявшаяся в этом на веранде дорогущего ресторана, резко разлюбила. «Дело не в тебе, дело во мне» — стандартная хрень, которую несут женщины, чтобы перепрыгнуть на хрен побогаче. Не сработает — жизнь доказала. Почитайте биографии знаменитых проституток — и сами всё поймете. Ты не такой, как все — хотел? Привыкай.

Г. В этом состоянии опять начал пить. Да что тут, он и не прекращал-то толком. Но пить можно по-разному. Можно быть пятничным алкоголиком и убивать деньги и время раз в неделю. Можно собираться с друзьями и выпивать по поводу и без повода, или там каждый день попить пивка немного. Или же можно пить беспробудно, запоями, спуская на бухло все деньги, которые есть, а потом — которых уже нет. Когда ты на дне ямы, тебе просто плевать на всё это. На деньги. На время. На себя. На всех.

Ты ненавидишь людей и прямо начинаешь им это демонстрировать, это немногие выдерживают, и ты остаешься совсем один. Хорошо, если хоть кто-то остается тебе верен и видит в тебе остатки человечного. Для Г. таким человеком стал Ричи — после того как сдулись деловые партнеры и вернулись на работу, после того как сбежала очередная вертихвостка, которых Г. менял в былые времена без разбора, и отвернулись так называемые «друзья». Ричи остался один. Помочь он особо ничем не мог, но в то время Г. была нужна просто связь с человечеством, которой Ричи и стал.

Так странно посмотреть на жизнь совершенно с другой позиции. Знаете, обычно мы проживаем жизнь с позиции своего Я, и оно либо победитель, либо побежденный изначально. Мы настраиваемся на определенный путь и следуем ему, не меняя направления, и это почти социальный эксперимент: взять и взглянуть на себя со стороны. Особенно это дело страшно, когда происходит всё не по твоей воле, а якобы само собой. Сидишь так в комнате — и очередное озарение: «О! А теперь, кажись, я понял, из-за чего я Г. Хм». С этого начинается путь из Ямы.

Но до этого была осень. Самая ужасная осень в жизни Г., хотя то ли еще будет. Жизнь многогранна и прекрасна, даже в своем страдании. Осенью мы самозабвенно спускаем последние деньги, пускаем в ход последние эмоции перед зимней спячкой. Г. просто заперся дома без желания куда-либо выходить и что-либо делать. В итоге это привело к некоему аналогу затворничества. Иногда на него сваливались заказы по прошлой работе, и он самозабвенно их выполнял, чтобы продлить свое ничегонеделание еще немного. Каждый выполненный заказ — неделя долгожданного одиночества, знал он, и только поэтому вообще отвечал на звонки. Остальное время он либо пил, либо смотрел сериалы, либо читал, что вообще было для него несвойственно.

Для Г. был обычный день, ничем не отличающийся от всех остальных. Телевизор он не смотрел уже давно, примерно после того, как расхреначил его битой. Так и не стал покупать новый: сначала денег не было, а потом уже отвык. За проделыванием каких-то банальных вещей его и застал звонок. Со вздохом он ответил.

— Алло.

— Это Ричи! Ты там как? Живой?

— Да, колтыхаюсь потихонечку… Ты как там?

— Я нормально, а ты что, шествие не идешь смотреть?

— Какое, к чертям, шествие?

— Ну это, олимпийского огня же!

— Аа, да нет, я как-нибудь дома.

— Смотри, а он и не знал. Так я всё равно рядом с тобой хотел смотреть, щас заскочу по дороге, тут, правда, всё перекрыли, так что придется пешком топать.

— Да не нужно.

— Еще как нужно. Одевайся!

Не стану я одеваться, что там смотреть? Факел зажгут и пронесут по улицам. Много людей, толкучка. Пффф… Не люблю много людей, мне вообще среди них в последнее время некомфортно. Просто буду сидеть дома и пить пиво, тут такой праздник, Олимпиада в Сочи, млять. Разворовали всё к чертям — и празднуют теперь. Глобальное оболванивание в своей красе, и что, я теперь тоже должен стоять в первых рядах всего этого действа? Чёрта с два, а вот пива выпью. Тут праздник ведь. Ну, за дно, за Яму!

Звонок противно прожег уши.

— Кто там?

— Ричи. Душонка твоя! АХАХА. Открывай!

Открывать не хотелось, хотя это, скорее всего, единственный человек на всём белом свете, которому есть до меня дело. Немного помедлив, Г. всё же открыл.

— Чёрт побери, да что это у тебя творится?! Что это за банки по всему полу? И штаны откуда на люстре?

— Влом снимать. Проходи. Кофе будешь? Чая нет, неделю назад закончился.

— Да какой кофе, сейчас уже понесут!

— Ну иди тогда, не хочу я всего этого видеть. А ты иди, смотри, что там и как.

— Погоди. Это событие. Ты понимаешь?

— Ну и что.

— Ты когда вообще последний раз куда выходил?

— Ну недавно. Недели точно нет.

— Наверное, когда чай закончился? А ну, оденься — и пошли!

Так Г. попал на эстафету олимпийского огня. Его одели и вывели в люди, потом поставили в первые ряды и натянули эту самую улыбку, которая бывает у припадочных на собраниях сектантов, и когда президент выступает с новогодним обращением. Эта улыбка означает надежду на то, что всё будет хорошо. Г. сейчас в это не верилось. Впрочем, глядя на толпы людей, которые собой демонстрировали, что все живы и, слава богу, авось всё будет хорошо, хотелось в это верить, честно-пречестно.

В итоге факел пронесли, и было это примерно так: сначала ехало несколько машин спонсоров — сладкий напиток, некий автомобиль и еще что-то вроде банка или страховой компании. В общем, вся тошнотина с улыбающимися лицами, представляющими ее в этом импровизированном турне, шла сначала. Потом в своих костюмах, потные и запыхавшиеся, бежали люди из бессмертного полка НКВД. Или другой какой организации вневедомственной охраны, это не так важно. Их цель — катком пройтись по гражданам, чтобы, не дай бог, никто не вылез за ограждение. Получалось это у них одновременно хорошо и плохо, поскольку авторитетом они давили конкретно, и люди просто отходили, не говоря ни слова, но вот сами они справлялись еле-еле. Взяли самых матерых и видавших виды — ну, может, это Г. так показалось. К своим годам они думали,